Ну что ж, ад может и устоял, а вот демоны из него разбежались, причем, не фигурально. Люцифер вполне разумно рассудил, что для привлечения новых душ, нужно лучше понимать человеческие потребности, а потому пришлось демону похоти отпустить от себя своих подопечных-суккубов на бескрайние земные просторы, чтобы те людей на местах искушали. – «Ну, что не делается все к лучшему – в пещере больше места будет!» – в очередной раз обнадежил себя демон, надеясь, что в скором времени Владыка решит передышку сделать.
Однако после последнего преобразования оптимизма у Асмодея заметно поубавилось, ибо Люцифер каждому рыцарю решил планы по привлечению душ поставить. Видимо посчитал, что коль в аду всем страдать положено, подданные исключением быть не должны, а потому замучил их своими «улучшениями», которые коснулись не только высшей элиты преисподней, но и адских гончих в пламенных загонах. Уж если страдать – то всем вместе, вот и выли черти каждый день, в страхе ожидая нового закона, а рыцари про себя негодовали, страшась выказать свое недовольство.
И рад бы был Асмодей сложить с себя высокие полномочия, да только природное тщеславие и жадность демонов каждый раз пересиливали в нем здравый смысл. К тому же, привык он к своей огромной пещере и к душам многотысячным, что его богатство составляли – не мог уже от роскоши в пользу свободы отказаться. Вот и давился он черствым пирогом власти, запивая его горькими реформами, при этом еще и про запас несколько кусочков хватал, чтоб кто другой взять не успел. Так и жили они в аду, попривыкли со временем…
Только вот не успели привыкнуть, как новая перемена пришла: затишье! Год прошел, второй, третий… а от Люцифера ничего не слышно: не приглашал никого на совет, не зазывал на фальшивый праздник, где не было веселья, даже гонцов с указаниями по своим владениям не рассылал. Некоторые вздохнули с облегчением, про себя отмечая: чем бы Владыка ни тешился, только бы больше не реформировал, лишь семеро его приближенных в печаль впали, понимая, что не к добру такая тишина, ибо бурю она предвещает. Не ошиблись! Только в этот раз, к счастью для рядовых чертей, злость его лишь на рыцарей обрушилась.
Неладное Асмодей почувствовал в тот момент, когда у его порога остановился вестник Люцифера, который даже для ада выглядел на редкость удрученным. Видимо малец первый хлебнул из горькой чаши господского гнева, а потому сейчас скакал во всю прыть, чтобы по возвращению не получить добавки. Но демоны народ подневольный: хочешь – не хочешь, а на зов повелителя идти все равно придется, а то глазом не моргнешь, как останешься и без пещеры, и без душ, и без титула. А потому и постарался Асмодей не задерживаться, чтобы не усугублять и без того плохое настроение Владыки, заранее обдумывая оправдания, которыми будет своего господина потчевать. Первым прибыл он во дворец – первым и внушение получил.
Как оказалось, не оправдали рыцари надежд Повелителя, не заполучили для ада желаемое количество грешников, так еще и в мире людей наследили. Теперь от инквизиции верноподданным Его Сатанинского Величества никакого спасу нет, как мухи назойливые бесов преследуют – убить, конечно, не могут, но докучают. Оттого и сидел сейчас демон похоти понурый в своей опочивальне, вспоминая дни минувшие, когда жизнь такой простой казалась: не было ни правил, ни обязательств – живи и радуйся…
Хотя, сказать по чести, далеко не это выводило демона из себя. Всякое в преисподней случалось, пережили они и низвержение; и Великий Потоп, когда сорок дней у них с «потолка» хлестало так, что пол-Ада затопило – инквизицию и подавно переживут. До бешенства доводило то, что по мнению О-Великого-Асмодея, по крайней мере таковым он себя считал, Повелитель несправедлив был с ним сегодня.
С себя вины демон не снимал: если виноват, то виноват. Сетовал он лишь на то, что Люцифер в своей «великой занятости» не имел возможности вникнуть в суть поставленных рыцарям задач, незаслуженно превознося одних перед другими.
В очередной раз в фаворе Абаддон – рыцарь гнева и войны, за последнее столетие приведший в чертоги преисподней столько душ, что прочим демонам и не снилось. Что ж, с цифрами не поспоришь! Но если бы Владыка в суть дела заглянул, понял бы, что не так уж и велики его заслуги. Вот взять, к примеру, Северную войну, когда Швеция с Речью Посполитой схлестнулась – по сути, то была война двух монархов, в которых, с легкой демонской руки, подстегнули тщеславие и жажду наживы, а пали в ней тысячи невинных. Только вот есть одно «но» – невинные эти в бою мечи друг против друга подняли, грех великий совершили, пусть и по приказу монархов, которых, к слову, в аду с оркестром ждут. Как бы то ни было, за убийство людям дорога в ад полагается. Вот и идут они стадами без вины виновные прямиком на аукцион, а Абаддон в жадности своей непомерной еще и трофеи собирает. Разве ж это честно?
Или, вот, Мамона – демон алчности и богатства. Этого Асмодей ненавидел всеми фибрами своей черной души. По мнению О-Великого, единственной заслугой первого было дело тамплиеров. Подстегнув тщеславие Филиппа Красивого и его безумное желание обогатиться и нежелание платить по счетам, демон спровоцировал падение божественного ордена, заполучив в копилку падших не только душу короля и его проклятых потомков, но еще и Папу Римского, давшего разрешение на подобное бесчинство. Итак, тамплиеров сожгли на костре, а несметные богатства ордена, как и чаша Святого Грааля, канули в небытие. Ну, канули, конечно, громко сказано: целые и невредимые пылятся в подвалах Люцифера, но дело-то не в этом. С тех пор сколько веков минуло? Два? Три? А Владыка до сих пор это громкое дело превозносит. Так и живет Мамона в тени собственной славы, и бед не знает. Сколько бы душ не привел в ад – все равно лучший из лучших, ведь сумел чашу с кровью самого Спасителя заполучить, а то, что ни один демон даже прикоснуться к этой реликвии не может – не беда.
Но хуже всего были Астарот и Левиафан, по мнению Асмодея этим и делать ничего не надо было – души сами в их руки плыли, оставалось только встречать их на другом берегу – ведь лень и зависть в человеческой природе заложены, надо было только это чувство подогреть. И если Астароту над этим вопросом еще подумать приходилось, то за Левиафана, будь он трижды проклят, всю работу делали другие демоны. Абаддон начал войну – из крестьян все деньги выжал, Мамона даровал одному серебро – второй увидел и в зависти своей убил соседа. Вот тебе и душа! Да и вообще, если бы у зависти был цвет то, по убеждению Асмодея, весь мир людей окрасился бы черным. Да и не только мир людей. В аду тоже было полно завистников. Знал бы Левиафан, чем занимается сейчас демон похоти, пришел бы и по его душу.
Вот она – фантастическая четверка демонов, которых так превозносил Люцифер, от одной мысли Асмодея начинало передергивать. Все время Абаддон, Мамона, Левиафан и Астарот, а как же остальные? Им куда сложнее приходилось. Ведь пробудить в человеке похоть – это целое искусство, которое требует индивидуального подхода к каждой жертве. На это и время требуется, и хитрость, и недюжие умственные способности, особенно, когда Церковь с таким усердием проповедует целомудрие и супружескую верность. Только вот Владыка об этом не задумывается, а оттого и противостояние в его совете назревает, причем такое, что вся преисподняя может содрогнуться, когда рыцари Ада друг против друга с мечами встанут. Как ни крути, перспектива не радужная, но вполне вероятная.
В общем, так и покинул Асмодей замок Люцифера, терзаемый завистью и злостью, надеясь на то, что хоть в своей пещере сумеет прийти в согласие с собой. К тому же там его ждало новое приобретение – чистая во всех отношениях душа, которая, будто звезда, озарила Ад своим светом, став предметом гордости для Асмодея, и зависти – для остальных. Подобно времени, оттачивающему камень, он потратил пять лет, чтобы огранить душу Авроры и придать ей желаемую форму. Для создания бессмертного срок, конечно, недолгий, но для души в аду… до сих пор в голове не укладывалось то, как она могла так долго сопротивляться. Безусловно, вкус победы от этого стал еще слаще, так что возвращался он с предвкушением, но и тут его ждало разочарование.
Отсутствие должного приветствия стегануло кнутом по гордости, по его мнению несчастная должна была в ногах у него валяться, а она… она смотрит прямо в глаза, будто равной ему себя ощущает, да и ореола страха, исходящего от нее, демон не почувствовал! Это что за дерзость такая? Приказал всыпать ей плетей, чтоб жизнь раем не казалось.
Но удивление все же пересилило обиду в тот момент, когда он не услышал ни стонов, ни мольбы о пощаде. Даже интересно стало, что такого сотворили с мадам Д’Эневер черти-мучители, что у нее такой иммунитет к пыткам выработался.
Тогда-то падший впервые порадовался тому, что в Аду все же есть бюрократия – можно было просмотреть отчеты о проделанной работе над грешницей и узнать, какие опыты над ней ставили местные тюремщики. Это ж надо, не стонать под пытками в доме О-Великого…
На секунду в голову закралась мысль о том, что он слабину где-то проявил, оттого его души всякий страх потеряли. Что ж, теория требовала проверки, а потому он приказал Дэлеб проделать над своей служанкой те же действия, что и над Авророй, результат ждать себя не заставил: и страх, и мольбы, и стоны… причем какие! Захотелось самому себе уши отрезать! В суд бы подать на черта, который так усердствовал, перевыполняя план по пыткам на чужой собственности. И собственности не какого-нибудь мелкого беса, а самого Асмодея!
Так и просидел демон всю ночь, клокоча от гнева подобно вулкану, готовому к извержению. А тут еще в разум музыка ворвалась: арфа, к тому же, его любимая мелодия. Он всегда приказывал начинать с нее день, потому что эта минорная тональность слух его услаждала. Только в этот раз эти стройные мелодичные звуки врывались в сознание, вызывая еще большее раздражение. К тому же и служанка в волнении своем часто ошибалась, не те струны зажимала. Вроде мелочь в сравнении с тем, что случилось накануне, но мелочь эта стала последней каплей, переполнившей чашу его терпения, так и подскочил Асмодей со своего ложа, будто это его на раскаленные камни филейной частью положили. Да так и влетел в зал, будто ураган, метнув в несчастную свой кинжал, чтоб не смела его от праведной злости отвлекать.
Все так и ахнули от неожиданности, даже Ала́стор в сторону отпрыгнул, чтобы на пути у господина не стоять. В зале так и повисла немая тишина. Всякое видывали местные черти, но чтобы хозяин сам до пыток снизошел… лет пятьсот такого не бывало! Так и стояли все с немым вопросом, застывшим в глазах, пытаясь понять, что за муха хозяина укусила и не заразно ли это! А он, Асмодей, не говоря ни слова вернулся в свои покои, да так и рухнул на кровать, осушив предварительно бутылок пять пятидесятилетнего вина, чтобы спалось лучше. А как уснул – все облегченно выдохнули, приступив к обычным делам, но неизменно на его двери оглядываясь, чтобы успеть из виду скрыться до того, как повелитель позавтракать изволит.
***
От своего забытья, лишенного снов, Аврора очнулась с первыми аккордами, наполненными грустью и истомой. Приятная мелодия разливалась по пещере, заполняя каждый ее уголок каким-то умиротворением. Казалось, что сама Эвтерпа* взяла в руки арфу, снизойдя до адских глубин. Несколько лет она не слышала ничего более приятного, а потому жадно ловила каждую ноту, слетающую с золотистых струн. Постепенно набирая темп, музыка будто взмывала над окружающим ее кошмаром, захватывая дух, возрождая душу из самого чёрного пепла. На секунду девушке даже показалась, что она получила высшее прощение и очнулась если не на небесах, то в преддверии райских врат. Однако ощущение острых игл, впивающихся в кожу, быстро вернули ее к реальности, да и музыка, как назло, стихла.
Быстро поднявшись со своего кровавого ложа, Аврора омыла раны, расчесала густые пряди, разложив их по плечам таким образом, чтобы те прикрывали нагое тело, да так и опустилась на холодный камень, не зная, что делать. Выходить без позволения она не осмелилась, а никто из ее мучителей за ней не приходил. Через пару часов ожидания ей начало казаться, что все обитатели покинули пещеру, а про нее просто забыли. Однако, еще через несколько часов, показавшихся вечностью, двери ее комнаты распахнулись, и на пороге показалась высокая женщина. На вид ей было чуть больше сорока лет; соломенные волосы, едва тронутые сединой, были связаны в высокий пучок, открывая жилистую шею и острые плечи. В отличие от прочих душ в этой обители, ее тело прикрывала полупрозрачная ткань, которую она обвязала вокруг себя в несколько слоев, наподобие древнеримской тоги, а щиколотку на левой ноге украшал серебряный обруч.
– Меня зовут Алекто, – холодным, пронизывающим до глубины души, голосом, проговорила она. – Я главная среди душ и отвечаю за подготовку вновь прибывших к службе.
– Какую подготовку? – не понимая ее, произнесла Аврора, но тут же осеклась, получив удар плетью. На спине вспыхнула огненная полоска, а воздух наполнил запах горелой плоти. Как оказалось, человеческие души в аду ожесточаются не меньше демонов.
– Неужели ты до сих пор не уяснила, что здесь нельзя раскрывать рот до тех пор, пока не позволят! – прошипела она.
– Простите, – только и смогла ответить Аврора, впервые за долгое время, заливаясь слезами. Она готова была безмолвно сносить пытки от демонов, но получить сокрушительный удар от той, что когда-то была человеком, дышала воздухом, возможно даже любила, несчастная оказалась не готова.
– «Неужели в душах здесь не осталось ни капли сострадания?» – молчаливо вопрошала девушка, бредя по лабиринтам пещеры Асмодея.
– Души, поступившие сюда, проходят обучение. В первую очередь их учат правилам поведения, чтобы не опозорить повелителя в присутствии гостей. Здесь есть своя иерархия, своя история – ты должна все это знать. Ты должна научиться правильно ходить, правильно отвечать, правильно кланяться. В некоторых случаях девушек обучают музыке или изобразительному искусству, чтобы они могли порадовать слух или глаз хозяина, но решение об этом принимает он лично, мы же будем учить тебя искусству любви, чтобы отправившись в заведения повелителя, ты отрабатывала потраченные на тебя векселя.
При этих словах Аврора так и застыла, будто ледяное изваяние. Она как-то не подумала о том, кем был ее новый господин и какого рода «развлекательными» домами владел, теперь же она не могла найти в себе сил даже слова вымолвить, то бледнея, то краснея, заливалась горькими слезами.
– А могу…могу я остаться в этом доме, как служанка? Я не страшусь никакой работы, – практически упав в ноги Алекто, взмолилась Аврора. Никакие пытки не страшили ее так, как участь демонской подстилки в одном из борделей преисподней.
– Это решение принимает господин! – хлестанув ее по щеке, проговорила женщина, направляясь в зал, увлекая за собой едва переставляющую ноги Аврору. Увидел бы ее сейчас Асмодей – искренне порадовался, отметив для себя, что порой психологическое насилие может давать больше результата, чем физические пытки.
Пройдя по извилистому коридору, они вышли в зал, где уже собрались остальные несчастные, готовясь узнать оборотную сторону преисподней. Перешагнув через тело все еще лежавшей на полу служанки так, будто разлагающаяся душа посреди гостиной была здесь обычным делом, Алекто опустилась на софу, со злостью глядя на Аврору, которая опять решила проявлять неповиновение, остановившись у входа. Как ни старалась, а не могла девушка найти в себе сил пройти мимо несчастной, которая распластавшись на полу, выглядела подобно трупу второй свежести. Даже тошнотворный ком к горлу подступил.
На секунду девушка даже усомнилась в бессмертии души, ведь перед ней, как раз, лежало молчаливое свидетельство обратного. Потухшие глаза несчастной в последней мольбе были обращены вверх, вьющиеся белокурые пряди разбросаны по каменным плитам, на теле начали появляться признаки начавшегося разложения, а в груди огромным рубином сияла рукоять кинжала, лишившего ее загробной жизни.
– Она мертва! – в ужасе проговорила Аврора, глядя в пылающие гневом серые глаза Алекто.