я где-то и виноват перед тобой, но никогда не желал тебе плохого, живи, как хочешь, я
уйду с вашей дороги, и буду обходить стороной твоего, хм, муженька, а про маленькую
жидовочку можешь, не волноваться, никому до этого нет дела, это твоя воля и твой удел.
- Уцелею, надеюсь, позволишь узнать сыну, кто его отец?
Фрося, глядя прямо в лицо Степану, молча кивнула, слова застряли в её горле, и на глаза
набежали слёзы...
глава 20
За Степаном давно уже закрылась дверь, а Фрося стояла посреди горницы, по щекам
текли слёзы, сколько же бабе надо выплакать слёз за её жизнь.
Алесь появился в деревне как-то утром уже только в начале марта, когда просели сугробы
и просёлочная дорога к полудню превращалась в кашу.
Было видно невооружённым глазом, как он осунулся, во взгляде появилась, какая-то
отрешённость и только помывшись в баньке и обласканный, изнеженный Фросей,
расслабился, и поведал о последних событиях происходящих вокруг него:
- Фросенька, душа моя изболелась, мне так трудно стало вырываться к вам.
Ведь истинной причины коменданту я назвать не могу, пешком сейчас не добраться, а
подводы стали на перечёт.
Здесь у вас относительно тихо, а в Поставах приближение фронта стало ощущаться всё
больше и больше - это и переполненные вагоны с раненными и усиленное движение
техники по железной дороге, и по шоссе, и частые воздушные бои, и гром канонады
слышимой по ночам, и главное, это появившаяся дикая ярость в действиях
распоясавшихся оккупантов...
Отношение коменданта ко мне резко изменилось, он стал подозрительным и грубым, сам
часто присутствует на допросах пойманных партизан, и подпольщиков, и поэтому мне
приходится быть переводчиком при нём, а это невыносимо.
Людей пытают всякими изощрёнными методами, а иногда просто избивают до смерти и в
мою сторону уже не раз из уст пытаемых, я слышал оскорбления. и угрозы - нет, этого я
уже выдержать больше не могу.
Если меня не перебросят в партизанский отряд, то могу проколоться.
Господи, когда это всё закончится, когда мы с тобой сможем зажить спокойно, отдавая
свою любовь друг другу и детям!...
Фрося, в свою очередь, поведала ему о неожиданном приходе в их дом Степана, и об их
тяжёлом разговоре, и это тоже настроения не добавило.
- Фросенька, боже мой, этого только нам не хватало, вдруг он опьянённый своей
ненавистью устроит нам какую-нибудь пакость.
Ведь с моим провалом и вам не сдобровать, а если ещё станет известно про Анечку, то
гибель нам всем обеспечена...
- Алесичек, я почти уверена в том, что он не причинит нам вреда, он хоть и груб, но не
подлец, я почему-то доверяю ему...
А вот, что он не будет преследовать тебя, особой надежды у меня нет.
Я умоляю, тебя любимый, будь осторожным, и как можно быстрей уйти из города в
партизаны, а иначе тебе грозит опасность с двух сторон...
- Ах, Фросенька, если бы всё зависело от меня, и если бы я мог, то взял бы тебя с детьми
и увёз бы куда подальше от этой проклятой войны, от этих досужих глаз и от этого
Степана...
Фрося понимала, что этот разговор причиняет её любимому страдания, и она резко
сменила тему:
- Алесик, пойдём к деткам, Андрейка так потешно ходит, и уже лепечет вовсю.
А Анечка не даёт спуску ни в чём Стасику, тот вроде физически намного её крепче, но во
всём уступает, а как смешно они разговаривают между собой, что я слушаю, и не могу
сдержать смеха...
Алесь забавлялся с детьми, и постепенно оттаивал душой.
А после того, как вкусно пообедали, уложили детей спать, ласки жены заставили забыть
обо всём на свете и их любовные утехи
вновь вознесли любящих друг друга людей на небеса блаженства, вернулся покой, и
реальность происходящих событий отодвинулась куда-то за край сознания.
После обеда и ласк жены, Алесь покинул деревню, тепло распрощавшись с Фросей и
детьми, ему надо было засветло попасть в город, и дороги неспокойные и ночью его
ожидала встреча со связным из партизанского отряда.
Фрося стояла у ворот дома, и смотрела вслед удаляющейся подводе, которая с трудом
продвигалась по разбитой просёлочной дороге.
И, пока подвода не скрылась в лесу, Алесь всё оглядывался, и махал Фросе рукой...
Далеко не первый раз Фрося так провожала любимого, но на этот раз сердце сдавила такая
тоска, что невольные слёзы брызнули из глаз: что это такое, неужто предчувствие
беды?!...
глава 21
Наступила весенняя распутица... И до середины апреля, до самой пасхи не было никаких
слухов не из города, не из партизанского отряда.
А потом как-то ночью раздался условный стук в дверь и на пороге появились партизаны,
которые чаще других приходили к Фросе за продуктами.
Они поведали, что вынуждены, уходить подальше в леса, потому что карательные отряды
эсэсовцев стали устраивать рейды против партизан.
Сопровождаемые местными полицаями.
Немцы обложили так, что невозможно пройти на восток на соединение с наступающей
нашей армией. Взяв, как обычно, приготовленный мех с продуктами, партизаны, тепло
распрощавшись, удалились.
Наступила долгая, тревожная тишина.
Деревня жила своей жизнью и только иногда сюда доходили слухи о происходящем в
мире, и в непосредственной близости от них.
После мартовского приезда Алесь больше в деревне не показывался и посадка картофеля,
и других овощей на Фросю легла тяжёлым бременем, ведь на её руках было трое
малолетних ребят.
С трёхлетними Стасиком и Аней было проблем больше, чем с полуторагодовалым
Андрейкой, они предводимые шустрой девочкой залазили во все дыры, куда кажется и
залезть нельзя, вечно перемазывались, царапались и бились, и поэтому Фросе скучать
было вроде и некогда.
Но тревога за Алеся росла с каждым днём и после тяжёлого дня в хлопотах по хозяйству,
и возни с детьми, приходили порой бессонные ночи, и на утро подушка была мокрой от
слёз.
Вскоре, с наступлением погожих июньских дней, канонада стала слышна не только
ночью, но и днём.
Всё чаще над деревни, пролетали на запад эскадрильи самолётов со звёздочками на
крыльях.
Неожиданно наступила тишина.
Кто-то из сельчан побывал в городе и сообщил, что Поставы уже освобождены красной
армией, и там налаживается мирная жизнь.
Фрося упросила тётку Маню присмотреть за хозяйством и детьми до вечера, а сама с
самого утра отправилась пешком в Поставы. Менее чем через два часа она уже вошла на
окраину города.
Прошла мимо своей, а точней, Степановой избы, но в груди ничего не ёкнуло и быстро
зашагала в сторону костёла, больше ей идти было некуда.
Вдалеке громыхали поезда, мимо проносились машины с солдатами, которые лихо
свистели вслед молодой и красивой женщине, но та не обращая внимания на всё
происходящее вокруг неё, целеустремлённо приближалась к костёлу.
Фрося открыла тяжёлую дубовую дверь католического храма и с солнечного света вошла
в тишину, и полумрак под сводами костёла.
Внутри никого не было, она подошла к боковому портику, встала на колени, и начала
неистово молиться.
Губы шептали давно непроизносимые слова молитвы, она осеняла себя крестами и слёзы
беспрестанно лились, и лились из её печальных глаз.
И понятно было за что, и за кого она молилась, чьё имя шептали промокшие, и
просоленные от слёз губы...
Она молила святую деву Марию и господа, сохранить жизнь её любимому, и умоляла
простить и отпустить им грехи во имя их с Алесем большой любви...
Вдруг она почувствовала руку на своей голове, подняла глаза и увидела, стоящего над ней
старого ксёндза Вальдемара, дядю Алеся...
глава 22
Фрося с затаённым страхом поцеловала руку святому отцу, и попросила исповедать её, а
потом сообщить о том, что ему известно о его племяннике...
Хотя было видно по ней, что второе волновало её гораздо больше.
Дядя Алеся посмотрел в упор на молодую женщину и позвал кивком следовать за ним.
Фрося зашла вслед за ксёндзом в ризницу и там стоя на коленях, поведала о своей
недолгой и такой запутанной жизни. О своём грехе - о своей безумной любви к Алесю,
что она состояла при этом в не расторгнутом браке с мужем. И, о том, что от этой
греховной связи у них есть ребёнок, которого они не законно крестили. О том, что она
спасла жизнь еврейской девочке, выдавая за свою дочь, и о том, что, каясь в грехах, она не
может отказаться от своей любви к Алесю...
Ксёндз слушал исповедь Фроси с напряжённым вниманием.
В его глазах можно было прочитать, не столько осуждение, сколько сочувствие,
понимание и удивление.
Дослушав до конца не то исповедь, не то рассказ Фроси, он поднял её с колен, усадил
напротив себя на стул, и начал говорить:
- Дочь моя, ты нарушила святые каноны католической веры и отступиться от своего греха
не можешь, и не хочешь.
Я по человечески тебя понимаю и готов смириться с твоей волей, и волей моего
племянника, дети не несут ответственности за грехи взрослых, хотя изрядно принимают
на себя страдания за эти грехи.
Поэтому и ваш сын незаконно крещённый, парой не состоящей в законном браке перед
ликом господа, не несёт на себе грех родителей, хотя его крещение не является
действительным.
Твой благородный поступок заслуживает всякого божьего поощрения, дитя Иесусово
народа спасённая католичкой заслуживает божьей милости, да и будет так, аминь.
Дочь моя, я не вправе отпустить твои грехи, ты каешься, но не отрекаешься, поэтому на
всё воля божья, воля божья, аминь...
А теперь пройдём в мои покои и поведаем друг другу о мирских делах, обсудим события
текущие, и подумаем о будущем...
Они вышли из костёла, и вошли в небольшой домик, стоящий невдалеке от бокового
выхода из храма, где проживал ксёндз Вальдемар, и, где раньше с ним жил его племянник.
Дядя Алеся усадил Фросю в кресло, приготовил для них чай, поставил на столик лёгкие
закуски и сел напротив.
Фрося не сводившая с него глаз, тут же прервала молчание:
- Святой отец, умоляю, только скажите вначале, жив Алесь?...
И её глаза наполненные любовью, и мукой буквально утопили священника безмерным
страданием...
- Не знаю дочь моя, не знаю, но я поведаю тебе о том, что мне известно до последнего
слуха о нём, но тогда по тем слухам он был жив.
После рейда гитлеровцев против партизан, где-то в конце апреля или вначале мая были
доставлены в Поставы и помещены в застенки несколько пленных среди них, и твой по
закону муж Степан.
Почти все партизаны были раненными, в том числе и Степан.
Начались допросы и пытки пленных эсэсовцами, и Алесь вынужден был присутствовать
при этом в качестве переводчика.
Однажды ночью он и ещё один из подпольщиков уничтожили охрану, и на подводе вместе
со спасёнными пленными бежали в лес.
Они скрылись в неизвестном направлении.
Хорошо, что неизвестном, ведь назавтра разъярённые немцы пытали меня, дознаваясь, где
находится сейчас мой племянник, но я не мог им ничего сообщить и поклялся в этом
именем божьим, и нисколько не покривил душой.
И до сих пор мне ничего не известно об их судьбе, хотя я пытался выяснить у властей
победителей, но они или и впрямь не знают ничего или надёжно скрывают, будем
надеяться с тобой на лучший исход и помолимся за них господу нашему...
А теперь поговорим о тебе дочь моя... -
Алесь меня очень просил, что в случае чего-то плохого или в случае ситуации подобной
этой, чтоб я отыскал тебя и оказал всяческую помощь.
И безусловно, я не мог отказать ему в этой просьбе, он единственный мой племянник
оставшийся от рано упокоенной моей сестры, я его любил с детства и многое сделал из
того, что в моих силах, что бы он получил достойное образование, воспитание и обзавёлся
добропорядочной семьёй.
Мой грех, ох, мой грех, что я воспротивился вашему браку, за это вы в большей степени и
я несём божье наказание.
Но что сделано, того не вернёшь, поэтому выслушай старика и попробуй внять доброму
совету... -
В любом случае пока я жив, вас не оставлю без поддержки, ни тебя, ни всех твоих трёх
деток, среди которых, как ты знаешь, мой внук.
Так вот, пока не закончится окончательно война и пока всё вокруг не успокоится,
оставайся в своей деревне, подальше от лукавого, что сидит в душах злобных людей.
Я постараюсь наведываться к вам почаще, по мере моих возможностей и чем смогу, что
будет в моих силах, я окажу вам максимальную помощь.
Где находится деревня, в которой ты нынче проживаешь, где вы с Алесем свили
греховное гнездо, я знаю, и даже если бы ты не пришла сегодня, я бы вас отыскал...
Я буду постоянно справляться о судьбе той группы партизан бежавших вместе с Алесем и
возможно мне повезёт, и удастся что-то выяснить, и при любой вести я буду держать тебя
в курсе, какой бы не была весть.
А пока буду, молиться за жизнь своего племянника, за тебя и твоих деток...
Фрося упала на колени перед дядей Алеся и начала целовать ему руки:
- Святой отец, я не могу подыскать нужных слов для выражения своей благодарности, за
то, что не убили во мне надежду, за ваше доброе сердце, я буду каждый день молить бога,
чтоб даровал жизнь моему любимому человеку...
Ксёндз поднял её с колен, по-отечески приобнял, и поцеловал в лоб, и растроганным
голосом тихо сказал, подталкивая мягко в спину к выходу:
- Ступай с богом, дочь моя, тебя ждут твои детки...
глава 23
Никем незамеченная в городе Фрося, благополучно добралась опять-таки пешком в
деревню и жизнь её потекла в унылом однообразии, и только дети не давали ей времени
на то, что бы придаваться постоянно унынию.
Они отвлекали её от горьких мыслей о судьбе любимого человека.
Жизнь вокруг деревне трудно было теперь назвать спокойной, невдалеке в лесу шастали
бандиты, бежавшие от возмездия полицаи и часто наведывались к сельчанам за
провиантом, и грабили, угрожая смертью.
Власти тоже не оставляли в покое, требуя сдачи продуктов для нужд армии и подчищали
подполы, клети и сараи.
До наступления осенней распутицы дважды наведывался ксёндз, привозил подарки детям,
кое-что из продуктов, в основном сладкие угощения.
В городе была уже установлена карточная система и многие жили впроголодь, спасали
только подсобные хозяйства.
Вестей об Алесе не было никаких, как и обо всей группе бежавшей в ту ночь.
Фрося со священником приняли решение зимовать ей с детьми в деревне, на том он и
покинул их, понянчившись перед прощанием с внучатым племянником, не оставляя без
внимания и других двух детей.
Зимой сдохла старая корова и Фросе стало намного тяжелей кормить детей, выручала
иногда тётя Маня, но это были уже крохи по сравнению с тем, когда было собственное
молоко.
Пришла весна, отсеялись тем, что осталось от всех набегов мздоимцев и вместе с
посевной пришла долгожданная весть о победе, но не было в деревне фейерверков, и
криков ура.
Приехал навестить их в эти майские дни старый ксёндз, без утешительных вестей и не