Подсохли после вешних вод просёлочные дороги, успели только посеять картошку, как к
ним в деревню нагрянула немецкая заготовительная команда на грузовиках в
сопровождении отряда полицаев.
Голосили бабы, ругались мужики, а с дворов тащили к грузовикам коров и свиней,
сворачивали головы и закидывали в машины курей, уток и гусей.
Полицаи шастали по избам и изымали самогон, сало, масло и яйца.
На беду или на счастье Алеся не было в тот момент в деревне, иначе он обязан был
предъявить свои документы работника комендатуры, но это могло иметь негативные
последствия, ведь односельчане не знали, кем и где работает муж Фроси.
Фрося держала на руках детей и смотрела с горечью, как смеющиеся наглые немецкие
солдаты вытаскивают из сарая одну из двух уже вполне подходящих по размеру свиней,
как свернули голову половине из всех её курей, и только корову оставили на месте, видя,
насколько она стара.
Затем зашли во двор и двое полицаев и один из них узнал Степанову жену:
- Ба, знакомые люди! Фрось, что ты тут делаешь, вот кого не ожидал встретить в этой
глуши.
Интересно, а откуда у тебя вдруг стало двое детей, где твой муженёк, он у тебя был
весьма лояльным к новой власти, поди, и сгинул уже за неё, а может тут у тебя под юбкой
прячется...
- А Петрусь, привет, это же моя деревня, я тут родилась и выросла, Степан ушёл воевать
за советы, а я сразу же уехала сюда, ведь все знают, что я с ним не очень ладно жила...
- А второе дитя от кого прижила?...
- Бог с тобой, это соседская девочка, та заболела, просила присмотреть...
- Ну, конечно, когда ты могла успеть вторым ребёнком обзавестись, ты, ведь накануне
войны родила, я даже со Стёпкой замачивал, пока ты там у этих евреев отлёживалась...
Кстати, а как на счёт того, чтоб нам горло с дружбаном промочить, да и на зуб чего-
нибудь взять?...
- Петрусь, вы присядьте там во дворе, а я вам чего-нибудь соберу, но не обессудь, ведь не
осень ещё...
Она забежала в хату, посадила на пол детей и вынесла полицаям бутылку с самогоном,
кусок сала и другой закуски, они остались довольными, что не надо было насильно
изымать харчи, и в память о прошлой дружбе со Степаном заверили, что на сей раз в её
двор больше не нагрянут.
Когда, через несколько дней явился на выходной Алесь, Фрося поведала ему о
произошедшем и о своих страхах, ведь теперь в Поставах станет известно об её
местонахождении.
Алесь, как только мог, успокоил, сказав, что полицаю вряд ли есть дело до неё.
И кому он будет рассказывать, ведь Фросю мало кто знал в городе, а мать Степана в
деревню не поедет, по крайней мере, из-за возраста.
Фрося обняла мужа:
- Алесик, я за себя не боюсь, страшно за детей, особенно за Анечку, она такая
чернявенькая, я боюсь за тебя, ты постоянно ездишь через лес, а шального люда
становится всё больше и больше. Я боюсь за нашего будущего ребёнка, которого люблю
уже во чреве, потому что это твоя кровинушка во мне...
Давай, уедем отсюда, туда, где нас никто не знает...
Алесь обнял любимую, нежно гладя по волосам, груди и животу, поведал:
- Фросенька, со мной связалась Поставская подпольная организация, они скоро
собираются организовать в наших лесах партизанский отряд.
Городишка у нас маленький, все друг друга знают, а костёл является очень хорошим
местом для явки, и знаешь, дядя мой не возражает, потому что у него отношения с
немцами не сложились.
От меня в будущем ждут информативную помощь, да и мало ли на что смогу сгодиться...
И поэтому, ты сама должна понять, никак не могу покинуть Поставы.
Фрося молча всё выслушала и выдохнула:
- Алесик ,как я боюсь, как я боюсь, как я волнуюсь за тебя, как я волнуюсь за нас...
глава 17
Тем временем ситуация в деревне после налёта немецкой заготовительной команды
успокоилась.
Селяне залатали дыры в хозяйстве, завезли на рынок излишки продуктов и закупили
недостающее от коровы до курицы.
Алесь также каждый раз привозил в деревню Фросе новых обитателей сарая, кроме
коровы у них уже были четверо подходящих поросят, во дворе бегали пара десятков курей
с цыплятами, среди них гордо выхаживал петух.
Гордостью Фроси стали и пять гусынь с гусятами, это будет, и мясо к зиме, и отличный
пух...
И огород стал тоже хорошим подспорьем в это лето - как не хочешь, а зима тяжёлая пора
для деревни.
Алесь с Фросей с помощью сельчан оставшихся в деревне подновили избу и сарай, и у
них с Фросей было всё готово к прибавлению в семействе.
Малыши - Стасик и Анечка уже вовсю ходили своими ножками, и целыми летними днями
возились в куче песка, которую для них насыпал Алесь во дворе, напротив крыльца дома.
Дети всё же странно смотрелись рядом друг с другом, увалень с льняными волосами Стас
очень отличался от чернявенькой дробненькой Ани.
Фрося постоянно стригла ей коротко бровки и реснички и старалась , что бы она всё
время была в платочке, ненароком кто-то досужий доложит, куда надо о своих
подозрениях, а ведь случаи такие были, Алесь про это рассказывал.
Беременность Фроси на этот раз протекала очень даже спокойно, растущий живот
нисколько не мешал ей заниматься немалым хозяйством, а приезжавший летом часто
Алесь старался максимально облегчить её хлопоты.
Они по-прежнему были внимательны и ласковы друг к другу.
Накануне Нового 1943 года Фрося с помощью деревенских баб успешно разродилась
мальчиком, которого, не смотря на мороз, повезли крестить в Мядель.
Это было намного дальше, чем Поставы, но бережёного бог бережёт.
Мальчику при крещении дали имя Анжей, но сами они между собой стали его звать
Андрейка, и нет смысла говорить о том, как были счастливы Алесь с Фросей.
Сын унаследовал тонкие черты лица отца, а пшеничные волосы и сапфировые глаза
матери.
Соседка, тётя Маня, всё удивлялась:
- Это же надо, какие трое разных детей, ну, совсем непохожи друг на друга...
Фрося только смеялась в ответ.
После родов Фрося чувствовала себя очень даже хорошо.
Груди её, как и впервый раз были полны молока, малыш хорошо набирал вес, был
спокойным, и матери не доставляло большого труда справляться с тремя такими
маленькими детьми.
Как-то в конце января Алесь приехал на выходные, и застал вытопленную баньку:
- Фросенька, мы сегодня будем вместе мыться...
- Конечно дорогой, и не только...
И она звонко рассмеялась.
Алесь подхватил её на руки, и закружил по избе:
- Сладкая моя девочка, как я по тебе соскучился, по твоим ласкам, телу, по твоей
неуёмной страсти...
-Только моей?!...
- Нет, конечно же, нет, я тебя так хочу, что не могу уже дождаться, когда детки отойдут ко
сну...
А потом была банька, и ночь, в которой они не заснули до утра, отдаваясь пылкости
любви...
глава 18
Опять пришла весна, а вместе с ней опять явилась немецкая заготовительная команда.
На этот раз сельчане были предупреждены Алесем об их прибытии заранее, он
подсуетился и выяснил сроки, и маршрут этих мздоимцев, и пастух увёл коров подальше в
лес, что могли, попрятали, но всё равно убытки от этого наезда были страшными, и опять
горевали бабы, и негодовали мужики.
А летом в их лесах объявились партизаны, началась железнодорожная война, взлетали на
воздух составы с фашистами, оружием и бензином, подрывались мосты, совершались
налёты на комендатуры в крупных сёлах, уничтожались полицаи...
Но партизанам нужно было питаться, и начались рейды по деревням, и выгребали они
побольше порой, чем немцы, и в деревню Курачичи уже не раз наведывались лесные
братья, и после них бабы ещё долго голосили, проклиная этих освободителей.
Фрося старалась улаживать всё мирным путём и без сопротивления отдавала сало, яйца,
картошку, и подносила удальцам самогонку, а те, видя на её руках трёх малолетних детей,
сильно не обирали.
После появления в их местах партизан, Фрося стала очень волноваться за Алеся, ведь от
Постав до деревни было порядка десяти километров, а он один на подводе, да большую
часть по лесу, и ясно, что не многие из партизан знали о его подпольной деятельности.
Отшумело лето, убран огород, подполом хранились на зиму картошка, свекла, морковь,
капуста, в бочках засоленные сало, капуста, огурцы и даже грибы.
Доходили слухи о том, что красная армия отбросила фашистов от Москвы, Волги, Кавказа
и Ленинграда, и устремилась на запад, многое из этого Фросе рассказывал Алесь, а та по
секрету бабам.
Партизан становилось всё больше и больше, освобождались военнопленные, кто-то бежал
из гетто, начались репрессии среди местного населения за оказание помощи партизанам, и
многие пожилые мужчины и подростки вливались в отряды.
К Фросе по ночам иногда стучались уже проверенные, не раз приходившие люди из
партизанского отряда и она заранее готовила для них мех с продуктами.
Всё реже приезжающий Алесь, рассказывал о том, как лютуют гитлеровцы, что
становится всё трудней, выпрашивать на выходные подводу с конём, и что он уже не раз
просился в партизанский отряд, но подпольное руководство не соглашается, считают, что
от него больше пользы в комендатуре.
Зима выдалась лютой, Фросе было совсем нелегко справляться с тремя малышами,
помощи ни от кого не было, а Алесь стал наведываться домой в деревню крайне редко, и
на душе у Фроси становилось всё пасмурней, страх за дорогого человека разрывал
сознание, мысли одна мрачней другой приходили в голову.
Однажды в конце уже зимы тихий стук в двери, разбудил Фросю, стук был условный -
партизанский и она открыла дверь.
В сени ввалились трое партизан, стуча валенками, оббивая снег.
Фрося приложила палец к губам, призывая к тишине, предупредив, что спят дети, и
впустила их в горницу, и в первом высокорослом и грузном партизане с автоматом на
груди она узнала Степана... -
- Ну, здравствуй Фрося...
глава 19
Стены, вещи и лица поплыли в глазах Фроси, страх и боль сковали её сердце, она молчала,
тупо уставившись в лицо настоящего мужа, такого явного и такого нелюбимого.
Молчание прервал один из партизан, пришедший со Степаном, который поинтересовался:
- Что знакомую встретил?
Хмурый Степан оглянулся на него и сквозь зубы проронил:
- Да, знакомую, хорошо знакомую...
Ребята выйдите, нам потолковать надо...
Партизаны не стали пререкаться, и пошли в сарай, где Фрося всегда оставляла им мех с
приготовленными продуктами. Только поторопили Степана, что бы он долго не
задерживался, и с ехидными улыбками вышли из дому.
Когда за ними закрылась дверь, он грузно сел на лавку возле стола и жестом показал
Фросе сесть напротив:
- Ну, что молчишь, нечего рассказать?
А может стыд глаза ест, думаешь, я ничего не знаю, ищешь паршивка, как выкрутиться?
Всё я про тебя сука знаю, знаю, что сбежала в деревню со своим польским козлёнком, что
живёшь здесь, подсказал старый дружок из полиции, которого мы недавно за яйца взяли.
А тут прошлись по домам, и многое мне открылось, хотя кое-какие вопросы остались.
Ах, поди ты, с муженьком живёт, с города наезжает, такой порядочный, антыллегентный,
тьфу ты!
Трое деточек у них славненьких, третьего мальчонку уже здесь родила, при живом то
муже в блуд кинулась и ещё дитя приплодила с полюбовником.
Вот только не пойму, а третий то откуда?
Пшек твой, похоже, у немцев служит, это на него похоже, доберусь, кишки выпущу, а вот,
что с тобой делать, жёнушка?
Чем больше Степан говорил и бросался грязными словами, тем сильней в ней разгоралась
ненависть к нему и желание бороться за свою судьбу, за своего любимого, за своих
детей...
Фрося резко поднялась с лавки, подпёрла бока руками и бросила ему в лицо:
- Ах, ты защитник Родины, обездоленных баб и детей, откуда ты выискался такой, под
какой юбкой прятался, пришёл тут обирать баб, детей и стариков!
Ты, мизинца Алеся не стоишь, воспользовался тем, что мне некуда было деваться, взял в
дом к себе батрачку, бабу в постель, чтоб удовлетворяла твои скотские потребности,
самку для твоих детей, а сам и слова ласкового в мой адрес не произнёс, а когда помирала
от родов, наблюдал спокойненько, издохну или нет.
Уже другую себе подыскивал дуру, и пил не за моё выздоровление, а за то, что ты самец
исправный, и только благодаря доктору и его жене я осталась живой, да, продлит господь
им жизнь.
Послушай, дорогой бывший муженёк, ты можешь меня убить сейчас, вон какой автомат
навесил на грудь, но учти, что обездолишь трёх детей, один из которых всё же твоя кровь.
А, что ты дальше будешь делать, как с этим жить?!...
И чем больше распалялась Фрося, тем ниже клонилась голова Степана, и в прежде
горящих злостью и презрением глазах, появилась неуверенность и даже мольба.
А Фрося продолжала:
- Уходи Степан, ты мне ничего плохого в жизни не сделал. я на тебя никакой злости не
таю, у меня есть от тебя ребёнок, и этого факта не скроешь, хотя я бы очень хотела, уехать
на край земли от тебя, этой проклятой войны и от терзаний в душе. Сейчас ты узнаешь
кое-какие вещи, которые обязан просто похоронить на дне своей памяти, иначе я тебя и в
гробу достану.
Начнём с того, что Алесь является подпольщиком и уже давно, сначала войны помогает
партизанам ценными сведениями, но с кем он связан, и как доставляет сведения, я не
знаю, и тебе знать не положено.
А теперь пойдём, посмотри на своего сына, я тебе запретить этого не могу, хотя Алесь его
любит, и воспитывает, как своего... -
С этими словами Фрося подошла к Степану. взяла его за огромную руку и повела в
спаленку, где сопели носиками спящие дети.
Степан посмотрел на широкую кровать, попеременно переводя взгляд с одного ребёнка на
другого.
Вначале он долго разглядывал в тусклом свете керосинки лицо своего сына и тепло
разливалось по его сердцу, затем взгляд только скользнул по личику самого маленького и
он сразу отвернулся от него, потому что опять в душе закипела злость, но тут его взгляд
упёрся в миловидное личико девочки, смугленькой с чёрными кучерявыми волосиками и с
характерным носиком... - он перевёл взгляд на Фросю, в котором застыл вопрос.
Фрося, всё также держа его за руку, вывела из спальни. усадила на лавку, где он сидел
раньше и заговорила:
- Это девочка Меира и Ривы, врачей, которые мне спасли жизнь, и которым я поклялась
сберечь ребёнка, и только моя смерть может этому помешать, и если случится так, что они
не вернутся с этой проклятой войны, я воспитаю её, как свою дочь.
И, последнее, что я хочу тебе сказать, уходи и дай судьбе распорядиться, идёт война, и
никто не знает, как мы из неё выйдем, но не вмешивайся в ход судьбы, поднимешь на
Алеся руку, я тебя собственными руками порешу... -
И она указала взглядом на топор, стоящий у входных дверей.
Степан опустил голову и пошёл к выходной двери, на пороге остановился, поднял голову,
вгляделся в лицо Фроси и медленно заговорил:
- Зря ты так Фросенька, я может не умею так красиво говорить и ухаживать, как твой
полюбовник, но я тебя люблю, ты красивая, работящая и умеешь за себя постоять, может