обвалом перегородило, надо идти кружным путем, а это
не близко — километров восемь... Куда же ты без меня,
а? Да и неужто, думаешь, я ночевать тут буду?
И они зашагали по штольне, освещая путь фонарем.
— Как там, на палубе? — спросил словоохотливый
дед. — Тепло или дожди, слякоть? Листья небось
облетели?
— Облетели листья, давно осыпались, — ответил
Яша, стараясь не отставать. Гаркуша шагал
размашисто, ходко. — Море штормит сильно, похолодало, идут
дожди.
— Что же тебя принесло? Пожаловал с чем?
— Дедушка... — начал Яша и осекся. Он хотел
спросить, что можно сделать, если фашисты начнут
заполнять катакомбы газом, но вовремя спохватился: об
этом он должен был сообщить только командиру,
А Гаркуша Яшино молчание истолковал по-своему.
— Понимаю, понимаю... Давай о другом. Как там,
в городе?
Неожиданно Гаркуша остановился, поводил у стены
«летучей мышью».
На стене углем было нарисовано несколько
картинок: какие-то причудливые деревья, ромашки, рожь,
бегущий по волнам парусник. И над каждым рисунком
плавилось несколько солнц.
— Зачем столько? — удивился Яша.
— Чтобы светлее было, — улыбнулся дед грустно.—
Пост тут наш был, вот каждый и малевал. А это моя
мазня, — показал он на хату, вокруг которой стояли
подсолнухи. — Гарна хатына, а?
— А фонари зачем к подсолнухам подвесили? —
спросил Яша.
— Вот холера! И тут подшутили над старым! —
заулыбался Гаркуша. —Еруслана работа. Ну, погоди ж
89
ты, бисов сын, не посмотрю, что как гренадер, таких
тебе, ядрена-матрена, фонарей навешаю... Давай, Яков,
не отставай.
И Гаркуша уверенно, не останавливаясь на
перекрестках, повел Яшу по новому, только ему известному
«фарватеру» в расположение партизанского отряда...
БОЛЬШОЙ ПРАЗДНИК
Из темноты перед Яшей возникла глубокая ниша.
Внутри тускло горела подвешенная на крюк «летучая
мышь». На каменных стеллажах громоздились мешки,
ящики, бочки. В проходе между стеллажами стояли
двое мужчин. Один рослый, косая сажень в плечах,
другой чуть пониже, но тоже стройный, по-спортивному
элегантный. Яша сразу узнал обоих: Еруслан и капитан
Бадаев. Живые, невредимые!
Лицо Еруслана было озабоченно. В руках богатырь
держал блокнот и огрызок карандаша.
— Нет, товарищ капитан, как ни крути, ни верти,
а ничего не получится, — сказал он. — Мешки, считайте,
полупустые, бочки и ящики — тоже... Придется
урезывать, переходить на двухразовое...
Командир задумался, сел на бочку.
Гаркуша кашлянул в кулак, выступил из темноты
на свет.
Бадаев заметил старика, поднялся, порывисто
шагнул навстречу и остановился, как громом пораженный.
Яша! Рядом с дедом Гаркушей стоял Яша Гордиенко!
— Ты?!
Бадаев подался вперед, крепко обнял Яшу.
— Как же ты к нам? Какими ветрами, каким чудом?
— О-го-го-о-о! — протрубил Еруслан удивленно и
на радостях сгреб в объятия всех сразу — Яшу, деда
Гаркушу, командира.
— Ну и медведь... — проворчал Гаркуша,
освобождаясь из железных Еруслановых тисков. — Тебе,
шатуну сибирскому, и одноразовым питанием обойтись
можно. Все кости переломал.
О своем недавнем намерении «навешать» Еруслану
«фонарей» он, видимо, уже забыл...
А командир и Еруслан смотрели на Яшу и не могли
насмотреться»
90
Пришлось Яше подробно описать свои ночные
приключения.
— Ты по порядку... Обо всем, — попросил Бадаев.—
Присаживайся, — он подвел Яшу к бочке, усадил, сам
устроился на камне. — Обо всем и подробно. Чужих тут
нет, все свои, так что не стесняйся.
Еруслан и дед Гаркуша подсели к ним,
приготовились слушать.
— У меня очень важное сообщение... — Яша
вопросительно глянул на командира.
— Сначала о ваших делах, о положении в городе, —
сказал Владимир Александрович, — для нас это важнее
важного.
Яша рассказал о проведенных операциях, обрисовал
обстановку в городе, передал добытые их группой
данные о противнике.
— «Молва»-то наша как поживает? — низкой
октавой прогудел Еруслан. — Или на убыль пошла?
— Да нет, зачахнуть не даем, — ответил Яша. —
Ребята по селам ходят, поддерживают слухи. Нервишки
фашистам взвинтили — дальше некуда.
— Это очень сейчас важно: не дать угаснуть
«Молве»,— сказал командир. — Чем дольше проторчат здесь
в бездействии дивизии оккупантов, тем лучше... А
теперь, будь добр, о Садовом. Когда вы к нему шли, вас
кто-нибудь видел?
— Дворник.
— Не чистая, значит, работа.
— Он в подъезде торчал, — объяснил Яша. —
Любопытный такой мухомор. Как говорится, деду сто лет
в обед, а он как шустрая кумушка — зырк да зырк
глазами. «Вы к кому так поздно?» —спрашивает. «К
родственнику, к свояку, — пояснил Антон Брониславович
и для пущей важности высунул из кармана брюк
горлышко бутылки. — Болен он, прослышали, вот и решили
проведать. Да и как не навестить, если живет бирюк
бирюком и, наверное, воды подать некому». Но с ходу
заговорить деду зубы не удалось. «Ах, тот, на четвертом
этаже, — обронил он, — что бирюк он, верно, нелюдимо
живет, дружбу ни с кем не водит и даже вот это, — дед
щелкнул себя по шее, — предпочитает без свидетелей.
А в последнее время что-то шибко закладывать стал —
чуть не на четвереньках в квартиру вползает». —
«Сейчас-то он дома? —спросил Саша. — А то, может, зря про-
92
ный, — заметил Бадаев, переглянувшись с Ерусла-
ном. — Надо бы уточнить, кто он да что и дышит чем,
не связан ли, чего доброго, с полицией или сигуранцей...
Впрочем, это уж наша забота. Продолжай, Яша.
Однако дальнейший Яшин рассказ был недолог.
Видя, что от дворника просто так не отделаешься, а время
идет, Федорович предложил старику подняться с ними
и выпить за здоровье «свояка». Идти с незнакомыми
людьми дворник побоялся и остался внизу. Открыл им
Садовой не сразу. Долго возился с запорами, гремел
цепочкой, несколько раз уточнил, не ошиблись ли
гости адресом, попросил повторить пароль и только после
этого впустил в квартиру. Чувствовалось, что столь
93
поздних гостей он не ожидал и чем-то сильно
встревожен. «Чем вы занимались в последнее время?» — задал
ему вопрос Антон Брониславович и опустил руку в
карман. Это был условный сигнал. Саша тут же занял
место у окна, а Яша прислонился к двери. Садовой
почуял неладное, заметался по комнате. «Что это, —
взвизгнул он, — допрос?» — «Я спрашиваю: что вы
успели сделать?» — повторил Федорович. «Передайте
Бадаеву, — сорвался на крик Садовой, — что завтра
в одиннадцать утра я жду его возле кинотеатра «Ак-
са». Отчет о своей работе я дам ему лично». — «На
встречу с Бадаевым ты пойдешь один или с тем типом, с
которым чокался в сигуранце?» — уточнил Федорович.
Садовой побледнел, бросился к кровати. Но достать
оружие из-под подушки не успел. Чиков и он, Яша,
выстрелили в него почти одновременно...
— Когда вы уходили, дворник по-прежнему торчал
в подъезде? — спросил Бадаев.
— Нет, внизу не было никого, — ответил Яша.
— Этот дом теперь обходите стороной, — наказал
Бадаев.
«Говорить или не говорить о взрыве пороховых
складов?» — колебался Яша. Но Бадаев как бы уловил ход
его мыслей и, как тогда, в первый день их встречи в
санатории Дзержинского, положил ему на плечо руку.
— Чего замялся? Не все, чувствую, выложил.
«Э, была не была!» — решился Яша и рассказал об
уничтожении складов.
— Надо же, из рогаток! — дымя своей «сигарой»,
удивлялся дед Гаркуша. — Был бы орден, тут же
приколол.
— Бу-у-дет у него орден, обязательно бу-у-дет,—
трубно гудел Еруслан.
— Отлично придумали! — похвалил Бадаев. —
Поздравляю! Только, смотрите, берегите себя. — Он вдруг
спросил:—А «Старик» как, Петр Иванович? Каково
вам в одном шалаше? Ты о нем почему-то ни слова.
— Живем... — ответил Яша нехотя.
— Не договариваешь ты чего-то, — покачал головой
Бадаев. — А в нашем деле, не раз толковали об этом,
не должно быть недомолвок.
Рассказ Яши о «Старике» командир, дед Гаркуша и
Еруслан выслушали в глубоком молчании, не перебивал.
— Даже, говоришь, отругал за пороховые? —Бадаев
94
задумался, вопросительно посмотрел на товарищей.—
Странно... Ничего не понимаю...
В углу штрека тихо, как шмель, зажужжал телефон.
Бадаев подошел, снял трубку. По тому, как он
выпрямился, расправил плечи, все поняли: произошло что-то
большое, значительное.
— Сам слышал, своими ушами? — спросил он
строго того, кто звонил. — Не напутал? Повтори еще раз,
пожалуйста.
Глаза Бадаева счастливо лучились. Сняв шапку-
ушанку, он запустил пятерню в слипшиеся волосы,
широко улыбнулся.
— Сообщи Васину и Зелинскому, пусть собирают
людей. Я буду на базе через минут двадцать. А пока
передай новость на все посты. Да, да, сейчас же, сию
минуту!
Он мягко опустил трубку, постоял секунду-другую,
глядя торжествующе на товарищей, затем
воскликнул:
— Друзья! Вот и сбылось. Только что
передали сводку Совинформбюро. Выиграно сражение под
Москвой. Фашисты разбиты, бегут. Ура, товарищи.
Ура-а-а!
И под землей, в сырых и мрачных катакомбах, в
неприступной для фашистов подземной крепости
раздалось «ура!». Люди ликовали, обнимали друг друга,
целовались. То, во что верили, то, во что не переставали
верить, свершилось!
— Налей-ка нам, Ерусланушка, из нашего «энзе»,—
сказал Бадаев.
Дед Гаркуша снял шапку, трахнул ею оземь.
— Не скупись, медведь, не скупись! Заодно и за
сынков, за героев наших, чарку выпьем.
Всем на удивление, дед Гаркуша обходился на
радостях без своего знаменитого присловья.
«Как же сказать им, как? — переживал Яша. —
Нельзя оттягивать дольше. Кто знает, когда гитлеровцы
начнут свое черное дело». Но он подождал, пока Еру-
слан плеснет из фляги каждому спирту в кружку,
чокнулся со всеми, проследил, как они выпили, выпил сам,
поперхнулся, выслушал шутки в свой адрес и затем,
набравшись храбрости, обратился к командиру:
— Владимир Александрович, я не сказал самого-са-
мого главного:
95
РАДИОГРАММЫ
В Москву: «Гитлеровцы блокируют катакомбы,
охотятся за радиостанцией. На этих днях применили
газ, очевидно хлор. Пока опасность удалось
предотвратить. Установили непроницаемые перегородки,
предварительно устроили сквозняк, направили поток воздуха
в отдаленные штольни. Руководил этими работами наш
партизан, старый шахтер Гаркуша. Надеемся, что
теперь опасность миновала, но противник продолжает
замуровывать выходы, чтобы лишить нас воздуха. Мы
минируем подходы...»
Из Москвы: «Сведения о блокаде и газовой
атаке мы уже получили из других источников.
Консультировались с опытными специалистами по камне
разработкам. Вы поступили правильно. Подготовьте запасные
выходы для доступа воздуха, В случае необходимости
переходите в другой район...»
* * #
«Группа самолетов одного нашего соединения,
действовавшего на Южном фронте, успешно атаковала
крупную мотоколонну противника. Бомбами и
пулеметным огнем уничтожено 129 немецких автомашин и до
двух батальонов вражеской пехоты». (Сообщение Сов-
информбюро.)
Сведения о выходе этой фашистской воинской части
из Одессы на Николаев принес в катакомбы Яша Гор-
диенко.
ПРЕДАТЕЛЬ
Первыми на место происшествия в квартиру
Садового прибыли сотрудники из ближайшего
полицейского участка. Бегло осмотрев ее, они тут же поспешили
заявить, что случай самый обыкновенный и не
заслуживает особого внимания: «Убийство с целью
ограбления». Опровергать эту сомнительную версию сигуранца
не стала, а, наоборот, искусно поддержала ее,
распространив слух, что якобы убитый занимался разными
спекулятивными махинациями и скупкой золота. Ход
был хитрый. Пусть подпольщики знают, что сигуранца
поверила предположению полиции, а потому и не пред-
96
принимает решительных мер по розыску настоящих
убийц.
На самом деле реакция сигуранцы на гибель
«Ангела» была резкой, мгновенной. Как только раздался
звонок из полиции и в сигуранце стало известно
о случившемся, работники отдела Ионеску тут же, не
теряя ни минуты, бросились на Преображенскую.
Переодевшись в обычный городской костюм, лока-
тинент Друмеш пошел на квартиру Садового и, увидев
«двоюродного брата», «с которым еще вчера обедал
в ресторане», мертвым, пустил такую трогательную
слезу, что, глядя на него, шумно засморкались и
любопытные кумушки, которых всегда предостаточно там, где
что-либо стряслось.
— Были у вашего родственника драгоценности? —-
спросил Друмеша полицай, составлявший протокол.
— Были ли, не знаю, но думаю, что могли быть, —
ответил Друмеш, не сводя глаз с «любимого братца».—
Коммерческий был человек, деловой.
— Кхм, кхм... — нарочито громко, чтобы обратить на
себя внимание, кашлянул в кулак дворник,
приглашенный полицией в качестве понятого. — Свояк к нему вчера
приходил с двумя парнишками, с сыновьями вроде.
Друмеш насторожился, но не повернулся, позы не
изменил — все так же скорбно глядел на посиневшее
щетинистое лицо «Ангела». Но дед умолк,
выжидательно уставился в затылок Друмеша.
— Свояк... Какой там свояк! — хмыкнул Друмеш.—
Грабитель, наверно, а пацаны — шпана уголовная...
И куда только полиция смотрит?
— Но, но! — прикрикнул на него полицай,
шаривший в шкафу.
— Что ты, что ты, мил-человек! — шепелявя,
запротестовал дед. — Скажешь тоже... Обходительный был
человек, вежливый. Даже самогоном грозился
попотчевать, а ты говоришь — грабитель... Да и мальчонки
на шпану не похожи. Да ты-то свояка и сыновей его
должен знать, а?
— Какой он из себя? — спросил Друмеш. — И
мальчишки...
Дворник задумался, пожал плечами.
— Как какой? Высокий такой, представительный.
В шляпе. Лицо, как у тебя, длинное, а вот нос
другой — точно ястребиный, с горбинкой. Что еще? Бро-
7 Б. Поляков
97
ви... Да, да, брови, пушистые они у него — густые и
как сажей намазанные... Признаешь?
— Ну, ну... А пацаны?
— Мальчишки как мальчишки, — продолжал
дворник, поняв Друмеша ио-своему, — оба как на одну
колодку — небольшого росточка, рыжеватые. Только
один, в кубанке который, с веснушками, а другой, что
в кепке, — без них, без веснушек...
— А раньше, папаша, ты их видел?
Полицай, строчивший протокол, оторвался от своего
занятия, поднял голову.
— Нет, раньше я их не примечал. Они сказывали,
когда к нему шли, что он, царство ему небесное, —