- Может, пришьём что-нибудь на это место, Вячеслав Иванович? - спросил начальник аптеки,- начфин обещал все затраты на лечение оплатить.
- Пусть оплатит сначала себе адвоката. Кожу со лба искали?
- Дак, не помнит он, куда её выбросил. Пьяный, не поднять. Я с фонариком всё оббегал, но грязь, может и затоптали.
- А что пришивать-то собрались, Андрей Владимирович?
- Ну, снимем с попы или спины заплатку и пришьем!
- Эх, товарищ старший прапорщик, поздно здесь шить. Да и не наше это теперь дело. Надо в медбат везти, но боюсь, что и там не возьмутся.
- Командир сказал, чтобы на месте лечили!
- Я ему завтра сам всё объясню. Обработайте перекисью, наложите повязку, пусть капается, антибиотик дайте, из того, что у нас есть, обезбольте, утром отвезем.
Перед отправкой в Россию начфин заплатил Кокуру, чтобы тот написал объяснительную: "шёл, мол, ночью по автопарку, поскользнулся, шапка слетела, упал, ударившись головой о кусок острого металла, торчащего из-под земли..." Он и написал. И больше в Чечне его не видели. Они вместе с Сергеевым улетали на медбатовской вертушке из Ханкалы, по-разному изменившей их молодые сердца. А начфин вскоре пошёл на повышение в полковую финансовую службу. Но там его настигла рука прокурора за хищения в особо крупных размерах.
Показной суд
В армии любят судить. Для обслуживания этого процесса создана военная прокуратура. Один из коллег, поработав гинекологом пару лет в Ханкале, заочно закончил юридический институт, и перешёл служить в подполковники юстиции.
Иногда спрашиваешь у самого себя, а тех ли взяли?
Осмотр солдат, проходящих военно-врачебную комиссию. Перед тем, как посадить, направляют к психиатру. Ведь можно совершить правонарушение, будучи в аффекте или в психозе. Здесь, конечно, психиатрия становится прислуживающей "девкой" и не только военная.
- Жалобы к психиатру есть? - вопрос обращён к контрактнику, которого привёл посыльный из прокуратуры.
- Никак нет.
- Уголовное дело за что возбудили?
- Неосторожное обращение с оружием.
- И что ты по неосторожности сделал?
- В друга попал...
Ответ мог быть другим.
- Челюсть сломал.
Или третьим.
- Продавал взрывчатку боевикам.
- И где ты их нашёл?
- Да приходил один, под видом боевика, попросил найти для него чего-нибудь. Я и нашел двести грамм тротила. А он, оказалось, на органы работал.
Был как-то случай - судили двух солдат срочной службы на дивизионном плацу. Их, конечно, вначале осудили, как и полагается в военном суде Владикавказа, но в показательно-воспитательных целях, сковав наручниками, привезли на вертолёте в Ханкалу.
В жаркий субботний полдень собрали всех, кто был свободен от несения боевого дежурства. В качестве почётных гостей приехали представители телевидения. В роли общественного прокурора выступал замполит дивизии. Адвокат не полагался. Комдив отдыхал в тени брезента, пока полковник Сергеенко оглашал вердикт.
- Военнослужащие нашей дивизии, из в/ч 11154, рядовой Мухамеджанов и рядовой Ибрагимов, уроженцы села Дуба-юрт Республика Дагестан, в ночь с 21 на 22 мая 2000 года продали местному населению установку ПЗРК, и две ракеты к ней. Общая стоимость имущества или причинённый государству ущерб составил шестьдесят пять тысяч рублей. Взамен они получили килограмм шоколадных конфет "Мишка на севере", блок сигарет "Ява", трёхлитровую банку сока, кассетный аудиомагнитофон "Рекорд" стоимостью шестьсот рублей. Своим поступком они способствовали подрыву боевой готовности своей части... Суд признал их виновными и приговорил к восьми годам лишения свободы с пребыванием в колонии строгого режима...
Ребята, очевидно, так и не поняли, что с ними произошло. Опустив головы, они стояли на разбитых войной плитах бывшей взлётной полосы и чего-то ждали. Над землёй поднимались струи нагревающегося воздуха. В кустах выдавали чечётку цикады. Над сопками горели нефтяные фонтаны. Из-за перевала доносились пулемётные очереди. Жизнь продолжалась, но не для них.
Замполит рассказывал о долге перед родиной, о человеческих жизнях, о матерях и современных нравах, вспоминал Афганистан. Слова, конечно, правильные, с ним не поспоришь. Телевизионщики выбирали ракурсы для съёмки. "Зачем вы продавали оружие?" - обратился корреспондент поочёредно. Никто из них не ответил. А может просто не знали русского языка. "Зачем было предлагать его купить?" - вопрос, который никто не задал. Так же, как и то, где они взяли ПЗРК, ведь о краже тоже не говорилось. В сопровождении конвоиров-автоматчиков их погрузили в бронированный УАЗик и отвезли на спецрейс МИ-8 до Моздока.
На вечернем построении наш комбат дополнил полуденную речь: "Мы не в американской армии служим, здесь вам не будут клубнику на завтрак подавать. Жрите пшёнку с тушёнкой и скажите спасибо, что это у вас есть..."
Причастие
- Скажите громко имя ребёночка, когда будете причащаться, - напутствовала меня сухонькая старушка в ситцевом платочке на изрезанном временем лице, - да положите дитя на правую руку.
- Орест, - громко сказал я, испугавшись своего голоса.
- В первый раз?
Голос батюшки долетал до меня как будто из другого мира.
- Да! - ответил я.
- Ребёнка на правую руки положи, да наклони личико.
Малыш без капризов выпил кагор с кусочком плавающего хлеба. Помощники утерли красным бархатным отрезом его подбородок.
- Вячеслав!
- В первый раз? - всё тот же дальний голос звучал откуда то сверху.
- Нет, не в первый. В вашем храме - да.
- Руки скрести, - командовал помощник батюшки справа.
Как можно скрестить руки, держа пятимесячного сына, я не знал. Голова кружилась и не соображала. Тёплое сладкое вино с кусочком хлеба оказалось в моём рту. Помощники просушили мои губы так быстро, что я не успел их облизнуть. Странно, а ведь я так давно не причащался. И вообще во взрослой жизни забыл об этом обряде. По пальцам можно пересчитать.
Венчался со второй женой в Киево-Печёрской Лавре. Это было в Петровский пост девяносто восьмого года. Мы часами читали молитвы, ходили на многочасовые службы, и я постился. Когда пытался съесть шоколадную конфету незаметно от всех, жена, принимавшая душ, попросила принести ей полотенце. Вернувшись, обнаружил пустой фантик.
Второй раз - это было перед Чечнёй. Батюшка - отец Василий из храма Серафима Саровского в Питере - благословил меня на войну, но сказал, что если буду грешить, - лишусь ноги. Его слова преследовали меня, но его благословение меня охраняло. Каким то образом у меня оказался большой стальной крест, и я его повесил над головой в палатке.
- Даже если мы разведёмся, всё равно под богом будем считаться мужем и женой, - говорила она после возвращения из Чечни в Питер.
Почти год наша семья прожила там. Первые ночи провели в палатке УСТ. Старшему - Богдану - было полтора года, младшему - Тарасу - пять месяцев. Для детей комбат выдал две армейские койки на пружинах. Окна закрыли подушками, чтобы детей на пугал грохот САУшек. После приключения на вертолёте они спали спокойно и безмятежно. Они были первыми детьми, которые ступили на эту огненную землю. Хотя Тарас ещё только научился ползать. В первую же ночь чеченские мыши погрызли все пакеты с их детским питанием. Остались нетронутыми лишь металлические банки.
Спустя три дня нам дали ключи от трёхкомнатной квартиры в "Титанике". Так называли пятиэтажку, которую дважды разрушали наши авиабомбы, взрывали чеченские мины, но её железобетонные блоки оказались живучими. В доме не было воды, свет давали по часам-минутам, отсутствовало центральное отопление.
Это не проблема! - рассуждали мы. Комбат выделил четыре кровати, выдал четыре спальника, пять одеял. На складе получил печку, которую разжёг лишь со второго вечера. В первую ночь она коптила, чадила и не хотела загораться. Пришлось готовить ужин на костре, прямо на балконе. Потом ходили за водой и электричеством к стройбатовцам в вагончики. Вскипятишь чайник - и домой, чтобы заварить детское питание. Каждый вечер приносил мешок дров, что заменяло и отопление, и электричество. Дым от печки уходил в форточку по трубе, которую заменил на металлические пластины. Правда, временами жена что то путала, и тогда он валил в квартиру.
Так продолжалось три месяца. В Чечне господствовал гепатит А. Лена не хотела вакцинироваться или боялась. Когда я уколол её Хавриксом, оказалось слишком поздно. Через неделю она пожелтела. Мне дали пять суток отпуска, чтобы отвезти их в Питер и госпитализировать её в окружной госпиталь.
Через два месяца они приехали вновь. Мать не давала продыху. Убеждала уехать, выбрасывала вещи, отказывалась нянчить внуков. Я привёз их в ещё хранящую следы квартиру. Надеялся, что наши отношения возможно реанимировать в третий раз. Увы!
Когда меня отправили в командировку, они попали под обстрел. В Ханкалу ворвалась банда Бараева. Их главарь лежал в морге и по обычаю он должен быть похоронен до захода солнца. Четыре десятка воинов Ислама атаковали укрепленный гарнизон. Пули свистели со всех сторон. Дети вместе с женой лежали на полу, когда за ними прибежали солдаты с бронежилетами. Богдан думал, что с ним играются, предлагая надеть не по размеру бронежилет. В другой Лена завернула себя с Тарасом. Когда я вернулся, то окна в медпункте и квартире пришлось менять. Моя поездка также прошла не без приключений. В тёмной подворотне Владикавказа банда в милицейском форме отобрала рюкзак с детским питанием, и один из них, приставив нож к горлу, вытащил кошелек с документами. Напоследок пара ударов в нос и живот, чтобы подумал над оскорблениями. Это происходило в двухстах метрах от РОВД.
- Вам надо уехать! - настаивал я по приезду.
- Нет, Слава. Я буду там, где ты.
- Ты рискуешь своим здоровьем и детьми.
- Меня батюшка благословил, всё будет хорошо.
Она спасла меня от послеразводной депрессии, она заставляла меня искать выходы в этой чеченской неумной жизни. Меня притягивала её воцерковлённость, меня отталкивал её рационализм и неуёмное желание пить.
Глаза выдают человека. Вернувшись со службы, я понял, что это произошло. Друг перестал быть другом. Странно, что нужно человеку для того, чтобы совершить этот шаг?
Многие говорят и пишут о страхе перед войной и о прочих её прелестях. Человек такой, какой он есть. На войне, в миру, в форме и без, всё остальное - это камуфляж, которым мы прикрываемся, чтобы мимикрировать под что-то.
Первая самоволка
Жил-был начфин батальона. Звали его Валера. Весёлый, отзывчивый парень, прапорщик. Со многими дружил. Как то в мае 2000-го говорит мне Валера.
- Слава, у меня жена болеет. Завтра я еду во Владикавказ. Будем открывать счета на нашу часть. Но оттуда я вернусь не скоро. Жена заболела. Надо операцию делать (варикозное расширение вен). Обещали помочь добраться до Свердловска, а там до Челябинска рукой подать.
- А ты не боишься гнева комбата? Кто будет деньги выдавать, зарплату?
- Я тебе ключи от сейфа оставлю, ведомости, книги. Подстрахуешь, если что?
- Хорошо, езжай...
Прошла неделя. Валеры нет. Вызвал меня комбат.
- Где начфин?
- Звонил вчера, говорит, что задержка со счетами.
- Какими нах...н счетами? Уже начфин дивизии вернулся. Куда этот урод свалил?
Ключи от финслужбы он тебе оставил?
- Да, там же и мой сейф с наркотиками, и спирт хранится.
- В общем так. Слушай меня внимательно. Идёшь к начфину дивизии. Договариваешься с ним. Я тебе доверенность выпишу. Получаешь деньги и вечером выдаёшь. Тебе всё ясно?
- Так точно! А по сколько?
- Офицерам по тысяче рублей, прапорщикам - пятьсот рублей, контрабасам - триста, солдатам - пятьдесят рублей. Если будут вопросы, говори, что остальное будет перечислено на вкладную книжку. Недовольных ко мне отправляй. Ступай, не забудь взять охрану - двух автоматчиков из караулки.
После краткой беседы и инструктажа у начфина дивизии, который посоветовал изучить приказы, регламентирующие деятельность финансовой службы в полевых условиях, я отправился в палатку караула 71 полка, где мне должны отсчитать сумму на батальон.
- Ты кто такой? - спросил начфин полка.
- Начмед РЭБа.
- Чего пришёл?
- За денежным довольствием для военнослужащих батальона за апрель.
- А где ваш начфин?
- Гм, - пожал я плечами, искренне выразив незнание его местонахождения.
- Давай доверенность. Ведомости составил на выдачу?
- Нет ещё. А как их составлять?
- Открой приказ, там в приложениях всё найдешь. Бери деньги. Здесь купюры по пятьсот рублей.
- А как их мне солдатам раздавать? Ведь ни у кого ни шиша.
- Сам разбирайся. Можешь не пересчитывать!
- Ты знаешь, я в первый раз такую сумму в руках держу. Дай время посчитать!
После десяти минут кропотливого пересчёта в голове у меня стало туманить. Я ещё раз пересчитал купюры, уже по другой схеме. Чувствовал, как холодные струйки пота катились по спине.
- Ты знаешь, не хватает восьмидесяти тысяч рублей.
- А, ерунда. На, держи...
Я долго въезжал в смысл процедуры, но не стал задавать вопросов. Часто задавал себе вопрос: "Что заставило меня тогда пересчитывать деньги?" и "Какими мотивами руководствовался начфин полка?"
Валера приехал спустя две недели. Спустя неделю его вагончик был арестован и опечатан. Снята касса, в которой обнаружилась недостача двадцать тысяч рублей. У меня в сейфе для наркотиков комбат нашел ящик сгущённого молока, который мне Жура дал на хранение (взял его у начальника продсклада, пока тот пьяный спал за столом). Также нашли два магазина с патронами для АК, который мне дал на хранение начальник аптеки перед отъездом в отпуск со словами "Береги, Вячеслав Иванович, может сгодиться". Сгущёнку комбат приказал раздать на ужин бойцам, и её перетащили к нему в палатку. За хранение патронов на меня пытались возбудить уголовное дело. Я писал объяснительные, беседовал с ФСБ-куратором нашей части, который советовал признаться в несуществующих грехах. Два месяца продолжалось третирование. Я советовался с прокурорскими работниками, которые заверяли, что всё будет благополучно, воруют танками и машинами, а здесь каких-то два рожка... На Валеру завели уголовное дело. На каждом построении комбат, оставляя офицеров-прапорщиков, нагнетал обстановку.
- Всё, начфин доигрался. Брей голову, готовь жопу, в зоне тебя оприходуют. А вслед и начмед пойдёт.
Хорошо, что ещё не посмотрели под наш подпол, где были ящик гранатомётов, противотанковых гранат и прочей снеди, который ребята припасли на всякий пожарный. Когда в соседнем полку сгорела палатка, и оттуда следовал артобстрел, мы прятались в окопах, так как думали, что на нас напали чехи. После этого происшествия мы решили избавиться от нашего арсенала. Выехали на хлебовозке к дудаевскому мосту, где стояли питерские омоновцы. Он был построен, как объездной, при Дудаеве, при Басаеве взорван. На южной половине был разбит блок-пост и лагерь, над которым реял триколор и Зенитовский флаг.
- Привет, ребята. Мы из РЭБа. Не скажете, где тут у вас можно пару "мух" запустить и противотанковые повзрывать. Может помочь чем-нибудь?
- Да вон там нора, мы её периодически забрасываем сами, но гады всё равно по ночам выползают. Стреляйте сколько хотите.
Первым был начвещначпрод. Снял предохранитель, огонь! Я присел. Уши заложило. От противотанковых оставались парашютики, наподобие тех, что мастерили в детстве. После двух "мух" где-то открылась стрельба. После противотанковых выбежал омоновец и стал махать руками. Мы поняли, что пора заканчивать и весь арсенал не удастся израсходовать.
- Ребята, кончайте нахрен. Сюда едет комендант с подкреплением. Кто-то передал, что на нас напали. Сваливайте отсюда скорее, сейчас стрельба начнется.
Когда мы приехали в лагерь, все только и говорили об обстреле Ханкалы из Грозного.
Судебное разбирательство над начфином длилось три месяца. Он резал вены, прикидывался сумасшедшим, говорил, что укусит за палец комбата, или нассыт у него палатке. Я говорил, что долго косить не сможет. Он спрашивал, какие таблетки ему будут давать и как обманывать врачей. Я ему говорил, что если будет самим собой - за психопата сойдет. У нас он попросил по безналу одолжить ему двадцать тысяч рублей. Мы впятером сложились и потом долго сожалели. Деньги он отдавал долго и лишь после наших угроз отдал, но не всем.