— Ты помнишь, я говорил тебе о своем контрольном тесте и убийстве шестерых. Я умолчал, что, вернувшись тогда в штаб и поспав тревожным сном, я получил не только бумагу с новым заданием. Командир принес ее лично. На тот момент он был моим наставником один с лишним месяц. Он измочалил меня за месяц, как негодного щенка. Я почти ненавидел его, я был на грани издыхания, я хотел… смешно сказать, простого человеческого сочувствия. Но у него никаких чувств никогда не было. Я набросился на него, разъяренный тем, что мне показалось варварской издевкой. Хотя это его натура и ничего больше. Командир мог меня прихлопнуть, как комара, подвесить на подтяжках, как дурного зарвавшегося юнца. Мог избить до полусмерти… короче, любым способом научить уму-разуму. Но он предпочел остановить меня не силой. Силы у него безграничные, терпение — тоже, хотя по биологическому возрасту он старше меня всего на пару-тройку лет. Он отразил атаку, направив мою ярость в сторону (энергия моих кулаков разбила окно и оставила трещину в стене), позволил себя схватить и даже повалить на пол. Ждал с тонкой лезвийной улыбкой, что я предприму, растерявшись от полного отсутствия сопротивления. А я потерял голову. И не только голову. Дистанция между нами всегда была прямо пропорциональна моему трепетному уважению, и вдруг она сократилась в ноль. Его лицо в темных очках под моим лицом, руки святотатственно влезли в его длинные-предлинные волосы, и вся его фигура распластана подо мной… я не думал, я уже срывал с командира очки. И пропадал пропадом. Не подозревал, что могу так жадно и бесцеремонно влезать кому-то в рот. И раздевать, с переменным успехом. И остальное… прости меня, не буду вдаваться ни в какие подробности. Мы сделали это на полу, он сохранял молчание. Оделся и ушел. А я долго сидел голый, не в состоянии охватить страшную значимость своего поступка. И какие могли быть последствия. Я испугался катастрофы, изгнания из ELSSAD и газетной шумихи. Но ничего такого не произошло. Безразличие командира было главным спасением, щитом, укрывавшим от всех мои разбушевавшиеся страсти. Мы занимались сексом, мы появлялись вместе, но никто не тыкал в меня пальцем. Я подписал заявление, а потом и контракт, по которому стал его боевым напарником сроком на год. Потом еще год. И еще. Он был расположен ко мне до такой степени, что общался на отвлеченные темы, и делал это непринужденно, как мне иногда казалось — с удовольствием. Я тоже чувствовал себя свободно, несмотря на все уговоры совести бросить безнадежное дело и найти себе любовника среди Изменчивых. Я не хотел. Зачем?! С D. никто не мог сравниться. Плюс мое предсказание на посвящении, твое имя, раздражавшее присутствием в памяти. Нейтан и Фронтенак лишь укрепили в мысли подождать и поплыть по течению. Ну и, в общем… все закончилось так же внезапно, как и началось. Командир вызывал меня к себе на краткую лекцию в рамках обычного повышения квалификации — нам завезли с материка новое экспериментальное оружие. Во время демонстрации его прервали. Через сетку забора перелез странный субтильный подросток с тонким и красивым, но ужасно угрюмым лицом. За забором осталась его гитара, бережно уложенная между рядов высоковольтной проволоки. Он так посмотрел на D., передавая ему что-то тихо на словах… У меня кровь отлила в пятки, да там и осталась. Я понял даже больше, чем намеревался понять из их короткой встречи. Ушел с лекции совершенно белый. Преодолел жгучий стыд и запросил информацию в базе. Получил прямиком из серверной вместе с новым сюрпризом — центральный компьютер корпорации работал и работает под управлением старшего брата этого маленького гитариста. Я почувствовал, что удавка на горле затягивается. Не пришел на следующую тренировку, отправив командиру сумбурную записку с извинением. Я соврал, что заболел. Не прошло и получаса, как он появился посреди моей комнаты, похожий на глыбу мрака. Тогда он меня по-настоящему напугал. Я не мог внятно объяснить, что случилось, снедаемый невыразимым чувством вины. Я отбирал у юного избранника Демона то немногое, что он мог дать при полном отсутствии эмоций. И это никак нельзя было исправить, разве что немедленно прекратить дышать. Остановка сердца была бы, пожалуй, единственным достойным извинением моему поведению. Я умолял Демона об этом без слов. Он отказал мне, поставив условия, при которых мое дальнейшее существование можно было бы назвать терпимым. Я отлежался за два дня и продолжил работу. Вскоре получил разрешение и поселился отдельно от остальных «кошек». Нашел утешение в непрерывном кровопролитии, брал себе самые безнадежные и сложные задания. Искал в них смерти. А смерть меня избегала. Несколько раз посещал особняк командиров по особому приглашению на торжественные ужины. Видел Мануэля в паре с D. Юноша казался счастливым, его лицо посветлело, став еще более красивым. Значит, я что-то сделал правильно. Понемногу тоска начала меня отпускать, а трупный яд в сердце — рассасываться. Приятельское отношение командиров не менялось. Демон продолжал выбирать меня на полигонах в качестве спарринг-партнера, хотя на задания я ходил один — опыт позволял. Я сопровождал его в инспекциях по хайер-билдинг, так как с братом они договорились работать в разные смены. Его брат… отдельная история. Ангел — это удивительное существо, никого, похожего на него, на Земле нет. Объяснения излишни, ты увидишь сам, на него молятся и мастурбируют, его обожают и им клянутся. С ним я мог проводить даже свободное время, висеть между вулканических скал на страховочных тросах или нырять в заливе. Он был в курсе моих… короче, в курсе всего. Он осведомлен о своем близнеце предельно обширно и в вещах, которые сам Демон не подозревает или не всегда помнит. От Ангела я узнал, что заражен тьмой. Ношу внутри вирус, который получил во время близости. Однажды он меня подкосит, если не принять особые меры. Я начал лечение волевым усилием, то есть отказом от Демона, но предстояло сделать очень многое и неприятное. Пришлось близко познакомиться с католической церковью и болезненными обрядами усмирения плоти. Иногда — сталкиваться с откровенным кретинизмом слуг Божьих. Ко мне тайно приглашали экзорциста, что было верхом унижения, но я стерпел. Я просил Ангела как-то посодействовать, он отвечал, что в вопросах моей половой несдержанности он не может быть мягким и пристрастным. Я соглашался, он всегда был справедлив, просто… в какой-то момент стало совершенно невмоготу. Я не хотел жалости, я хотел выхода из тупика. По глупости я долго не понимал, что помогу себе сам. Моим последним испытанием и очищением от заразы стала роль твоего наставника. Командир обрадовался, что я поумнел, и подсказал решение. Меня исцелит тот, кто пройдет через агонию, похожую на мою собственную, и останется в живых. И кто не зарежет меня темной ночью, узнав правду. Не возненавидит после признания, не оставит, не покончит с собой. Условия невыполнимые, верить в оправданность риска — чистое безумие. Но другого решения не было. Если бы не это, я бы не согласился подвергнуть тебя таким… такой опасности. Я не выдержал до конца, Стюарт. Ты же видишь. Тебе оставалось пережить последний страшный сон, в самолете. И тогда бы…
— Я увидел его, Бэл. Увидел. Дочитал книгу, нашел на форзаце твои каракули, размышления о сущности демонов. Так впечатлился, что нащупал на затылке болезненную точку и нажал на нее. Активировал ваш гадкий чип и прошел сквозь кошмар своей наступившей смерти. Ты исцелен. Ну, или будешь исцелен. Скоро, — я потянулся к нему, чувствуя небывалую смелость, и куснул за нос. Бальтазар изумлен. Неуверенно поискал что-то в моих лукавых глазах.
— Стю, ты по-прежнему?..
— Мне снилось твое сердце, залепленное скверной. Усопшим призраком я проник в него, пытаясь очистить, и утоп в твоей крови. Сколько я в ней проплавал, один Бог знает. И сколько ее наглотался… А кругов по твоему телу вообще нарезал немерено, катаясь по венам, как на карусели. Воспоминаний до глубокой старости хватит. Ну и как пара глупых разногласий влияет на мое желание быть с тобой после перенесенной пытки? А? Твоя фраза?
— Моя, — Бэл забрал меня в объятья, обхватив чуть теплыми руками, я с улыбкой уткнулся в его шею. Пантеоны ада, ну наконец-то, мы рядом. Надо согреть его. Есть один надежный и проверенный способ. — Завтра твое посвящение.
— Знаю. А ты помнишь, как лежал в реанимации?
— Нет. Когда?
— Никогда. Неважно. Приснилось… — я подарил Бэлу еще одну нежную улыбку и погладил его грудь под рубашкой. Надо прислать Хэллу коробку восточных сладостей или что он любит. Никаких следов хирургического вмешательства, ни швов, ни надрезов. Это чудо. Я ткнулся ниже, вдыхая в себя его обалденную кожу. — Так что там за беда с нашим сексом? Я бревно?
— Ты малоопытный. Я не хочу просто потыкать в кого-то членом и получить оргазм. Я это себе и сам могу обеспечить. Ты мой… — он замолчал, смешавшись. А когда заговорил опять, мне впервые захотелось верить. — Утром я виделся с D. Мило пообещал вспороть себе вены зубами, если пробуду в изоляторе еще хотя бы час. Мимо регламента, мимо всех мыслимых правил. Я нарушил все, что только можно было нарушить, но командир послушал меня и отпустил. Я хочу тебя так отчаянно, что писал заявление об увольнении, желая избавиться от прошлого, меня попросили не буянить и возвращаться на базу вместе с тобой. Я хочу тебя во всех позах, включая позу спящих летучих мышей, я научу тебя трахаться так, как я не трахался ни с кем. Потому что я никого не хотел насытить так полно, как тебя. Я хочу звать тебя «любимый», я устал бояться и сдерживаться в порывах обнимать и шептать тебе какую-нибудь чепуху. Целовать по утрам и интересоваться твоим самочувствием. Целовать днем, вечером, ночью, на работе, по государственным праздникам, до, после и во время секса, пока спит далай-лама, римский папа и королева Англии. Целовать и не выглядеть при этом глупо или слащаво. Я устал быть парнем из книги по образцовому трэшеведению и мастер-классу убийства, я хочу расслабиться и уронить голову на твои колени. Ты первый, кто открыто заявил, что ценит мою внешность, не находя ничего постыдного в увлечении красотой. Ты не представляешь, как это важно для меня, даже если обращался ты к водам залива или к воображаемым собутыльникам. Я люблю тебя, Стюарт… это ведь не преступление?
— Только в мусульманских странах, — ответил я на диво хладнокровно и обвил его голову. — Вот тебе мои коленки, немного в песке, но подлинные и почти не бывшие в употреблении…
— Хочу их голыми, — тихо прошептал Бэл, ложась между и обнимая мои бедра. — Хочу тебя.
— Тут?
— Нет. Я потерплю до дома. Ты ничего не ответил на мою длинную речь.
— Я почувствовал себя монахом-исповедником. Хорошо, что опомнился до того, как ты упомянул далай-ламу. Бэл… ты обнажил мне душу. Я принял ее со всей осторожностью кривых рук, как умел. Кроме того, я выкупил ее у дьявола. Теперь она моя, ясно? Надеюсь, больше никто не наберется наглости утащить ее. Иначе я сниму пистолет с предохранителя.
Бальтазар тихо рассмеялся и поцеловал мое колено сквозь ткань формы. Я вслушался в его смех с наслаждением и позволил себе упасть на спину. Лежу, зачерпывая песок пригоршнями и пропуская между пальцами. О чем думаю, несложно догадаться.
— Бэл, а сколько всего поз ты знаешь?
========== 20. Разрыв ==========
Он набросился на меня с порога. От внезапности нападения я просто грохнулся наземь, и Бэл лихорадочно стащил с меня штаны. Я оттолкнул его, не понимая, к чему такая спешка и зачем нам творить разврат в прихожей, даже не заперев входную дверь.
— Ну не сопротивляйся, — шепчет Бэл не своим голосом, задирая мне ноги, и я, окончательно шокированный, вывернулся и двинул ему головой в живот. Вскочил, на лету соображая, в какую сторону лучше бежать, выбрал кухню, но первым туда не успел. Бальтазар с каким-то уж очень диким огоньком в глазах перехватил меня, заломил руки за спину и поволок в спальню. При этом я еще умудрился сбить его с ног, снова вскочить и помчаться обратно в прихожую, подобрать штаны и даже надеть их. Дыхание было совершенно сбито, да и сформулировать свое возмущение в членораздельную речь я никак не мог. Хотелось орать и материться.
— Какого хрена происходит?! — я налетел на него с кулаками, целясь в челюсть или под дых. — Ты решил меня изнасиловать?! — разозленный, я ударил его по лицу, он отпарировал и дотянулся до моей талии, я отпрянул, но недостаточно быстро. Мы покатились по полу, сплетенные в тугой рычащий клубок, свирепый и взъерошенный. Я пытался сомкнуть руки на его шее и усмирить, слегка придушив, он же упрямо раздвигал мне ноги, цеплялся за молнии и всячески лез в штаны. Но в какой-то момент мне показалось, что он ослабел, и я могу одержать верх. Мы перестали кататься и лупить друг друга по всем больно выступающим косточкам, он распластался подо мной, задыхаясь, я ухитрился хорошенько пережать ему горло. И уже открыл рот спросить, какая муха его укусила, но опять не успел.
Незапертая входная дверь распахнулась. Это был… Бальтазар. Еще один?!
Он застыл с занесенной через порог ногой. Смотрел не на меня. На того, второго. Сильнее ужаса, испытанного мной в тот момент, могли быть разве что чувства матери, которой после долгих часов родовых мук показали вылезшее из ее чрева чудовище, Господи, я не знаю… Внутренности сжались и смерзлись, грудь сдавило в железных тисках, сердце заплакало и скончалось в тихой агонии, а кровь вся вылилась. На помертвевшей коже проступил пот. Мне страшно, неописуемо страшно поднять глаза и тоже посмотреть на это. И тошно. Я отпустил похолодевшие руки от горла… горла… нет. Не может быть.
Вскрикнул, невольно поддавшись панике, и стремительно отполз от тела, на котором сидел. Отполз, потому что не мог встать, ноги отнялись и подкосились. А оно… то есть он. Он хохотал. Кошмарным гомерическим хохотом, властно и презрительно, как мог только он. Демон, что снял оболочку Бэла и принял свой истинный облик, в боевой нелакированной форме ELSSAD и с идеально растрепанными волосами. Командир ржал над нами, а я с горечью думал о том, что даже сейчас его лицо прекрасно и притягательно. Но, черт возьми, его всегда скрывают темные очки.
Злой и униженный, я не нашел ничего лучше, чем достать пистолет и направить на него.
D. отсмеялся, оставив нам тонкую сардоническую улыбку, и раскинул руки, будто приглашая к выстрелу. Я заморгал, сбитый с толку. Почему он это делает? И всегда остается безнаказанным. Почему… неужели Бог не оставил на дьявола никакую управу?
Потеряв решимость, я упрямо взвел курок, а потом… просто швырнул в него оружием. Целился в голову, но промазал на добрых полметра. Чуть не заревел от досады.
— Ты… вы… ненавижу вас. Убил бы, если б мог. Замучил бы, подверг всевозможным пыткам, истязал бы долго… бесконечно долго, — я спрятал лицо в ладонях. Я на последнем взводе, последнем пределе, еле сдерживаюсь, чтобы не вцепиться ему в глотку еще раз. И, быть может, задушить. Ну может ведь получиться, мать вашу?!
— Не старайся причинить мне боль, дружок. У меня нет средств, чтобы чувствовать ее, она вся уйдет моему брату. Ты хочешь этого? Мои раны появятся на Ангеле. И дыры от пуль, и порезы, и укусы. Самые маленькие царапины. Поэтому я не могу позволить тебе ранить меня.
Он медленно поднялся на ноги и прошел мимо меня. Прошел мимо Бэла. Я так и сидел, закрывшись ладонями, я не видел, как он уходил. Он мог поцеловать Бальтазара за моей спиной, облизать, сожрать, убить, увести за собой… все, что угодно. А я просто сидел. И мои плечи содрогались от рыданий.
— Стю, — нет, Бэл остался. Провернул ключ в замочной скважине, со стуком положил на тумбочку и наклонился ко мне, сев на корточки. — Малыш… прости меня.
— Я перестал что-либо понимать. Вообще, в принципе. За что ты просишь прощения?
Он попытался отнять мои руки от лица, но я не дал. Он вздохнул.
— Командир отпустил меня из изолятора, это верно. Но вовсе не потому, что я пригрозил разорвать себе вены зубами. Он отпускал меня к тебе без всяких наказаний или ограничений. Но я струсил. Я не представлял, как расскажу тебе правду. Это жалко, но я до усрачки испугался твоей реакции… того, что ты уйдешь от меня. Стюарт, ты меня ненавидеть должен, а не его. Я попросил D., я связал его уговором. И он пообещал позаботиться о тебе, уладив все вместо меня. Сказал, что я смогу подойти, когда он закончит. Когда ты узнаешь всё, и при условии, что не разорвешь со мной отношения. Мы проговорили схему диалога, но, не удовлетворенный этим в приступе маниакальной тревоги, я проработал все от начала до конца вплоть до мелочей. Я попросил наиболее полно передать мою биографию. Все выраженные им чувства были изображены с помощью командира А., со стопроцентной точностью, неотличимо от моих.