Пробудившиеся ощущения, предшествующие возвращению сознания из царства Морфея, играли с ней злые шутки, пытаясь окутать ее ореолом спасительной лжи, которая развеется в тот момент, когда она откроет глаза. Еще одно изощренное наказание Ада – нереальная надежда, ибо вместо привычных игл ее окружало мягкое облако, ласкавшее кожу нежнейшими прикосновениями. Это было чудное видение – сказка, напоминающая о давно забытой жизни, дарящая негу и умиротворение. Перевернувшись на бок, Аврора притянула ноги к груди, сжавшись в комочек, будто пытаясь сохранить остатки энергии, удерживающие вокруг нее эту сладостную химеру, но реальность быстро отвоевала свое, заставив девушку разомкнуть веки.
Первое, что бросилось в глаза – до боли знакомые стены опочивальни Асмодея. Взгляд застыл на трещинках, усыпавших стены замысловатой паутиной и красноватых отблесках чадящих свечей, заливших железные канделябры восковыми слезами. Постепенно в памяти начала восстанавливаться картина минувшей ночи, заставившая душу девушки разрываться от мучительных противоречий. Целая буря эмоций всколыхнула ее естество, рождая в сердце столь противоположные чувства, что Аврора никак не могла их смирить в обреченных попытках услышать голос разума.
Это была гремучая смесь стыда, негодования, обиды, унижения и злости. О, как она сейчас хотела ненавидеть демона за то, что он посмел осквернить единственную ценность, которую ей удалось сохранить в этой Богом покинутой бездне. Но в то же время к этим эмоциям примешивалось нечто такое, в чем девушка боялась себе признаться. Нет, это была не жалость к Асмодею, которую она испытывала в момент навязанной ей близости; не смирение, в котором несчастная пыталась найти успокоение. Это было чувство более глубокое и необъяснимое, противоречащее здравому смыслу, обреченное и грешное, но в то же время спасительное, дарующее надежду и силу на борьбу.
Безусловно, не так она себе представляла момент первой сокровенной близости. Да что уж говорить, будучи с рождения девушкой богобоязненной, Аврора вообще старалась не думать о том, через какую постыдную тайну проходят мужчина и женщина в момент слияния их тел и душ, а произошедшее вчера и вовсе сметало все границы дозволенного, бросая ее в омут истинного порока. При этой мысли единственным чувством, которое должно было завладеть ее естеством, должно было быть отвращение. Она так ждала его, пыталась воскресить внутри себя, но треклятое сердце против воли продолжало искать оправдание всему случившемуся.
Сейчас, пытаясь вспомнить свои ощущения, Аврора не могла сказать, что демон, взял ее насильно, проявляя грубость и жестокость. Нет, напротив, он был почти нежен с ней. Боль, сводившая тело в первые мгновения контакта, постепенно растворилась, к стыду несчастной рабыни, уступив место зарождающемуся наслаждению, которое, впрочем, было омрачено леденящим холодом каменных плит. Но что было потом? Забвение! Каким-то одному ему ведомым способом, Асмодей погрузил девушку в спокойный сон, и к еще большему удивлению, очнулась она в окружении белоснежных простыней на его ложе.
Она, уж точно, не могла позволить себе подобной дерзости, а значит, на кровать ее отнес Асмодей. Но почему? Сострадания за ним не наблюдалось никогда, а тут… участие. Пусть неумелое, завуалированное некой злостью или отрицанием, но уже бесспорное. Что ж, порой забота может принимать разные формы, а любовь и жестокость надевать похожие личины. Таков был Ад, он уродовал даже самые благородные порывы, поглощал даже самый яркий свет, со временем растлевал чистые души. Нет вины демона в том, что он не умеет любить, не ведает жалости и не знает прощения. Это Преисподняя за тысячелетия обратила лучезарного ангела в проклятого Богом монстра. От одной мысли об этом сердце девушки сжалось от сострадания, а в душе разлилось приятное тепло. Но тут же отравляющая мысль ворвалась в ее сознание: неужели по прошествии столетий свет оставит и ее душу? Неужели она по обыкновению смирится со своей участью, позволив адским огням напрочь выжечь все ненужное из души? Неужели она тоже разучится любить и сопереживать с одной лишь целью: выжить в Преисподней, где правят жестокие законы, диктуемые не менее жестокими и бездушными демонами? Нет, она не поддастся, будет сопротивляться. У нее хватит сил.
Мысли опять вернулись к минувшей ночи. Разум неустанно твердил ей о том, что демон взял ее, супротив девичью волю; о том, что ей до́лжно возненавидеть его за подобное оскорбление; о том, что это невозможно забыть и простить. Ее чистая душа воспринимала все с присущим ей смирением, убеждая несчастную в том, что это не самое страшное из адских наказаний, да и наказанием оное можно назвать с большой натяжкой. И лишь сердце, заглушая остальные голоса, кричало о том, что давно его простило за все, убеждая Аврору в том, что рано или поздно это должно было произойти. Сейчас ей казалось, что она знала об этом с того самого момента, как впервые встретилась с ним взглядом, хотя это откровение снизошло на нее мгновение назад. По злой усмешке судьбы свершилось предначертанное, и в центре адской бездны в сердце рабыни расцвел цветок грешной любви к своему хозяину.
Это была запретная и обреченная любовь, которую она поклялась избегать, но та, будто нежданная гостья, ворвалась в ее сердце, сметая на своем пути все преграды и предрассудки, обиды и горечь, даруя надежду.
Загадочная личность Асмодея пробуждала в Авроре жгучий интерес, но в то же время пугала. Воистину, он был тем огнем, который властвовал над людскими судьбами. Он завораживал, вводил в транс, манил и обещал подарить тепло, но стоило к нему приблизиться, обращал все в пепел. Демон мог разрушать, не прилагая, казалось бы, никаких усилий. Он был могущественен, а она, будто безвольная бабочка, зашив холодный страх в белом саване, летела на его свет, замертво падая к ногам. Глупая бабочка! И жестокая ирония судьбы: демон был тем, кто позволил ей взмыть к небесам на крыльях любви, но в то же время и тем, кто в мгновение ока отобрал у нее этот дар, пришпилив к раскаленной земле. Осознание хлестануло ее, сильнее пощечины и, соскочив с кровати, девушка начала взывать к небесным силам, пытаясь найти прощение в собственных глазах.
– Матерь Божья, молю, укажи мне верную дорогу, – шептала она, опустившись на колени, но все, казалось, были глухи и слепы к ее мольбам. Впрочем, она это заслужила, ибо позволила себе броситься в омут этих недозволенных страстей, а потому, единственное, что ей оставалось, это плыть по течению, надеясь на то, что река забвения вынесет на путь спасения ее грешную любовь.
В случившемся не было ее вины, но по каким-то неясным ей причинам Аврора продолжала упиваться своими раскаяниями, будто они могли что-то изменить. Да и хотела ли она что-то менять? В чем именно пыталась покаяться? В своей любви? В том, что не попыталась оказать сопротивления, считая его бессмысленным? В этот момент все казалось таким запутанным, что любой выход виделся ей обреченным и не предвещающим ничего хорошего.
Она представления не имела о том, как ей вести себя с Асмодеем, да и ориентироваться было не на кого. Дэлеб, в ревности своей, каждый день отправляла в опочивальню своего повелителя новых наложниц, а потом запирала их на пустоши. Посмеет ли демоница так же поступить и с ней? Заступится ли за нее Асмодей, памятуя о той помощи, что она ему оказала? Едва ли… Мысленно дав себе сильную оплеуху, Аврора напомнила себе о том, что ее эфемерные мечты обречены точно так же, как и все обитатели гиблой пустыни, которую величают Адом. Судьба такова, что для нее он навсегда останется единственным, а она для него – одной из многих. Аврора Д’Эневер – не особенная, а очередная. И не надо тешить себя иллюзорными надеждами.
Уверив себя в этой мысли, девушка отважилась подняться с колен и осмотреться. Покои были пусты, кое-где догорали огарки свечей, поднимая к высоким сводам тонкие петельки белого дыма, кое-где по комнате бродили самовольные лучики света, проникая сквозь прикрытые портьеры. Асмодея нигде не было, как и Нифелима, который по обыкновению блуждал вокруг резиденции, иной раз позволяя себе заглядывать в окна и звать своего хозяина.
Покинуть опочивальню, не имея на это дозволения, Аврора не решилась, а потому, памятуя о своем задании, решила вернуться к расчетам и спискам. Но сделав несколько шагов, она застыла в нерешительности, остановившись взглядом на сорочке, лежащей на углу кровати.
Об этой традиции она слышала, правда, за время своего пребывания в обители Асмодея ни разу не видела девушек, удостоившихся этой милости. Может потому что дары не успевали дойти до несчастных, канувших в пустоту, может потому, что демон был достаточно скуп на подобные подарки. Как бы то ни было, это была своего рода благодарность повелителя за проведенную ночь.
В первую секунду радости Авроры не было предела. Одежда, пусть и лишенная всяких изысков, после стольких лет наготы, казалась ей благословением небес. Взяв в руки полупрозрачную сорочку, сделанную из белоснежного газа в два слоя, девушка прижала ее к себе. Подойдя к черной зеркальной глади пустоши, и обомлела. Будто из потустороннего мира на нее смотрела уже не девятнадцатилетняя девушка, а умудренная женщина, на чью долю выпали нечеловеческие муки. И хоть внешность ее не претерпела никаких изменений, глаза выдавали ее истинный возраст, если не сказать больше, они оставляли на ее челе какую-то темную печать, которую уже никогда не развеет ни солнечный свет, ни священный огонь. Это была печать Ада, печать страданий, печать проклятия, которую ей носить до скончания времен.
Затем взгляд ее спустился ниже, остановившись на прекрасной сорочке, заканчивающейся на середине голени. Ни одна грубая складка не портила струящейся красоты легкой материи. Казалось, простота кроя лишь придавала облачению изысканности. Под грудью проходила атласная лента, обращавшаяся на спине в небольшой бант, а на кромке подола расцвела кружевная вышивка, придававшая наряду большую завершенность.
Аврора уже собиралась примерить сорочку, как поперек горла встал горький привкус отвращения к самой себе. В ее глазах этот дар приравнивался к подаянию, которым мужчины оплачивают любовь, получаемую от блудниц. На такую жертву она была не готова. Почти двадцать лет назад она продала душу Люциферу в обмен на жизнь собственной сестры, неужели она пала настолько низко, что теперь готова сделать тоже самое ради белоснежного тряпья? При одной мысли об этом Аврора брезгливо поморщилась, отбросив сорочку на кровать.
Впрочем, в своих размышлениях девушка оказалась не так далека от истины. Понимая, что сломить и всецело подчинить себе столь светлую душу не так просто, Асмодей решил растлить ее соблазнами, а это была первая ласточка, выпущенная в небо.
Как бы то ни было, время неумолимо двигалось вперед, а тяжкое бремя ее расчетов все еще оставалось на месте. Страшась накликать на себя гнев повелителя, девушка уселась за стол, раскрыв пару расчетных книг, она стала выписывать цифры на предварительно разлинованный лист. Дело спорилось быстро, и уже через несколько часов у нее получился весьма внушительный список. Хотя где-то на задворках сознания зародилась мысль о том, что это только начало.
– Я думаю, что ты здесь задержалась! Не место всякой черни в покоях повелителя, – прорычал знакомый голос, заставивший девушку похолодеть изнутри. Видимо она так увлеклась своими расчетами, что не услышала грузных шагов Дэлеб, вошедшей в опочивальню.
– Госпожа, я… – залепетала она, вскочив со своего места, но тут же получила звонкую пощечину ладонью, заключенной в стальную перчатку. На располосованной щеке несчастной образовались глубокие ссадины, а кровь забрызгала учётные книги.
– А ты, я смотрю, так ничему и не учишься? – прорычала демоница. – Да как смеешь ты говорить без позволения? Думаешь, эти покои для таких, как ты создавались? Или ты совсем позабыла о своих обязанностях?
– Повелитель попросил… – всхлипнула Аврора, в тщетной попытке объяснить причину своего вынужденного пребывания в этих апартаментах, но тут же получила очередную пощечину. На этот раз удары демоницы были наполнены нескрываемой ненавистью, а оттого были мучительнее обычного, казалось, даже перчатка ее была пропитана каким-то ядом, который буквально разъедал кожу вокруг раны, принося невыносимые страдания.
– Повелитель никогда не просит, – оборвала несчастную Дэлеб, ухватив ее за волосы и вытягивая на середину опочивальни. Боль была настолько сильной, что Аврора уже не могла молить о пощаде, не могла сопротивляться, захлебываясь в собственной крови, а из груди вырывались лишь булькающие хрипы и стоны. Хлыст в очередной раз начал свой ужасающий танец по всему телу, до мяса рассекая кожу.
– Молю, госпожа, – собравшись с последними силами, взвыла девушка, вцепившись в подол ее платья. Казалось, этот отчаянный призыв, сотрясший своды огромной пещеры, возымел свое действие, ибо удары прекратились, а в покоях воцарилась ужасающая тишина. Аврора, набравшись смелости, решилась поднять застланные кровавой пеленой глаза на демоницу, но увидела тихое противоборство, заставившее ее затаить дыхание.
Перехватив занесенную над рабыней руку Дэлеб, Асмодей молчаливо взирал на демоницу. И во взгляде этом было столько злости, столько разочарования, что по спине Авроры мороз пробежался по коже. Надзирательница было рванулась, пытаясь высвободиться из мертвой хватки, но тот лишь сильнее сжал ладонь. На миг девушке даже почудилось, что она слышит скрежет гнущегося железа.
– Владыка, – начала было она, но Асмодей лишь сильнее сжал ее руку, заставляя ее опуститься перед ним на колени.
– Скажи мне, Дэлеб, какой приказ я отдал перед выходом? – спокойно проговорил он, таким тоном, будто речь шла о сущей безделице.
– Вы сказали, чтобы никто не заходил в Ваши покои, – прохрипела она, едва сдерживая слезы унижения и боли. За долгие тысячелетия ее еще никогда так не оскорбляли, да еще и в присутствии рабыни.
Никогда Асмодей не бросал тень на ее авторитет, никогда он не позволял себе разговаривать с ней, с главным инженером Преисподней, таким тоном, и никогда он не заставлял ее падать перед ним на колени. Такого удара Дэлеб не могла от него ожидать, а потому буквально задыхалась от переполнявшей ее злобы.
– Тогда ответь мне, что ты здесь делаешь? – еще сильнее надавив на руку своей жертвы, произнес он. Демоница взвыла от боли, моля его о милосердии, но Асмодей был не приклонен. – Отвечай…
– Наказание, – прошипела она, склонившись к полу.
– Ты ставишь эти оправдания выше моих приказаний? Или считаешь, что я сам не в состоянии наказать грешника? – прошипел демон, сверкнув глазами. – Отвечай же?
– Нет, Владыка, – трепыхаясь в его руках, будто бабочка, пойманная в сети, лепетала она. Сейчас от напыщенного превосходства демоницы не осталось и следа, признаться, своим испуганным видом она немногим отличалась от несущих бремя своего наказания душ.
– Уходи, и в ближайшие два дня не показывайся мне на глаза. После поговорим, – разжимая ладонь, прорычал он, позволив демонице мешком рухнуть к нему в ноги. – Уходи, – не давая ей возможности опомниться, прошипел Асмодей, наблюдая за тем, как бросая гневные взгляды на лежащую на полу Аврору, Дэлеб, на шатающихся ногах, покинула опочивальню.
Опустившись подле девушки, демон ухватил ее за плечи, то ли намеренно, то ли случайно, избегая касаний с кровоточащими ранами, и поставил на ноги.
– Идти можешь? – проговорил он, оглядывая ступни девушки, покрытые окровавленной коркой. Аврора лишь едва заметно кивнула, облизывая потрескавшиеся губы. – Туда, – Асмодей кивнул в сторону купели, следуя за несчастной, оставляющей на полу кровавые следы.
Да, такого кощунства в его покоях не было уже более трех столетий. Его опочивальня была его крепостью наслаждений, здесь демон предпочитал отдыхать от постоянных стонов и пыток, ставших неизменными спутниками Ада. Этого ему хватало за стенами пещеры, а тут такое непослушание. Вместо того, чтобы заниматься своими делами, он был вынужден оттаскивать Дэлеб от своей жертвы. Случись это при других обстоятельствах, Асмодей, по привычке проигнорировал бы подобную дерзость, но сейчас от способности Авроры здраво рассуждать зависело очень многое, а пытки могли и вовсе свести бедняжку с ума, нарушив все его планы, а потому выходка Дэлеб вывела его из себя. По крайней мере, именно так демон объяснил себе свой собственный порыв.