Увы, судьба-злодейка позаботилась о том, чтобы этого не случилось: в детстве после травмы его нога, как назло, срослась неправильно, сделав его на всю жизнь хромым, ковыляющим неудачником, обреченным вечно носить ортопедический башмак. Прощайте, мечты поступить на военную службу, которая наверняка сделала бы из него того, кем он хотел стать!
В тот вечер в антракте они весело болтали о наступающем празднике, о том, как важно встретить Рождество в кругу семьи, о его родителях в Шотландии, о ее матери в Лондоне, о том, что они будут делать и с кем увидятся. О себе она рассказала крайне мало. Он – гораздо больше. Позже, когда звонок пригласил зрителей обратно в зал, Алистер сунул ей свою визитку и застенчиво сказал, что если она когда-нибудь пожелает встретиться, чтобы выпить по стаканчику чего-нибудь эдакого или по чашке кофе, или же ей будет интересно посмотреть его бизнес…
– Что за бизнес? – спросила Каролина.
– Утилизация и переделка, – ответил Маккеррон.
– Переделка чего?
– Увидите сами.
Если честно, он не ожидал, что из этой встречи что-то выйдет, однако не прошло и двух недель, как она заглянула в его магазинчик на Уайткросс-стрит. Там Алистер продавал то, что своими руками мастерил из разного хлама, который находил на гаражных распродажах, в лавках старьевщиков и даже на свалках. Огромные заводские шестерни становились столами, из клюшек для игры в поло получались лампы, с помощью слоя лака металлические садовые стулья превращались в антиквариат, подернутый благородной патиной, мастерски скрывавшей пятна ржавчины и облупившуюся краску. Выброшенная мебель обретала новую жизнь.
Каролина была очарована. Ведь, не стоит кривить душой, он прекрасно знал свое дело. У нее же было полно вопросов: например, как он решал, во что именно переделать старую вещь. И Алистер опустил страждущую руку в фонтан ее восхищения. В магазине были люди, но ему не терпелось избавиться от них, чтобы полностью одарить Каро своим вниманием.
Он заикался и краснел, всячески пытаясь скрыть то, что было написано у него на лице: а именно животное желание, которое он не имел возможности удовлетворить.
Она осталась до закрытия магазина, а затем они пошли чего-нибудь выпить. Три часа болтали о том о сем, и единственным, что Алистер запомнил о том вечере, было то, что его сердце готовилось вырваться из груди, а мошонка сгорала от похоти.
Подойдя к машине, его спутница призналась ему, что он ей нравится: то, с каким интересом он ее слушает, то, как ей хорошо и приятно в его обществе…
– Что странно, ведь я почти не знаю тебя, – призналась она. – Но у меня такое чувство, что я…
Он не удержался и поцеловал ее. Была ли это животная похоть или что-то другое, но он должен был почувствовать ее в своих объятиях. К его удивлению, Каролина ответила на поцелуй. Губы ее раскрылись, и она прижалась к нему всем телом. Когда же его руки скользнули от ее талии выше, к пышному бюсту, чей вес он тотчас ощутил у себя на ладонях, она не издала даже писка протеста.
Казалось, Алистер вот-вот потеряет сознание, так сильно ему хотелось ее. Он лишь потому сумел взять себя в руки, что они находились на улице, где было полно людей. Отпустив ее, он вытер губы тыльной стороной ладони и, любуясь этим дивным созданием, попытался придумать, как ему извиниться, как ей все объяснить и как ему вообще дальше быть с ней. А ему очень хотелось быть с ней и дальше.
Она заговорила первой:
– Мне не следовало… не нужно было этого делать…
– Нет, это я виноват. Это все спиртное, ты же такая красивая, что я…
– Дело в том, что я замужем, – выпалила женщина. – Мальчики, что были со мной в театре… на спектакле… Они мои сыновья. Я же… Что-то со мной не так, если я захотела увидеть тебя снова, хотя и не имею права… Мне хотелось, чтобы ты поцеловал меня, прямо сейчас. Я ничем не могу это объяснить, кроме как… тем, что ты не такой, как… О боже, я должна идти! Правда, мне нужно идти.
Она пыталась открыть дверь машины, и Маккеррон заметил, как сильно дрожат ее руки. Поэтому он взял у нее ключ и открыл сам.
Каролина повернулась к нему.
– Как бы мне хотелось…
Не закончив фразу, она уехала.
Алистер не успел сказать ей, что ему плевать, что она солгала ему, назвав сыновей племянниками, что умолчала про мужа, хотя и была замужем, что даже будь у нее три ноги и две головы – ему все равно плевать. Самым главным для него было слово «вместе». Он влюбился в нее прежде, чем узнал имена ее детей.
И теперь, спустя семнадцать лет, он по-прежнему ее любил. Алистер посмотрел на дом, в котором сейчас страдал Уилл, и мысленно вернулся к своей Каро, несмотря на все их неурядицы. Вернулся мысленно и к несчастному парню.
Именно из-за Уилла они переехали из Лондона в Дорсет. Продали все, что у них было, чтобы купить бизнес, о котором Маккеррон тогда не имел ни малейшего понятия. Он считал, что выпечка хлеба – исключительно женское занятие. Во всяком случае, когда он был ребенком, в их доме дело обстояло именно так.
Впрочем, это была профессиональная пекарня, процветающее дело с собственным домом, в который он мог привезти Каролину и ее детей. Поэтому Алистер купил эту пекарню и даже взял на работу бывшего владельца, чтобы тот научил его, что нужно делать с мукой, дрожжами, солью, сахаром и всем прочим, что потом превращалось в хлеб, булочки, плюшки, пирожки, пирожные и другие кондитерские изделия. За эти годы Алистер обзавелся семью булочными в разных городах графства, и хотя жизнь пекаря была далеко не сахар – ни свет ни заря на ногах, сон урывками, – по крайней мере, он был в состоянии обеспечить семью.
У Каролины хватило своих забот, особенно с Уиллом. Вот и сегодня в этой квартире с пасынком случился припадок, какого ее муж еще ни разу не видел. Оставалось лишь надеяться, что Каролина сотворит чудо, поможет сыну избавиться от страданий. Если же нет, несчастного парня придется госпитализировать или хотя бы вызвать ему «Скорую». Ни то, ни другое не гарантировало семейного мира.
Зазвонил мобильник. Алистер выхватил его из консоли между двумя сиденьями фургона.
– Как он там? Всё в порядке, дорогая? – спросил он.
Но это была не Каролина, хотя в трубке и прозвучал женский голос.
– Алистер, с тобой всё хорошо? У меня все утро было такое чувство, что с тобой случилось что-то нехорошее.
Он снова посмотрел на дом, на окна гостиной в квартире Уилла, и с удивлением отметил, как участился его пульс.
– Я в Лондоне, – ответил он. – Но я рад, что ты позвонила.
За три года до описываемых событий
Апрель, 6-е
Бромли, Лондон
Сначала в планы Лили не входило мириться с Уиллом. Напротив, она собиралась начать новую жизнь. Она и раньше так поступала – более того, знала, что, если потребуется, поступит так еще и еще раз. Потому что это вовсе не так трудно, как казалось многим женщинам ее возраста. Лили записалась на кулинарные курсы и быстро стала своей в группе любителей вкусно покушать, которые, так же, как и она, считали, что питаться недорого вовсе не значит давиться бургерами из американского фастфуда и что следует почаще наведываться в лучшие продуктовые ряды на всех рынках Лондона – от Спиталфилдс до Портобелло-роуд.
Кроме того, Фостер записалась в танцевальный класс. Преподаватель-аргентинец прозрачно намекнул, что будет только рад делиться своей жгучей мужской красотой и крепким, загорелым телом с любой женщиной, которая того пожелает. А еще Лили присоединилась к группе женщин, которые, дабы всегда быть в отличной физической форме, рано утром каждую субботу налегали на весла на Темзе. Короче говоря, она преобразила свою жизнь, о которой ей пришлось забыть в течение тех десяти месяцев, пока она была с Уильямом Голдейкером. Она дала себе слово, что больше никогда не вляпается в такое «счастье». Но затем он ей позвонил.
И к ней как будто вернулся тот, старый Уилл. По словам последнего, у него все было хорошо. Он сдержал свое обещание и жил один, а не у матери. Он снова встал на ноги и теперь обитает в Йетминстере. Лили знает, где это? Недалеко от Шерборна.
Разумеется, она не знала. Все, что ей было известно о Дорсете, легко поместилось бы в чайной ложке. Тем не менее она сказала ему, что это прекрасные новости, и он продолжил грузить ее рассказом о своем новом жилище.
– Это небольшой деревенский дом, недалеко от центральной улицы. Впрочем, здесь все от нее недалеко. Совсем крошечный, две комнаты внизу, две наверху, зато с обалденным садом. Ты должна увидеть, что я с ним сделал, Лил. И у меня в деревне уже появился первый клиент. Один чувак, проходя мимо, остановился посмотреть, что я сотворил с садом, и спросил, могу ли я сделать то же самое и для него. Сказал, что хочет сделать сюрприз для жены, которая сейчас в Австралии, гостит у дочери и внуков. Хочет сделать ей приятное, чтобы она раздумала эмигрировать. И самое главное – я знал, что так и будет, если я уеду из Лондона, – его полностью устраивает то, как я работаю. Я сказал ему, что он получит в конце, но как я это сделаю и сколько это будет стоить, я не знаю, потому что – я сказал ему – невозможно заранее рассчитать полную стоимость. Но работаю я только так. Со своей стороны, я буду держать его в курсе моих планов, и если он дает «добро» на те или иные расходы, я приступаю к новому этапу.
– Это просто класс, Уилл, – порадовалась за него Фостер.
– Я знал, что ты скажешь. Так ты приедешь?
Лили знала, что он это спросит, только услышала в трубке его голос. Пока бывший бойфренд грузил ее, она пыталась приготовить ответ, но так и не придумала ничего лучше расплывчатого «я не знаю».
– Я хочу, чтобы ты увидела все своими глазами, – произнес Голдейкер. – Дом. Сад. И другой сад, над которым я сейчас работаю. Заказ небольшой, зато у меня полностью развязаны руки. Я знал, Лили, что все дело в Лондоне. Шум, машины, пробки, толпы народа… Город – это не мое. Так ты приедешь?.. Послушай, здесь нет тату-салона. Я узнавал.
– Откуда ему быть, в деревне-то?
– Я имею в виду Шерборн, Лил. Йовил. Шафтсбери. Я не говорю про Дорчестер или Уэймут, но здесь точно нет. Ты же понимаешь, что это значит?
Конечно, она понимала. Она может переехать в Дорсет и открыть там тату-салон – вот чего ему хочется. Загвоздка в том, что этого не хочется ей. Уж слишком много возникает вопросов, начиная от «кому в деревне нужны татуировки?» и кончая его матерью.
– Твоя мать наверняка рада, что у тебя все хорошо, – сказала Фостер, зондируя почву.
– Конечно, рада. Но сейчас речь не о ней. Да, она помогла мне снова встать на ноги – и это всё. Я с нею теперь практически не вижусь. Нет, я, конечно, привел в порядок ее сад. Но это было, когда я жил у нее и Алистера. Теперь она хвастает им перед людьми, которые приходят в пекарню с заказами. Некоторые из них тоже проявляют к саду интерес. Она поддержала меня, Лили, только и всего. Теперь я живу самостоятельно. Со мною всё в порядке, я преуспеваю. Ну, так как? Приедешь ко мне, чтобы в этом удостовериться? Клянусь, я сделаю все, чтобы ты осталась довольна. Нам было хорошо вместе, мне и тебе. И я знаю, что нам будет снова хорошо вместе. Я лишь прошу тебя сделать еще одну попытку. Ты дашь мне такой шанс?
Женщина задумалась. Ее тянуло к Уиллу, когда тот был в лучшей своей форме. Ей импонировал его энтузиазм. Увы, теперь она знала, что есть в нем и что-то другое.
– Боюсь, я не вижу в этом смысла, Уильям, – сказала она. – В Дорсете я никогда не заработаю себе на жизнь. Но даже если б и заработала, вдвоем нам там было бы жутко неуютно.
– У тебя кто-то есть? – неожиданно спросил художник. – Что ж, я тебя не виню. После того, что ты пережила из-за меня… Для меня это была черная полоса. Но сейчас я в полном порядке. Я даже принимаю новое лекарство от словоизвержений. Ни одного припадка с тех пор, как я вернулся домой. Сама видишь, это все стресс. Я должен был предвидеть, что могу сорваться в Лондоне. Зря я позволил брату уговорить себя попытать счастья в Лондоне. Я не такой, как он. Сказать по правде, я не могу даже вспомнить, по какой причине я перебрался туда.
«Чтобы оказаться как можно дальше от своей мамочки, – подумала Лили. – И твой брат хотел для тебя того же самого». Но вслух она этого не сказала. Голос у Уилла был бодрый, и к тому же он сдержал свое обещание. А еще он был ей не безразличен. Был и будет.
Похоже, дизайнер уловил, что она колеблется, и истолковал это в свою пользу.
– Это так просто, Лили, – сказал он. – В деревне есть железнодорожная станция. Мне придется сделать поезду знак, чтобы тот остановился. Это так старомодно, не правда ли? Но если ты скажешь мне, когда прибывает твой поезд, я обязательно приду и помашу машинисту. И послушай еще: после того, как я покажу тебе мою деревню, мы поедем в Ситаун. Там есть площадка для кемпинга с видом на море. Я как-то раз ночевал там один, и это было классно. Там несколько миль пешеходных троп. Есть паб, есть магазин. Деревня. Можно прогуляться до утеса Голден-Кэп. Знала бы ты, какой оттуда открывается вид! И если погода будет хорошая… пусть прохладно, лишь бы без дождя…
– Кемпинг? – спросила женщина, потому что знала, что это означает: палатка, тесное пространство, близость, которой ей вряд ли хотелось…
– Можно вести себя просто как друзья, – быстро ответил Голдейкер. – То есть я хочу сказать, что я ничего от тебя не жду и не требую. Мы не будем ничего планировать, потому что такой между нами будет уговор. Можешь не беспокоиться на этот счет.
Слова буквально сыпались из него, что не могло не настораживать. Впрочем, пока Фостер слышала от него исключительно разумные вещи. При словоизвержениях все бывало иначе. Это был нормальный разговор, пусть даже взволнованный.
– Уговорил, – согласилась она. – Но будем просто друзьями, Уильям. В любом случае я должна быть честна перед тобой.
– Значит, у тебя все-таки кто-то есть.
– Нет-нет! Я тут кое с кем встречалась, но в данный момент у меня никого нет. Просто я хотела сказать, что не хочу жить в Дорсете. Я – лондонская девушка. И чтобы ты это знал. Если вдруг отзовешь свое приглашение, я отлично тебя пойму.
– Ни за что! Вот увидишь, ты изменишь свое мнение, как только посмотришь на Дорсет. Ты ведь никогда там не была, верно?
– Овцы меня никогда не интересовали.
Голдейкер рассмеялся своим типичным мальчишеским смехом, которого Лили не слышала в те последние ужасные дни в Лондоне.
– Подожди! Посмотрим, что ты тогда скажешь, – заверил он ее.
Апрель, 14-е
Ситаун, Дорсет
Как оказалось, в Дорсете были не только овцы. Ее встретили меловые холмы, покрытые изумрудным ковром весенней травы, рощи, в которых уже раскрывались листья, прекрасный смешанный лес – сосны, каштаны, березы, дубы… С открытых пространств открывался прекрасный вид на огромные, похожие на чашу долины. Округлые очертания склонов то там, то здесь нарушали интригующие волнообразные линии, по всей видимости, следы средневековых пахотных террас, за долгие века буквально въевшиеся в почву.
В общем, это была типичная сельская местность с живыми изгородями, помечавшими границы выпасов и полей, с деревенскими домами из камня и кирпича, уткнувшимися в землю носом у самого края дорог – Лили они почему-то напомнили сосущих мать щенят. И повсюду были церкви, как будто жители Дорсета знали о загробной жизни нечто такое, о чем не ведала вся остальная страна.
Как и обещал, Уильям встретил ее в Йетминстере, на станции, где взмахом руки остановил поезд. Он крепко ее обнял, а затем отступил назад и окинул взглядом. Его лицо светилось здоровьем и счастьем, чего Лили почти никогда не видела в Лондоне. Он провел ее по Йетминстеру. Деревня с ее сложенными из известняка домами стояла в окружении зеленых пастбищ и полей, неподалеку от величественных красот Шерборна с его замками и знаменитой школой. Художник торжественно показал подруге крошечный коттедж, как будто тот являл собой подлинную жемчужину архитектуры.
Он отвел Лили в сад, чтобы та могла им полюбоваться, – и она им действительно залюбовалась – садом, который преобразился его стараниями. Здесь были и причудливая беседка, которую в один прекрасный день скроют побеги недавно высаженной глицинии, и выложенная камнем тропинка, змеившаяся по окаймленной пышным травянистым бордюром лужайке, и крошечная двухуровневая терраса для шезлонгов, и цветочные горшки… Растения в них были выбраны не случайно. Скромные сейчас, они предстанут во всей своей красе, когда весна перейдет в лето. Фостер сказала, что у нее нет слов, и это было правдой. В свою очередь Голдейкер сказал, что не сомневался, что ей понравится. То же самое она скажет и про Ситаун, и потому они отправятся туда с ночевкой.