– Владыка… – попытался возразить тот.
– Стража! – прокричал повелитель, не давая им произнести и слова. Секунду спустя, в зале, облаченные в черные доспехи с сигилом Люцифера, появились два демона: Молох и Гомор, состоявшие в первом легионе Ада. Особой властью они никогда не обладали, но почитались всеми, как ближайшие соратники Дьявола, ибо всегда находились подле него.
– Что изволите, Повелитель? – преклонив колени, произнесли они.
– Пусть ни один демон в Преисподней не думает, что я, возвысив своих рыцарей, позволяю им встать выше закона и моей власти. Проводите их на площадь и всыпьте по двадцать пять плетей каждому в присутствии всех! – он подошел к небольшому шкафу, доставая оттуда кнуты с серебряными наконечниками. – Такова моя воля. Пусть в облике людей они пройдут по раскаленным камням и примут свое наказание.
От одного вида этих плетей по спине у Асмодея пробежал неприятный холодок. Сказ об этом оружии небес, ставший почти легендой, передавался демонами из уст в уста с момента падения. Когда-то именно этими кнутами ангелы хлестали тех, кто осмелился бросить им вызов. Раны, оставленные ими, не мог залечить ни целебный бальзам, ни заклинания. Лишь время было властно над этим, а потому придется им веками ходить с этой плебейской печатью на спинах, в память о своем неповиновении.
Стражи уже рванулись вперед, доставая из-за пояса железные оковы, но Асмодей, предупреждая их движения, отпрыгнул в сторону, оскалившись, будто раненый зверь, готовящийся к последнему в жизни прыжку.
– Не бывать тому. Меня не потащат в оковах на плаху, как мелкого вора. Сам пойду! – сейчас, пред властью самого Люцифера, демон впервые почувствовал себя равным обычной душе, посланной в Ад за свои грехи. Многие из них, корчась в муках, молили о пощаде, унижались и стенали и лишь единицы, подобные Авроре, молчаливо несли свое бремя, будучи униженными, но не поверженными; склонившимся, но не сломленным. Никогда бы не подумал он, что эта душа перед угрозой унижения, станет для него примером стойкости, достойным подражания. Говорят же, что горбатого могила исправит, кто бы поверил в то, что величайшего демона сможет изменить женщина. Асмодей даже криво усмехнулся, признаваясь себе в этой нехитрой истине. А стражи, окружившие его, застыли в нерешительности, вопросительно глядя на Люцифера, негласно ожидая его позволения.
– Не возражаю, – спокойно произнес он, поворачиваясь спиной к своим гостям – верный знак опалы.
– Ну что, доволен? – на выходе шепнул ему Абаддон. – Отыгрался?! Не думал я, что настанет день, когда я буду так унижен. Такого не ведали мы с того момента, как пали с небес, только тогда это было общее несчастье, а сейчас – курам потеха. Рыцари Ада на плахе – позорище!
– Замолчи, если бы не ты – ничего бы этого не было и в помине, – сквозь зубы процедил Асмодей, который сам уже заходился от собственного бессилия, ведомый молчаливыми стражами. Столь знакомые коридоры сейчас казались бесконечными лабиринтами, а тишина такой оглушающей, что звук шагов неприятно ударял по вискам, однако когда они появились на главной площади, стало еще хуже.
– Внимание! Внимание! – будто глашатай, произнес Гомор, привлекая к себе любопытные взоры и грешных душ, и демонов, пришедших на аукцион. – Люцифер – наш великий повелитель, в справедливости своей не знающий равных, хочет донести до каждого обитателя своих владений весть о том, что нет здесь ни одного демона, стоящего выше закона, а осмелившегося нарушить этот завет, ждет кара, невзирая на выслугу и чин!
– Молодец, красиво сказал! – издевательски бросил Абаддон, горделиво подняв голову. – Даже интересно, сохранишь ли ты подобное красноречие, когда тебя не будет защищать длань Люцифера.
– Уймись, – прошипел Асмодей. – Он выполняет приказ!
– Думаешь, от этого легче?! – презрительно заметил он, первым ступая в адское полымя.
Да, теперь Асмодей поистине почувствовал себя презренным человеком, ощущая на собственной шкуре обжигающую силу пламени Преисподней, выжигающего самое нутро. Обличие демона и толстая чешуя защищали каждого из них от неконтролируемой стихии, но в человеческом обличии они были уязвимы, хотя умереть и не могли.
Тряхнув головой, чтобы отогнать от себя дурные предчувствия, демон шагнул вперед, но едва его нога коснулась ступеней, адский жар пронзил все тело. Каждый шаг давался всё труднее, оставляя на ступнях кровавые ожоги, а на раскаленных плитах лоскуты кожи. Со всех сторон на него, всемогущего демона, смотрели любопытные взоры, а до слуха доносились перешептывания.
– Это рыцари! Рыцари! – шептали одни.
– Люцифер их покарал! Это Асмодей и Абаддон, – тут же присоединялись другие. – Наконец и до них добрались!
– Немыслимое унижение! – твердили третьи. – Подумать только!
– Терпи, – сквозь зубы шептал Асмодей, – не смей показывать им своей слабости. Иначе они никогда больше не склонятся перед тобой. Даже такую кару можно принять с достоинством!
– «Терпи?!» – вознегодовал внутренний голос. – «Ни один демон еще не знал такого унижения! Оглянись! Сколько жадных взглядом и все они ждут крови, ждут представления».
Однако когда над площадью разнесся пугающий свист хлыстов, и они, раздирая кожу, опустились на спины демонов, кругом воцарилась тишина. Все, как завороженные, воззрились на эту картину, с трепетом ожидая каждого удара. Кровь, алой струйкой устремилась вниз, заливая деревянный помост, но ни один стон так и не сорвался с губ приговоренных. Гордость оказалась сильнее первых ударов, к тому же, мысль о том, что злейший враг претерпевает подобные муки, предавала сил. Но чем сильнее плеть пропарывала плоть, а яд святого серебра растекался по венам, тем меньше оставалось решимости. На девятом ударе Асмодей не сумел вытерпеть эту муку, и обреченный вскрик вырвался из его груди. Впрочем, и Абаддон, не смог противиться кнуту, освещенному дланью самого Господа и на пятнадцатом ударе осел на колени, повиснув на оковах. К двадцатому удару их спины больше напоминали кровавое месиво, сквозь которое пробивались кости, а сами демоны безвольно обмякли на плахе, не в силах проронить ни звука. А потом было забытье, в котором не было света, не было звука, не было времени. Была лишь нестерпимая боль, невидимой нитью связывающая их с жизнью.
Наблюдая с балкона за разразившимся на площади представлением, Люцифер погрузился в какое-то мрачное оцепенение, свидетельствовавшее о зарождающейся ярости. На днях он должен был отбыть с визитом на Землю, оставить свое королевство, находящееся на пороге войны в ведение совета, но как могли они поддерживать мир, когда в их рядах царила непримиримая рознь?! Кругом было предательство, интриги и заговоры. Все вокруг лгали и убивали в угоду своим прихотям, и если одни прикрывались высоким саном, убивая «правильных» демонов, то другие явно руководствовались собственными мотивами. И как тут выявишь истинного предателя, когда каждый стремился прибрать к своим рукам больше власти?
Потому и решил Дьявол покинуть свои владения, со стороны взглянув на происходящие там бесчинства. Предатель был в рядах совета, иначе быть просто не могло! А значит, нужно было уехать, отменить дьявольский бал, проводившийся каждое столетие и приводивший под своды адского замка сотни ведьм, вампиров, демонов и прочей нечисти. В общем, нужно было подготовить благодатную для мятежа почву, чтобы в его отсутствие предатели сбросили маски. Тут и станет ясно, кто на чьей стороне.
А жертвы… как говорится, игра стоила свеч. Война и власть – две кровавые сестрицы, две вечные спутницы и немые соучастницы, холодной поступью идущие сквозь вечность и оставляющие после себя лишь смерть. Потери были неизбежны, и если ради победы ему придется «почистить» ряды собственных слуг – так тому и быть, если ему суждено лишиться власти, он не отдаст ее без боя.
Люцифер свыкся с опасностью, подстерегавшей его на каждом шагу, ибо знал, что она и есть та королевская мантия, которую правитель принимает на свои плечи, набравшись смелости решать судьбы своих подданных. Опасность была погребальным саваном, в который его закутают в том случае, если он поддастся слепой смелости или гневу. Но в то же время опасность была той приправой, которая придавала власти особую остроту, заставляя ценить каждое мгновение этого величия. И он ценил! Таков был его путь и его удел!
========== Глава IX ==========
Произошедшее на невольничьем рынке стало для Асмодея сокрушительным ударом, ибо к горечи последнего истинную боль причиняла ему не располосованная спина, а уязвленная гордыня. Люцифер избрал самое жесткое из возможных наказаний, уж лучше было принять смерть от меча Темного Владыки, как подобает истинному воину, чем быть обреченным на жизнь с печатью раба на спине. И, если телесные раны с годами затянутся, то вот ущемленное самолюбие будет вечность жечь его каленым железом.
Заранее демон уверил себя в том, что отныне и до скончания времен в глазах каждого черта будет видеть отражение своего позора, заранее похоронил свой авторитет под слоем пепла и заранее покорился своей судьбе. Однако упрямое самолюбие упорно разжигало в нем злобу и ненависть, заставляя чистить Люцифера последними словами и пробуждая в душе Дэлеб благоговейный ужас перед гневом Темнейшего.
– Молчите, Владыка, умоляю, – твердила она, помогая Асмодею забраться на спину Нифелима, но тот лишь яростно отбивался от ее рук.
– Не трогай! Момент, когда я не смогу самостоятельно держаться в седле станет для меня последним, – зашипел он, задыхаясь от кровавой слюны, выступившей на потрескавшихся губах. – Мне не нужна твоя помощь, и уж тем более при них, – демон кивнул в сторону чертей, столпившихся у Черных врат.
Все они, от мала до велика, с упоением наблюдали за этим действом, лелея в своих черных сердцах надежду на то, что в скором времени грозные рыцари Ада будут сброшены со своих пьедесталов. У остальных же появится возможность заслужить их место.
– Видишь, – продолжил Асмодей, – слетелись словно стервятники. Сейчас не время принимать помощь от женщины и показывать им свою слабину.
Очевидно, что Абаддон придерживался такого же мнения, потому как пронесся мимо них, подобно вихрю, оставляя за собой шлейф огненного пепла. Но его пещера находилась в преддверии врат Люцифера, а вот его товарищу по несчастью притворяться придется куда дольше.
– Повелитель, и все же в таком состоянии править драконом…
– Дэлеб, ты разве не услышала мои слова?! – обвязав вокруг запястий поводья, чтобы не выпасть из седла, прорычал он. – Еще один звук, произнесенный тобой, и я не посмотрю на твою долгую выслугу и мою личную симпатию к тебе. Клянусь, я привяжу тебя к Нифелиму и поволоку вслед за собой. Так что садись в седло без лишних разговоров.
Спорить дальше демоница не отважилась. Не было никакого смысла дразнить раненого зверя, который, казалось, только и искал того несчастного, на которого удастся излить свой безысходный гнев. Сопровождаемая тихим перешептыванием, она по крылу забралась на спину Нифелима и уселась за спиной хозяина, ухватившись руками за край седла, стараясь лишний раз не тревожить раны. Сложно в это поверить, но даже в Аду демоницы могли проявлять некие признаки заботы. В такие моменты смелые мыслители могли даже утверждать, что для этой огненной пустыни еще есть надежда.
– В пекло всё, – прохрипел демон, давая свободу своему питомцу. – А ну… пошел! – Не дожидаясь повторного приказа, дракон взмыл к небесам, будто по наитию стараясь сбавлять скорость на виражах, чтобы не потревожить раненого наездника. Вскоре он взлетел так высоко, что рынок обратился в маленькую точку на фоне чернеющей громады замка, только тогда Асмодей позволил себе повалиться на спину зверя, перегнувшись через луку седла.
Боль была нестерпимой. Казалось, что святое серебро до сих пор разъедало кожу, ядом путешествуя по венам и отравляя все его существо. Воистину, оружие, благословлённое самим Господом и выкованное в небесных кузницах, могло довести до безумия любого демона, даже такого сильного, как он. Пожалуй, если бы за его спиной не было свидетеля, Асмодей предался бы такому душераздирающему крику, что содрогнулась бы вся Преисподняя. Однако власть накладывала на таких, как он, немалые обязательства, а блюсти свое лицо – одно из них. Подобно капитанам кораблей, высшие демоны не могли позволить команде усомниться в собственной силе, непоколебимости, уверенности в победе и бесстрашии, иначе – смерть. И для капитана, и для моряков, и для корабля. Так что, скрипя зубами от боли, Владыка Похоти все же сумел подчинить себе свои инстинкты и порывы, позволяя боевому товарищу самому выбирать путь домой.
Собственно, Нифелим спешил изо всех сил, и уже через четверть часа они приземлились на заветном пороге. На встречу им тут же устремился Ала́стор, наслышанный о произошедшем, а потому предельно расторопный. Однако, увидев очередную напасть, выпавшую на долю хозяина, остановился в нерешительности в нескольких шагах от него.
– Владыка, – склонив голову, произнес он. Собственно, при виде этой картины выдавить из себя больше демон не сумел. Во взгляде его застыл немой вопрос, обращенный к Дэлеб, но вот лицо осталось бесстрастным. В отличие от демоницы мужчина знал о том, как может уязвить гордость господина предложение помощи, а потому старался всем своим видом не показывать глубокого интереса к произошедшему.
– Ты сделал то, о чем я тебя просил? – прохрипел Асмодей, хромая по направлению к собственным покоям.
– Да, демон Бельфегор – посол Ада на французской земле, долгое время был ее покровителем и наставником.
– И что дальше? – нетерпеливо тряхнув головой, бросил Владыка Похоти. – Неужели ты считаешь, что сейчас мне есть дело до статуса их отношений? – уперев руку в стол, он остановился, оглядываясь назад. Мало того, что каждый шаг доставлял ему нестерпимую боль, так еще и за ним тянулся кровавый след, кричащий всем и каждому о произошедшем.
– Он написал Вам письмо с разъяснениями, – Ала́стор подал ему пожелтевший конверт, на котором красовалась восковая печать демона, а кружевом чернил вышито его имя.
– Хорошо, – коротко кивнул Асмодей, распахнув дверь своей опочивальни. – Не беспокойте меня!
– Но Владыка, – вмешалась Дэлеб, – позвольте хотя бы обработать Ваши раны и убрать…
– Ты забываешься! – оборвал ее демон. – Покуда Люцифер не сбросил меня к основанию горы, я здесь хозяин. Кто ты такая, что мне перечить или учить?!
– Я… – она на ходу попыталась придумать оправдание, да не успела. В злости своей Асмодей так хлопнул дверью перед носом своих слуг, что даже стены задрожали. Собственно, это было последнее, на что хватило его сил. Прислонившись спиной к двери, он, несмотря на боль, безвольной куклой сполз вниз, оставляя на белоснежной, усыпанной золоченой резьбой перегородке кровавое пятно.
Сил на злость больше не оставалось, а вот поразмышлять было над чем, причем мыслей накопилось столько, что они, толкаясь в очереди, начинали вызывать головную боль. Только ее демону и не хватало для полного букета, так сказать. И черт его дернул в эту интригу ввязаться, хотя именно себя рогатого, пожалуй, и должен был он винить за подобный просчет, да гордость не позволяла. Так что виноватыми были все вокруг. И первым Асмодей мысленно распял Азазеля, не сумевшего его тайну сберечь. Конечно, назвать тайной эту легенду можно было с натяжкой, ведь специально он придумал эту небылицу, чтобы предателя выявить, цель была достигнута, но обернулась-то эта затея прискорбно. И главное, уж кого-кого, а ближайшего соратника демон не подозревал. Впрочем, теперь его, уж точно совесть за украденную книгу мучить не будет. Оставалось дело за малым – данные свести. Однако, как и предсказывал Абаддон, малое без Авроры представлялось невозможным, тем более после сегодняшних событий.
Другим демонам доверить это сокровище Асмодей не мог, среди душ подобными навыками никто не обладал, а подниматься на землю с этими фолиантами было опасно. Находясь в преддверии войны, Преисподняя не выпускала своих сынов, а потому его отсутствие непременно расценят, как бегство. Такого удара его репутация, трещащая по швам, уж точно не вынесет.
Аврора…пока она была подле него, Асмодей ни разу не задумался о том, что может быть иначе. Девушка воспринималась им, как должное, а потому значение имела лишь чистота ее духа. Сейчас же каждой, даже самой темной, частичкой своего «сердца» он желал повернуть время вспять и защитить ее. Как это было… по-человечески: нежелание смириться с утратой того, к чему так прикипел душой. Видимо, в том и был истинный парадокс потери, ибо демон неустанно вопрошал себя, почему его так сильно тяготит то, чего, по сути, уже нет?! К его горечи, ответа не было ни в одном из миров, а принять очевидное он отказывался, ссылаясь на собственную бесчувственность, которую не желал ставить под сомнение.