«Мой брат работает в земной больнице санитаром. Недолго, но я успел насмотреться».
— Как вас зовут? — я постарался не выдать свое волнение, хотя кровать громко заскрипела.
— Нэйтан, — он волшебным образом потерял голландский акцент. И широко улыбнулся. Боже мой, я знаю эту улыбку, похожие губы дарили мне ее десятки раз. — Нэйтан Локхорст. Кое-кто попросил присмотреть за тобой.
Он вытащил из сумки две хорошо запечатанные черные коробки с эмблемами корпорации, они пахли свежей типографской краской. Сбоку я нашел наклейки со штампами складов Гонолулу.
— Что смотришь? Давай распаковывай и одевайся! Времени в обрез.
Да… да. Бальтазар прислал мне форму. И новые ботинки. Они отличались от предыдущих, выглядели намного более монструозными и приближенными к обуви командира D. Форму я надел с трепетом и бесконечным чувством вины. Я испортил костюм бойца, стоивший не одну тысячу баксов и не один час работы своим создателям. Я сам бы себя за такое выгнал из отряда. А Бэл вместо позорного столба и расстрела… делает такие подарки.
— Почему он не пришел? Через вас все передал. Он так сильно сердится на меня?
— Он в изоляторе, ведется следствие. У него было право на один звонок. Он набрал меня, сказав кодовую фразу: «Лопата и ногти». На случай различных неприятностей мы создали этот и пару других паролей. Услышав его, я немедленно вскрываю ноутбук брата и нахожу последние указания. Подсказки к действию, так сказать. У тебя сегодня самолет, значит, ты должен на нём улететь. Билет и документы здесь, — Натаниэль вытащил из нагрудного кармана тонкую огненно-оранжевую книжечку и протянул с изысканным поклоном. — Найдешь между страниц. Ну и заодно развлечешься на борту воздушного судна.
«Revenge», четвертая часть интригующего порноромана о семейке демонов и немолодом музыканте.
Испытываемую мной благодарность способна перебить только безумная тревога.
— Что с ним, мистер Локхорст? Почему он в изоляторе?
— Его роль в твоей подготовке окончена, Стю. Он изолирован, чтоб больше не влиять на твои поступки. Кроме того, он нарушитель, рассказал тебе о скрытой программе стажировки, чего делать не должен был категорически. Его накажут, возможно, выгонят со службы. В любом случае — ты рискуешь с ним больше не увидеться.
— Но как же… — я поспешно замолчал. Никто не знает, что я подслушал разговор верховного командования. И что командир A. на моей стороне. Я могу и ошибаться, если они разыграли эту сцену специально для меня, предупрежденные, что я обязательно приду. Я же не представляю, до каких пределов распространяется их осведомленность и коварство плана, в котором я выполняю унизительную работу подопытного кролика. Где грань, где потолок?! Даже Нейтан может быть актером и частью страшного спектакля. Если он — простой санитар, откуда ему известно так много о службе бойцов в ELSSAD?! Тайна стажировки, информация о наказании. — А почему я должен вам верить?
— Осталось меньше пяти минут, на перекрестке слева от входа в больницу тебя ждет такси. Ты сматываешься, спасая свою шкуру, или будешь валять дурака, непременно требуя ответ?
— Буду. Требую.
Натаниэль помог мне затянуть ремень и сел на тумбочку.
— Бальтазар — наш младшенький. Как и ты, он рос без отца. Я заменил ему отца. Санитарная работа служит обыкновенным прикрытием. Я руковожу коллегией адвокатов, сотрудничающей с вашей корпорацией. Решаю правовые вопросы, улаживаю конфликты. Официально с именем не отсвечиваю, главой коллегии по уставу является совсем другой человек. От формальностей освобожден, законами пренебрегаю, по надобности исполню любую роль. Меня очень хотели завербовать в «дикие кошки», но я по возрасту не прошел, чистая отбраковка. Мне тридцать четыре года, и я не горю желанием учиться стрелять и красиво петлять в кустах. Но я очень люблю Бэла и уважаю его выбор профессии. Он делился со мной каждым успехом, посвящал во все детали. Он знал, что мне пригодится эта информация однажды. И не прогадал. Например, мне известно, что вас обучали искать точку наибольшего напряжения в кованых металлических изделиях и ломать их. Открывай окно, вылезешь наружу через решетку. Не сломаешь, так просочишься.
Сломал, я не слабак. Правда, ладони теперь болят очень. Я почти побежал вприпрыжку по зеленому газону, но обернулся, с надеждой глядя в скуластое небритое лицо.
— Вы ведь встретитесь с ним как адвокат? Или как брат… Пожалуйста, передайте. Мне без него плохо. Паскуднее некуда.
*
Я успел на рейс. Впереди шестнадцать часов полета. Книги хватило только на сорок минут. Правда, в конце ждало приятное дополнение. На обложке после оглавления владелец томика выполнил домашнее задание по литературе, разобрав по косточкам образы всех главных героев. Мелким почерком, с усердием, достойным ботаника. Неужели Бэл?
Я достал походную лупу и принялся разбирать строчки, попутно сопоставляя его выводы со своими соображениями. Финал романа открытый и какой-то нерадостный, злодей побежден ценой жизни самого сильного из сыновей демона. И чем дольше я размышляю о персонажах Энджи и Ди, тем сильнее меня мороз продирает по коже. Неужели автор описал реальные события? Открыл их настоящих, показал внутри настоящей жизни? Их страсти, их горе, их потери и… секс. Тогда получается, командир D. спустя неизвестный промежуток времени, оставшийся за занавесом книги, вернулся из небытия? И стал еще непостижимее, чем был.
Бальтазар пишет, что в сущности истинного дьявола преобладает безучастность к делам людским и принцип невмешательства в чужое счастье или несчастье. Однако в роду у них встречаются очень темпераментные и увлекающиеся персоны. Взять хотя бы Дезерэтта. Безобиден до поры до времени, а потом вскрывается, что он страшнее и могущественнее древнегреческого бога Ареса. А может, это с него греки срисовали свое блеклое божество войны? Серафим погряз в излишествах, но величие не утратил. Кто упрекнет его в любви к удовольствиям? Но совсем не таков Асмодей, хозяин дома. Он воспитывает сыновей в строгости и не приходит на помощь в ответственный момент. Позволяет Ангелу травиться наркотиком, покинуть дом и искать истину где угодно. Позволяет врагу захватить в плен прекрасный хрупкий цветок и подвергнуть практически насилию. Ксавьер выживает чудом и отчаянной любовью Питера Стила. Питер умирает, согласный положить к его ногам всё-всё, но воскресает, потому что в противном случае небеса обрушились бы на землю в новом всемирном потопе. А Демон… движим единственной страстью, которая дана ему по проклятью нерушимой связи с близнецом. Если автор не лжет, и Демон ценит в своем постылом бессмертии его одного, Ангела, то у меня нет никаких оснований не верить разговору, подслушанному под палатой №606. Одной шестерки не хватило для полноты картины. Дьявол не любит Бэла, но любит ли Бэл дьявола? Формулировка другая, а суть та же.
И если он все-таки любит меня… зачем согласился участвовать в моей еженощной травле?
Есть рискованный способ проверить. Но как же он мне не нравится.
Я бросил книжку и прислонился к спинке сиденья щекой. Руку запустил в волосы, ищу ответ на поверхности головы. Нужно уснуть. Поверить в злого гения, может, откопать его внутри себя.
Что сказал сатана на букву «D» о чипе с программой? Он все еще сидит во мне.
*
Я мертв. Прекрасно, хотя бы боль кончилась. Они попирают мой труп ногами, я лежу под дощатым полом чьей-то комнаты, я не похоронен, а гнию со всеми «почестями», причитающимися самоубийце. Мой дух сконцентрировался вокруг камина, от головешек угля исходит тепло, я греюсь и не улетаю. Наблюдаю, скрежеща зубами и заламывая руки. У духа нет костей, только память о них, тем приятнее выворачивать себе призрачные суставы.
Они возятся на кровати, киллер толкает Бэла в грудь, они такие голые, что у меня кровь сочится из глаз от вида их страстной, живой и остро пахнущей наготы. Переплетаются телами, Бэл так жадно тянет его на себя, сжимает между ног, в горячке и нетерпении, врывается с неописуемым восторгом в рот моего мучителя, ест его, приглушенно стонет и выгибается, подставляясь под…
Я прикрыл веки. Мне хватит и звуков, да. Однако… сквозь веки призрака я вижу кое-что, чего не видно с открытыми глазами. Комната преобразилась в колышущееся черно-белое нечто. Линии, где проложен водопровод, кажутся светлыми, электрические провода невидимы, но время от времени по ним пробегает ток, и он черный! Густой чернильной тьмой окутана фигура убийцы, эта его аура простирается во все стороны, как тяжелая грозовая туча, немного вытягиваясь по вертикальной оси. Бальтазар, которого эта черная гадость облепила со всех сторон, выглядит ослепительно белым, но в глубине его груди, в месте, где соприкасаются легкие с его сердцем, образовался черный сгусток, похожий на свернувшуюся кровь. Он бьется вместе с сердцем и наползает на него постепенно. Что это вообще такое? Что это может быть?
Движимый любопытством, я подлетел к ним, тяжело дышащему Бэлу, лежащему плашмя под киллером, заставил себя не смотреть на грубые движения и просунул руку в белоснежную грудную клетку. Сопротивления плоти не было, зато я подцепил ногтем эту страшную дрянь. Задел, но не вытащил. Она слишком крепко прилипла. По консистенции похожа на мазут, такая же вязкая и противная. Я потянулся снова, тщетно стараясь оторвать ее от околосердечной сумки, и задрожал всем своим призрачным телом. Убийца решил меня подбодрить. Часть чернильного мрака отделилась, оформившись в отталкивающее лицо с пустыми глазницами.
— Так ты не достанешь мою скверну, милый жалкий дух умершего. Сдохни безвозвратно, пожертвуй ничтожным куском астрального ситца, облепившим твою душу, отдай его мне и лети прочь, в объятья равнодушного Создателя. Я сверну твою кружевную тряпку в компресс и приложу к его раненому сердцу. И кто знает — поможет. Или не поможет. Гарантий тебе сам Люцифер не даст, — и он расхохотался.
Я полетел кувырком, отфутболенный в воздух волной ураганного смеха. Собрался с силами, не на шутку разозлившись, и ринулся в грудь Бальтазара всем своим сомнительным весом. Уплотнился в шар в глухой и безотчетной надежде выбить точным ударом кусок этой грязи. Чем не боулинг? И, может быть… я займу это место… лягу, расплющенный, рядом с сердцем.
От столкновения со сгустком тьмы меня пришило мгновенной болью, как от ста тысяч вольт электрошока, сознание тотчас же попрощалось со мной и отвалилось. Всё, что я ощутил в секунду перед соприкосновением — как сотрясается земля. То есть не земля, то было тело, в нем с оглушительным грохотом закрывались сердечные клапаны, выталкивая кровь дальше, в желудочки и в артерию. Мне показалось, что я обнимаю этот клапан невесомыми бессильными руками, и он забирает меня, вышвыривая вместе со всеми клетками в горячее кровяное русло…
========== 17. Теракт ==========
Проснулся. Весь мокрый, как всегда. Несколько минут вспоминал, почему я в самолете, ощупал мягкое сиденье и убедился, что лечу в Гонолулу заказным рейсом без пересадки в Сан-Франциско. Стюардесса принесла крепкий кофе, я выпил его залпом, не чувствуя ни вкуса, ни аромата. Вывернул карманы, оттуда выпал мобильный, я вспомнил, что забыл его выключить.
На экране высветились два пропущенных вызова с неизвестного номера. Я зачем-то решил непременно перезвонить, но сеть в небесах не ловила. Стюардесса вернулась, заметила и чуть не отобрала телефон. До посадки восемь-девять часов, а я в истерике, ржу, как полоумный. Мной ненавязчиво заинтересовалась бортовая охрана. На свою беду я доверху начинен оружием и баночками с психотропным препаратом: сумка, переданная Нэйтаном, ломилась от разнообразных улик. Нужна срочная импровизация. И новая голова. Старую продам за 42 доллара, торг уместен.
Я нажал на кнопку вызова персонала, хотя стюардесса стояла в соседнем проходе. С кислой миной, которую не могла перебить дежурная улыбка, она протиснулась между пустыми креслами, желая попасть ко мне быстрее, за что и поплатилась. Я быстро прочитал имя на ее криво висящем бейдже и вытянул SIG-Sauer P226 с неестественно длинным дулом. Да, на этот раз меня снабдили глушителями, и я привинтил их заранее. Голос не отрепетирован, импровизация, мать ее.
— Оставайтесь на своих местах. Этот самолет захвачен. В заложники я беру… вас, мадам, — и я схватил за грудки стюардессу Лайонеллу Хьюз. — Я не собираюсь взрывать наших уважаемых обделавшихся пассажиров или менять курс на Вашингтон и грабить государственное казначейство. Я всего лишь хочу, чтоб мы полетели немножко быстрее. Передайте пилотам. У меня все.
Пассажиры подняли меня на смех. Пришлось встать из кресла и продемонстрировать пистолет всем без исключения обитателям салона бизнес-класса. Смех поутих, большинство лиц вытянулось, две нервные мамаши поспешили развернуть своих раскормленных детей мордами в иллюминаторы, а какая-то необъятная дама бальзаковского возраста тонко заверещала:
— Боже мой, я ведь не застрахована!
— Успокойте своих визгливых клиентов. Вперед, смелее. Это ваша обязанность, в конце концов, — я подтолкнул миссис Хьюз к плачущей толстухе.
— Чем прикажете их успокаивать? — прошипела Лайонелла, пятясь обратно под дуло.
— Спиртным, — я ободряюще ударил прикладом пистолета по ее заднице, плотно обтянутой форменной юбкой. — Несите все, что есть, и угощайте бесплатно. И доложите уже пилотам, что мы должны увеличить штатную скорость вдвое.
— Вы в своем уме?! — она сорвалась в крик, и я пристукнул ее посильнее.
— Тихо. Повинуйтесь. Пусть сообщат диспетчерам, что выполняют требования террориста, и запросят воздушный коридор до самого острова Оаху.
— Вас посадят, вы не успеете на землю одной ногой ступить.
— Что из моих слов вам было непонятным? — я развеселился и приобнял ее свободной рукой. — Могу повторить по-французски, ма шерри. Валите уже.
Она ушла, и я снова попытался набрать незнакомый номер. А чтоб бортовые охранники не спали и не зря ели свой хлеб с арахисовым маслом, я взял одного из них в заложники, усадил рядом, пристегнув к сиденью, и надел на него вместо кляпа кислородную маску. Разгерметизации салона не было и не предвидится, я просто развлекаюсь.
Верхом на тележке с крепкими напитками приехал неопрятный стюард со съехавшим на спину галстуком, надеюсь, его не уволят за нарушение дресс-кода. Вскоре после того, как воздух в салоне стал напоминать атмосферу в придорожной пивнушке после полуночи, засветилось красное табло «пристегнуть ремни», и нас хорошенько тряхнуло. Молодцы, ребята, не обманули, скорость заметно подросла. А насчет проблем после приземления… есть у меня кое-какие соображения.
Лайонелла вернулась через три часа, когда мы начали снижение, ее заметно шатало. Судя по амбре, она не отказалась пригубить отборного шотландского виски.
— Вы довольны? — спросила она, громко икнув.
— Ага, всю жизнь мечтал прокатиться на семисотместном аэротакси. Мадам, упадите где-нибудь, скоро посадка. Упадите рядом! Не надо на меня ложиться, у вас ревнивый муж, да и я не свободен.
Пьяные женщины так противны… я оттолкнул ее, стараясь не задеть уснувшего охранника. Да, если человек устает на работе, даже кислородная маска не помеха крепкому здоровому сну.
— Откуда вы знаете, что у меня ревнивый муж? — она свалилась в проходе, я видел только задранную ногу в белом чулке и синей туфле. Брр, что за убогое сочетание.
— Догадался по длине вашей юбки. Стюард, эй! Принесите мне шампанского. И не говорите, что его не осталось.
Остался целый ящик. Я взял две бутылки, надел сумку через плечо, пистолет с взведенным курком аккуратно зажал в зубах и покинул уютное место у окна 11F. Следующая локация — кабина пилотов. По-моему, мне нравится быть террористом.
— Привет, парни, — я поставил шампанское и сумку на пол, а оружие вернул в левую руку. — Не отвлекайтесь, я вас не обижу. Запросили свободную полосу?
— Да, для нас выделили Reef Runway¹.
— Прекрасно, прогнозируемое время посадки?
— Десять минут, сэр, — первый пилот потянул за какую-то гашетку, ни разу не оглянувшись на приставленный к его затылку пистолет. Впереди виднелся город в белой дымке, за ним — изогнутая береговая линия Вайкики. Но гораздо раньше посреди синего залива длинным прямоугольником замаячила полоса 8L/26R.