Останавливается в шаге.
Осматривает с ног до головы, словно никогда раньше не видел.
Осматривает, и когда его взгляд касается моего лица, мне кажется, что он меня гладит – настолько материальным кажется пристальное внимание этих серых глаз. Сейчас тёмных, хитро прищуренных. Отлично сочетается с его неугасающей ухмылкой. Воплощение сарказма.
Сжимает пальцами свои предплечья и двигается вправо. Обходит меня кругом, всё так же придирчиво оглядывая.
Не отпускает ощущение того, что он приценивается, словно решая, стоит ли тратиться на дорогую покупку. Всё верно. Так и есть. Я – его очередное приобретение. Пусть и не столь долгосрочное, как новый диван или модный гаджет. О нет, акция будет разовой, я уверен. Как только получит желаемое, тут же утратит всякий интерес. Именно недозволенность мариновала его в собственном интересе, желание узнать, каково это. Желание подобно жажде. Сладок лишь первый глоток, после – совершенно не привлекательно. И даже жаль, что я слишком чётко осознаю всё это.
Заходит на второй круг, слежу за движениями краем глаза, чуть поворачивая голову. За спиной и…
Спешно выставляю ладони вперёд, чтобы не чмокнуться носом с обшивкой входной двери. Развернул так быстро, что я едва ли успел понять, что произошло, пока он не вжал меня в панели своим телом, удерживая на месте, сцепив руки на моей талии. Импровизированный замок, и тёплое ласковое дыхание над ухом отзывается дрожью в кончиках пальцев.
Дыхание… Словно слоями, каждый его вздох, кажется, куда более чувствительно ласкает нервные окончания, своей недопустимой близостью позволяя мне, наконец, осознать, где я и что делаю.
Сжимаю зубы. Было бы на порядок проще, если бы мне это не нравилось. Если бы было противно, мерзко, гнусно… но не так.
Прикосновение языка к мочке. Легонько очерчивает её, поднимается выше к раковине, прикусывает. И тут же, на контрасте, нагнувшись ниже, кусает, нехило стискивая челюсти.
Больно.
Растерянно выдыхаю. Терплю, дёргаюсь, ощущая, как зубы терзают прикушенную кожу, водят туда-сюда, то отпуская, то вгрызаясь с новой силой.
Поистине пытка.
Давит на живот, заставляя отодвинуться назад, вжаться в его грудь.
Твёрдый и тёплый.
Наконец отцепляется от шеи и напоследок проводит языком широкую полосу по месту свежего укуса.
Ощущаю прикосновение металла к коже. Пирсинг в языке?
Тут же, подтверждая мою догадку, сжимает его зубами и со скрежетом проводит шариком по их кромке.
Дышит на ухо. Щекотно, опаляет. Прикрываю глаза…
– Так сколько?
Стискиваю челюсти почти механически, словно измученный нагрузками организм уже выработал рефлекс на это чёртово слово. И его ладони, приятно согревающие мой живот даже через ткань застиранной футболки, уже не такими тёплыми кажутся.
Всё верно, не забывайся, Кайлер.
Всё верно… И от этого во рту горчит, скорее, даже отдаёт привкусом гари.
Сглатываю, несмотря на то, что в горле невозможно сухо, только для того, чтобы потянуть время. Дать себе очередную маленькую отсрочку.
– А на сколько ты меня оцениваешь?
Самодовольная усмешка буквально обжигает мою кожу снопом маленьких искр. Растекается пульсирующими импульсами по плечу, скатываясь куда-то под лопатку.
Растягивает слова, рубит на слоги:
– Достаточно сложный вопрос…
Касается носом моего затылка, осторожно сжимает зубами прядку чуть ниже и легонько тянет на себя. Послушно откидываюсь назад, макушкой упираясь в обнажённое плечо.
Продолжает, потеревшись щекой о мой висок:
– Достаточно сложный, учитывая, что сам я бы выставил сумму ну никак не меньше пары миллионов.
Вот значит как.
– Даже на себя ценник навешиваешь? Как на…
– Как на очень дорогую шлюху, – охотно договаривает за меня, и тут же задаёт новый вопрос, – А ты? Сколько хочешь ты?
Губы сами растягиваются в горькой усмешке.
Сколько я хочу? Проблема в том, что я точно знаю размер нужной мне суммы, но не уверен, что тяну хотя бы на её четверть. А вот кое в чём, кажется, точно уверен.
– Тебя это заводит, да? – спрашиваю, выгнувшись назад, так чтобы взглядом зацепить его подбородок.
Тут же прижимает ближе, тянет на себя и подаётся бёдрами вперёд. О да, ещё как заводит, вот уж действительно задницей чувствую, насколько прав.
Понижает голос до шёпота, и приходится в очередной раз признать, что интонацией он владеет просто мастерски. Колкие иголочки истомы, несмотря на всю неправильность происходящего, несмотря на то, что я падаю, почти достиг дна ямы…
– Ну, скажем… Десятка, как тебе? И до утра ты никуда не торопишься, никаких срочных дел и больных котят. И даже не думай, что сможешь просто проваляться, как дохлый. Ну, нет уж, не выйдет, детка.
Ещё один выдох, и, кажется, мои лёгкие надломленно треснут.
Жмурюсь и больше вообще не испытываю никакого желания размыкать веки. Но всё же, всё же заставляю себя сказать это:
– Восемнадцать тысяч долларов. И можешь делать всё, что хочешь.
– Всё-всё?
Вот же сука! Это всё, что тебя интересует?! Только то, куда я позволю себе вставить, но никак не размер названной суммы? Извращенец. Точно больной извращенец. Да и что ему эта сумма? Не удивлюсь, если его тапочки стоят столько же…
– Ты уснул, малыш?
Соснул, блять!
Раздражённо дёргаюсь.
– Всё, на что фантазии хватит.
– Да нам и недели не хватит, чтобы воплотить всё, на что хватит моей фантазии… – бормочет мне на ухо и, легонько лизнув мочку, рывком разворачивает меня к себе, перехватывает за плечи, стискивает, сжимая в кольце.
Так хуже. Хуже, когда чужое лицо так близко, когда почти касается моего лба носом, а нежелающие прекращать ухмыляться губы растягиваются так, что все тонкие линии мимических морщинок видно.
Непроизвольно смотрю на них, на эти губы. Пытался избежать его взгляда и попался в другую ловушку…
Высвобождает одну руку, но покрепче перехватывает второй, впиваясь пальцами в моё предплечье, и теперь свободной левой цепляет мой подбородок пальцами. Послушно поднимаю лицо.
Ухмылка становится чуть мягче, как и взгляд из-под опущенных ресниц. Наклоняется ближе. Куда уже… Чужой выдох ложится на мою скулу. Второй – уже на губы. Невозможно ещё ниже и не коснуться… И именно это он почти и делает – касается моих губ своими. Почти.
Останавливаю его, пальцами коснувшись подбородка:
– Проститутки не целуют клиентов.
Один только дьявол знает, чего мне стоило просто произнести первое слово. Но ты прав, Кай, всё так. Так и есть.
– Но ты-то не… – усмехается как-то особенно неприятно, – проститутка.
Легче, немного легче.
Закрываю глаза, и он, должно быть, передумав, только легонько касается меня своими губами. Прижимается на пару секунд и тут же отстраняется назад.
И только сейчас, только ощутив его привкус на языке после того, как невольно облизал губы, я наконец-то осознаю, где я и что я собираюсь сделать. Что уже почти сделал.
Всё чёртовы купюры виноваты! Проклятье! Совсем отчаялся и сдался! Но нет же, нет! Разве нет другого способа? Я… Я мог бы справиться, найти… Мог бы, мог бы не так!
– Только скажи мне вот что…
Я не здесь, я в прострации, рот сам открывается и на автомате издаёт какие-то звуки:
– Что?
– Ты так уверенно слал меня, а после согласился на придурь, которую я ляпнул, не подумав. Тебе так нужны деньги?
На больное не дави, придурок!
Мгновенно ощетиниваюсь, как перепуганный ёжик, и толкаю его в грудь:
– Отвали!
Бросаю это, уже разворачиваюсь к двери и, едва ли не дрожа от осознания того, на что я почти готов был решиться, дёргаю на себя дверную ручку.
Поддаётся, тут же распахивается, тяну на себя и – хлопок. Снова.
Замок щёлкает особенно визгливо, а я так же, как десять минут назад, распластан по этой чёртовой двери. Придавлен весом ещё одного тела. Куда более сильного, чем моя измученная тушка, тела.
У меня попросту нет сил с ним бороться.
Застываю на месте.
Только сердце всё никак не может успокоиться и поймать свой привычный ритм. Невозможно громко, кажется, слишком громко.
Я сам сюда приехал, и он меня уже не выпустит. Не выпустит, пока не отхватит обещанный кусок.
Я сам виноват.
И чёртов самовлюблённый ублюдок словно ждал этой мысли. Ждал, чтобы тут же подтвердить её, негромко заговорив:
– Ну, уж нет, детка. Мы уже договорились, некрасиво сдавать назад, потеревшись об меня аппетитной попкой.
И как бы странно это ни было, именно эта фраза меня успокаивает. Возможно, заставляет смириться. Опустить вцепившуюся в дверную ручку ладонь и кое-как расцепить сжавшиеся в кулак пальцы. Почти не чувствую их, только дрожь не отпускает, теперь колотит всё тело.
– Не собираешься бежать?
А что, не очевидно?
Бесишь. Как же ты меня бесишь. И тогда, в треклятом сортире, и в дешёвых динамиках, и сейчас. Больше всего сейчас.
– Может, отпустишь меня уже? Или трахнемся прямо здесь на коврике?
Нет у него никакого коврика. Какой, к смурфикам, коврик?
Тут же отступает назад.
Вот уж не думал, удивил.
Оборачиваюсь, и бессильная злоба скручивает, так и нашёптывает на ухо всякие гадости. Только вот куда больше я злюсь на себя.
– Настолько себя любишь? Настолько, что готов платить за какое-то там сходство?
– Не за "какое-то там". На снимках не отличить, это больше чем "какое-то там". Мои мотивы вполне понятны, да, я хочу тебя, потому что тебе вставить проще, чем просверлить дырку в зеркале. А твои? Настолько нужны баксы?
Кажется, во второй раз за вечер болезненно дёргаюсь, услышав этот вопрос. Во второй ли, не уверен. Уже ни в чём не уверен.
– Не твоё дело.
Пожимает плечами, словно в подтверждение только что сказанного мной.
– Да мне наплевать, в общем-то. Проходи.
Отворачиваюсь и слышу, как он уходит вглубь квартиры, должно быть, уверенный, что я уже не сбегу. Правильно. Всё так.
Прижимаюсь лбом к холодной обшивке двери. Дерево, но уже ничем не пахнет.
Глава 5
Да, немного не так я себе это представлял. Да что там немного – совершенно не так. Не так тягуче-медлительно, и вообще… Не думал, что после того, как переступлю порог его дизайнерской квартиры-студии, буду просто сидеть на стуле и попивать чай. Пить и давиться каждым глотком, потому что он расслабленно развалился с бутылкой пива напротив. Обхватывает горлышко губами, чтобы сделать маленький глоток, и я вижу, как хитро щурятся его глаза.
Мурашки по коже…
Гадская ситуация, и пуэр в кружке тоже… гадский. Ненавижу эту дрянь. По вкусу, скорее, ближе к запаренному шерстяному носку, нежели к чаю. Лучше уж жалкая пародия на чёрный в пакетиках, тот хотя бы имеет привычный терпкий привкус.
Сжимаю кружку двумя ладонями.
Пялюсь на сокрытое остывающей жижей дно. Ещё пару глотков, и будет видно, что там за буквы накарябаны… Должно быть, один из многочисленных фанатских подарков. И что тогда там? "Я люблю тебя!", "Женись на мне!", "Трахни меня!"? Тьфу, блин, ну что же… Если последнее, то крайне символично и просто опупительно смешно.
Скорее на автомате, а не потому, что хочу, делаю очередной маленький глоток, так чтобы только смочить губы и немного попало на нёбо.
Нет, я ошибался – это не дрянь, а просто редкостное дерьмо.
Морщусь.
– У тебя чай не сладкий.
Дёргаюсь, впиваясь пальцами в стеклянные бока вместилища моих гастрономических мучений. Я, кажется, уже успел забыть, что он ещё и разговаривает. Раздражающе много разговаривает.
– И что?
– Я такой не люблю.
Просто охренительный аргумент, мать твою! Шикарно! Просто шикарно! ТЫ не любишь, а ничего, что кружка-то у меня?!
Выдыхаю через нос и, опираясь стопой о край стула, подтягиваю колено к груди, обхватываю левой рукой. Так словно безопаснее.
Отвечаю спокойно, взглянув ему в глаза из-под толстых стёкол очков. Вернее, не в глаза даже, а в чёрные, как кажется из-за близорукости, провалы слившихся радужек и зрачков.
– Я – не ты.
Новый глоток, и только после этого соблаговолил снизойти до ответной реплики. И действительно, подожду, что мне; стрелки часов едва миновали четвёрку, и ничего лучше, чем распивать дорогущие дерьмовые чаи на дорогущей кухне в компании такого же дорогущего типа, не придумаешь.