дворник кивнул на тело Садового, — любил больше
у них чаи гонять. Да и недавно он тут поселился, не то
в конце сентября, не то в начале октября.
«Может, действительно навещал свояк», — подумал
Друмеш про себя, а вслух сказал:
— Был у него свояк, верно, но только погиб он,
под бомбу попал.
— Как — под бомбу? — Дед оторопело заморгал
глазами, испуганно шмыгнул носом.
— Бомба, она разве разбирает, где хороший человек,
а где плохой? Упала на голову человеку — и все тут...
— Неужто были грабители? А я-то еще думал,
почему они так поздно к нему?
Соседки, толпившиеся в дверях и норовившие
заглянуть внутрь, в квартиру, лихорадочно зашушукались...
Эх, если бы знал «проницательный» дед-дворник, кто
перед ним, кому он по простоте душевной описал
внешность поздних гостей «Ангела»! Но не раскусил он
«двоюродного брата» Садового, принял его искусную
игру за чистую монету. А вскоре, сам того не ведая и
не желая, оказал ищейкам сигуранцы еще одну услугу.
И случилось это так...
Харитон и Друмеш шли по Преображенской.
Недалеко от полицейского участка они увидели шагавшего
им навстречу знакомого старика.
— Куда путь держим? — спросили они,
поздоровавшись с ним за руку.
— Гуляю, здоровье поддерживаю, — ответил
старик, обрадовавшись встрече и возможности посудачить
о том, о сем.
Вдруг он встрепенулся, прищурил глаза.
98
— Эка, неужто они?!
Харитон и Друмеш посмотрели в сторону, куда
показывал дворник.
— Во-он, видите? — горячечно прошептал старик.
По противоположной стороне улицы шли, о чем-то
оживленно разговаривая, двое — высокий мужчина в
длинном коричневом пальто и шляпе и мальчишка в
кубанке... Федорович и Яша.
— Глаза стали не те, — пожаловался дворник, —
но кажется, они, те, что заходили тогда вечером к
вашему родственнику... Точно, они!
Контрразведчики молча выразительно
переглянулись, пожелали дворнику «хорошего здоровьица» и чуть
ли не бегом направились вслед за свернувшими за угол
дома, на соседнюю улицу, высоким мужчиной с
ястребиным носом и его маленьким спутником...
В тот же вечер переодетый локатинент Друмеш
постучался на квартиру к Федоровичу и, представившись
работником городской примарии, попросил его пройти
с ним. «Выправка кадрового офицера, — определил
Федорович, окинув взглядом стройную фигуру
«работника примарии». — Не иначе, как из сигуранцы».
Он шагал рядом с молчавшим Друмешем и проклинал
тот день, когда согласился остаться в подполье.
Собственно, как это произошло? — подумал он. — Почему
он оказался в особом чекистском отряде? Это же
форменное недоразумение, случайная ошибка. Какой он,
к черту, чекист?! Всю жизнь он был связан с
торговлей: то заведовал разливочным цехом на пивоваренном
заводе, то руководил колбасной фабрикой, то был
управляющим облвинтреста. Года два, правда, заведовал
продовольственным магазином областного управления
НКВД, а поэтому и писал в анкете: с такого-то по
такое-то время — служба в НКВД.
Досадная, глупая строчка в анкете! Пустяк, в
сущности, почти описка, каких-нибудь два-три слова,
неточно зафиксировавших суть дела. Никакого,
абсолютно никакого отношения не имел он к НКВД. Нет, раз
уж так вышло, раз не миновать разговора начистоту
с новой властью, то он попросит, точнее потребует,
чтобы она, эта новая власть, подошла к нему
объективно. Видит бог, о подполье он и не помышлял. Да и
какой из торгового работника, далекого от политики,—
подпольщик? Даже смешно... Как все это получилось?
7*
99
Он им расскажет. Он работал директором конторы
культторга. В контору и склад попала бомба. После
бомбежки он прибежал в горком партии, чтобы
выхлопотать транспорт и вывезти наиболее ценные товары.
Дело, конечно, было не в балалайках и роялях, а в том,
чтобы убраться подобру-поздорову подальше от грохота
и ужасов войны. Но в горкоме его появление в такое
время расценили по-своему и вместо грузовика
предложили... должность комиссара в формировавшемся
строительном батальоне. Он не возражал, согласился.
Впрочем, имело ли смысл возражать, отказываться от
комиссарства? Мигом отобрали бы партбилет, а без
него что за жизнь? Да, несколько дней он был в
строительном батальоне, ремонтировал на границе мосты и
дороги. А потом «заболел», отстал от батальона и
оказался в Одессе. Надеялся отсидеться, затеряться в
неразберихе военного времени, но не вышло. Однажды
встретил знакомого из облторготдела, а тот сосватал
его на должность управляющего главпарфюмера.
Нелепая была работа по военному времени, но что было
делать? Все чем-нибудь занимались: одни рыли окопы,
другие в этих окопах воевали. Он тоже не бил баклуши.
Ну, а потом его вызвали в отдел кадров и «как
бывшему чекисту» предложили пойти на подпольную
работу — в анкете же черным по белому было написано,
что он когда-то работал в НКВД!.. Отказаться он не
мог — лишился бы сразу всего на свете. Как
руководитель филиала партизанского отряда Бадаева он
сделал немного, так немного, что новая власть могла бы
отнестись к нему снисходительно, тем более что он
чистосердечно расскажет и о себе и об отряде... Впрочем,
вся его деятельность в основном сводилась к тому, что
он приказывал соблюдать конспирацию и отговаривал
бойцов-подпольщиков от проведения крупных
диверсий. Вот и Якову Гордиенко недавно он помешал
взорвать Дом офицеров на улице 10-летия Красной Армии.
За диверсии, которые были совершены бадаевцами и
группой Гордиенко, он не в ответе. Бадаев сам по себе,
а Гордиенко подчинялся больше Бадаеву, чем ему,
Федоровичу... Единственный грех на его совести —
убийство Садового. Почему он это сделал? Боялся
разоблачения, боялся...
—- Сюда, пожалуйста, — прервал его размышления
Дпумеш.
100
Как от удара, Федорович содрогнулся, побледнел:
«работник примарии» вводил его в сигуранцу...
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ МОСКВЫ
«...На некоторое время прекратите связь со своими
людьми, работающими в городе. Ваше сообщение о том,
что для блокады одесских катакомб сосредоточено
16-тысячное войско, подтверождается. Учтите, что за
входами в катакомбы, кроме открытого наблюдения,
установлена тайная слежка полевой жандармерии
противника. Примите все меры к сохранению себя и своего
подполья, реже выходите в эфир».
Эту радиограмму Владимир Александрович не
получил. Радист в катакомбах принял ее спустя
несколько часов после того, как вместе со связной Тамарой
Межигурской капитан Бадаев ушел в город на встречу
со «Стариком».
ОТВЕТ ЦЕНТРУ
«...Последний срок возвращения был назначен на
вечер десятого февраля. В этот день «Кир» * и его
связная не вернулись.
Чтобы выяснить причины задержки, послали в город
вторую связную — Тамару Шестакову. Дали указание —
при любой обстановке в городе возвратиться в тот же
день в катакомбы. Связная не вернулась. Ее нет до
сих пор...»
Оказалось, что есть вещи более страшные, чем
газовая атака, — предательство. Именно об этом и
свидетельствуют строчки из архивных документов.
«Гордиенко готовился к выполнению большого и
трудного задания по взрыву дома, где находилась
комендатура. Но в результате предательства Бойко-Фе-
доровича юный герой был схвачен ночью во время сна
палачами сигуранцы. Вместе с Яшей был схвачен и его
бесстрашный командир и чекистский учитель Владимир
Александрович Молодцов-Бадаев. Арестовала
сигуранца и Яшиных друзей по группе...
Чтобы Молодцов не ушел от ищеек сигуранцы,
предатель запер черный ход на лестницу-штопор, наглухо
забаррикадировал дверь на чердаке дома. Так
знаменитая конспиративная квартира в доме на Нежин-
* Подпольная кличка В. А. Молодцова-Бадаева (прим. авт.).
101
ской, 75 стала западней для командира и его боевых
друзей — Яши, Гордиенко-старшего, Тамары Межи-
гурской...»
ОЧНАЯ СТАВКА
(Из трофейных следственных документов)
«Яков Гордиенко. Украинец. Год рождения —
1926-й. Проживает на улице Нежинской, в доме № 75.
Волосы и брови каштановые. Глаза карие. Лицо
овальное... Характерные черты: бесстрашный...
Проведена очная ставка государственного
преступника Якова Гордиенко с Бойко-Федоровичем.
Следователь * к Гордиенко:
— Ты знаешь этого человека?
Гордиенко:
— Пет.
Следователь к Бойко-Федоровичу:
— А вы?
Бойко-Федорович:
— Это мой связной... командир молодежной группы...
Бойко-Федорович к Гордиенко:
— Яша, брось запираться. Наша карта бита.
Лучший выход из положения — быть правдивым. Не
упрямься, расскажи о засекреченных входах в
катакомбы, о том, где Молодцов прячет рацию.
Гордиенко:
— Жаль, иуда, что у меня нет шпаера... Вспомни,
как ты ползал передо мною на коленях...
Следователь к Бойко-Федоровичу:
— Расскажите о случае, о котором упоминает ваш
связной.
Бойко-Федорович:
— Однажды Яков пришел ко мне и сказал: «Я
начал минировать Дом офицеров на улице 10-летия
Красной Армии» Я приказал ему отложить операцию. Даже
подчеркнул, что это распоряжение Молодцова.
Мальчишка мне не поверил. Он выхватил браунинг и
направил его на меня. «Врешь! — крикнул он с яростью. —
Я только что от Молодцова. Дядя Володя требует дел,
а ты отсиживаешься, как крот». Тут я стал просить
* Харитон.
102
Якова не делать безрассудного шага, убеждал
всячески, что пользы эта операция в данный момент не
принесет...
Гордиенко:
— Ах, вот что! Ты продался и боялся, как бы за
взрыв тебе не снесли голову, шкуру свою спасал...
Следователь к Гордиенко:
— Значит, ты подтверждаешь, что готовил
диверсию?
Гордиенко:
— Я ничего не подтверждаю.
Следователь:
— Помнится мне, когда мы с тобой познакомились,
ты говорил, что у тебя нет товарищей. А оказывается,
ты был командиром разведотряда, собирал сведения
для Москвы. Кто, кроме тех, кого мы уже арестовали,
помогал тебе?
Гордиенко:
(Молчание)
Бойко-Федорович:
— Яша, ты же умный парень. В молчанку, пойми,
играть глупо. Да и незачем. Здесь уже все о нас
известно, все. Нам остается лишь подтвердить эти
сведения и кое в чем их дополнить.
Гордиенко:
(Молчание)
Следователь:
— Ничего, заговоришь!..
Следователь к Бойко-Федоровичу:
— Как был убит Садовой?
Бойко-Федорович:
— Он предложил свои услуги...
Следователь:
— Прошу отвечать по существу...»
ИНДУЛЬГЕНЦИЯ! НЕТ, НЕ НАДО!
Свидания с Яшей были запрещены. Передачи для
него не принимались. Он, руководитель молодежной
разведгруппы и «неуловимый диверсант-невидимка»,
был для сигуранцы не просто преступником, а
преступником особо опасным. Государственным! Поэтому
допрашивали его лучшие кадры тайной румынской жан-
103
дармерии. Но безуспешно. Развязать язык мальчишке
не удалось. Тогда за него принялся Харитон. Он узнал,
что Яша хотел стать штурманом, и на это решил
сделать ставку.
— Не прогуляться ли нам? — вызвав Яшу из
камеры, спросил он. — Например, в Аркадию, к морю?
Харитон вывел Яшу во двор тюрьмы, распахнул
перед ним дверцу черного «оппель-капитана».
— Садись, — пригласил он, указав на заднее
сиденье. Сам занял место рядом.
Ехали молча. Водитель был занят баранкой, а
Харитон был погружен в свои мысли. Но Яша
догадывался, что молчание следователя — уловка,
тактический ход и затеяна эта поездка неспроста.
День стоял теплый, весенний. Деревья почернели.
Пахло клейкими, набухшими почками. «Еще день-два,
и все зазеленеет», — отметил про себя Яша. И —
странное дело! — Харитон как будто прочитал его мысли.
— Да, весна... птицы возвращаются, —
проговорил он.
Высоко в солнечной синеве тянулась цепочка
журавлей.
«Придет весна, и вернутся, прокурлычут свою
песню», — вспомнил Яша слова командира, когда они
лежали в засаде под Нерубайским и ждали врага.
«Вот и вернулись, курлычут... — На глаза Яши
набежали слезы. — Только этого не хватало!» — мелькнула
мысль, и Яша до боли закусил губу.
У моря «оппель» остановился.
— Жди нас тут, — бросил Харитон шоферу.
Яша заметил, как шофер покосился на него и
опустил руку в карман. Заметил он и то, что неподалеку,
приткнувшись к дереву, стоит еще один «оппель». Стало
быть, о побеге помышлять нечего.
Яша выбрался из машины, постоял немного, вдыхая
свежий, пьянящий воздух, и вдруг странно качнулись
верхушки пирамидальных тополей, поплыла из-под ног
земля...
— Что с тобой?
Харитон встревоженно подхватил его под мышки,
участливо заглянул в глаза...
— Ничего... это я так, нога подвернулась, —
отстраняясь от Харитона, ответил он, стыдясь охватившей его
слабости и того, что ее увидел враг.
104
— Нет, нет, это от воздуха, от свежего воздуха...
Харитон суетился, не отпускал Яшу. Говорил он
негромко, так, как обычно говорит врач у постели
больного.
— Тебе надо больше, как можно больше гулять.
«Подлец!» — с ненавистью подумал Яша, до боли
закусив нижнюю губу.
Море штормило. Погоняя друг друга, к берегу
бежали взлохмаченные светло-изумрудные валы. На их
гребнях курчавилась седая пена.
Яша смотрел вдаль и чувствовал, что к горлу
подкатывается тугой предательский ком и какая-то пелена
заволакивает глаза. Весна... Штормящее море...
Пляшущее среди волн солнце... И ветер, крепкий соленый
ветер... Это, наверное, он бросил в глаза соленые брызги...
Только бы не заметил Харитон!..
Голос Харитона, мягкий, вкрадчивый, приглушенный
шумом прибоя, доносился словно откуда-то издалека:
— Взвесь... сделай выбор... тебе же еще несколько
лет до совершеннолетия! Стоит ли умирать в эти годы?
Те, под землей, в катакомбах, почти что уже мертвецы.
Если они не задохнутся от недостатка воздуха, то
погибнут от голода... Но мы гуманные люди. Мы хотим
их спасти...
Очередной вал могуче ударил о прибрежные
камни — и перед Яшей, как взрывы, взметнулось несколько
водяных столбов. Яша глубоко вздохнул, расправил
плечи. Хороший штормяга, крепко вспахал море!
— ...Твои грехи, хотя они и тяжкие, могут быть
прощены, — продолжал Харитон. — По молодости лег
кто не делал ошибок! Но ты сам должен помочь себе.
Сам, понимаешь?
— И чем же я должен уплатить за индульгенцию,
которую вы мне предлагаете? — Губы Яши тронула
ироническая усмешка. Он был рад, что вспомнил такое
мудреное слово. Сейчас оно пришлось как нельзя кстати.
Харитон хмыкнул, посмотрел на Яшу так, словно
видел его впервые.
— Чем, говоришь? Правдивыми показаниями. Тогда
бы ты и смог получить... индульгенцию, начать жизнь
по-новому. Тогда бы ты смог окончить мореходное
училище, побывать в дальних странах. Знал бы ты, какие
города есть на белом cBeie! Неаполь... Тулуза... Буэнос-
Айрес... Рио...
105
Не отрываясь Яша глядел на море. Неаполь... Рио...
Красивые, вероятно, города. Отец много рассказывал