же мне появиться тут, чтобы не проморгать люкс-
клиентов?
— А уж об этом спроси у коменданта города, —
посоветовал полицай и заржал.
— Ну да! — Яша покачал головой сокрушенно и
поднял короб. — Наверное, и вправду придется идти к
коменданту...
Домой он не шел, а почти бежал, хотя ему и
мешал короб. Новость, которую он узнал, надо немедленно
сообщить в катакомбы. Люкс-поезд... Генералы из
Берлина и Бухареста... Правительство Транснистрии, графы
и бароны.
Прибывает люкс-поезд, видно, скоро. Завтра или
послезавтра. Но не сегодня. Во-первых, уже вечереет. Скоро
комендантский час. Улицы пустеют. Жизнь в городе
замирает. А в безлюдье, тем более ночью, тайком такие
«гости» вряд ли станут въезжать. Не солидно! Все-таки
генералы, бароны, черт бы их побрал! Во-вторых, будь
приезд этих кровопийц тайным, на вокзале не велись бы
приготовления. Наверняка городской голова господин
Пынтя распорядится согнать на привокзальную площадь
«верноподданное» население и обставит все с помпой.
И духовой оркестр будет, и хлеб-соль на вышитых
рушниках... Стало быть, вечер и ночь отпадают — слишком
неподходящее для такого случая время. Исключается и
послезавтрашний день. Лозунги — уж это он хорошо
приметил! — написаны на бумаге. А сейчас ноябрь, день
на день не приходится. Сегодня — солнце, завтра —
слякоть. Двое суток лозунги не провисят, раскиснут от
дождя, ветер их в клочья истреплет. Значит, завтра.
А вдруг — не завтра, а послезавтра? К дяде Володе
надо идти с точными данными.
«Полицай, — размышлял он, — брякнул, что данные
о прибытии люкс-поезда знает комендант. Что верно, то
верно...»
Яша замедлил шаги, сам еще не зная зачем, сделал
порядочный крюк и очутился на улице Бебеля.
* Транснистрии — территория Заднестровья,
объявленная фашистами губернаторством «Великой Румынии».
42
Он прошел мимо комендатуры, скользнул глазами по
окнам второго этажа. Вон они, угловые — раз, два,
три —окна коменданта. Четвертое окно, с балконной
дверью, находится за углом со двора. Во дворе, в двух
шагах от стены, почти ствол к стволу, растут
наперегонки два больших дерева — каштан и дикая груша. Под
этим шатром они, мальчишки, не раз прятались в
сильный ливень.
Несколько толстых веток, как руки, легли на перила
балкона. По бугристому стволу груши, а затем по
веткам-рукам ничего не стоит забраться на балкон.
Яша пересек улицу, зашел за дерево и, сняв короб,
остановился. Тут же, словно из-под земли, перед ним
появился Саша Чиков.
— А ты здесь зачем? — спросил он.
— Тебя пришел проведать, — ответил Яша. — Что
нового?
— Недавно у коменданта проходило какое-то
совещание. Надымили так, что генерал даже балконную
дверь открыл. Глянь!
Действительно, балконная дверь была приоткрыта.
«Эх, шапку-невидимку бы сейчас да через эту дверь
к коменданту в гости», — подумал Яша, вздохнув.
— Минут десять как совещание закончилось, —
продолжал Саша. — Машин было — тьма...
— А комендант что, у себя?
— Нет, погрузился в свой «оппель» и укатил
куда-то.
— Значит, там — никого?
— Кажется...
Яша метнул взгляд на балкон. Что, если? Он
почувствовал, как бешено заколотилось сердце и в висках
застучала кровь. «Поспешность и необдуманность в
нашем деле...» — вспомнились ему вдруг слова
Владимира Александровича. Но тут же эту мысль вытеснила
другая: «Бывают ситуации, когда успех дела могут
решить только быстрота и натиск...»
— Граната с тобой? — спросил Яша.
— Со мной, — ответил Чиков, еще не догадываясь,
что задумал его товарищ и командир.
— Держи короб. А я — туда. — Яша скосил глаза
в сторону балкона.
— Туда? Сейчас? Ты сошел с ума!
— Не тараторь! Слушай. Завтра прибывает спе-
43
циальный поезд. Генералы из Бухареста, графы и
бароны, правители Транснистрии, сволочь всякая. Усек?
Поэтому, наверное, и проходило совещание у коменданта.
Время прибытия поезда знают немногие. После
совещания на столе у коменданта могли остаться кое-какие
записи. Понял?
Чиков кивнул головой.
— Если понял, незаметно опусти мне в карман
гранату. Она мне может пригодиться. Действуй по
обстановке. Если что — прикрывай, а там останусь — уходи
и сегодня же проберись в катакомбы к нашим.
Сказав это, Яша кинул взгляд на часового. Часовой,
немолодой рослый солдат, в этот момент приблизился к
углу здания комендатуры, напротив которого стояли
друзья, круто, как по команде, повернулся на сто
восемьдесят градусов, зашагал в обратном направлении.
— Больше, кажется, поблизости никого, — сказал
Яша.
— Штиль, — прошептал Чиков, опуская другу в
карман пиджака ребристую лимонку.
Действовал Яша молниеносно. Перебежал через
улицу, шмыгнул в щель между створками ворот и
оказался во дворе под балконом. Еще два-три мгновения —
и он, вскарабкавшись по стволу груши, спрыгнул на
балкон, проскользнул в открытую дверь.
«Раз, два, три, четыре, пять...» — начал
отсчитывать секунды Чиков, наблюдая за улицей. «Сто десять,
сто одиннадцать, сто двенадцать... Что он там делает?
Почему застрял? Сто тринадцать, сто четырнадцать...»
Яша не показывался. «Сто двадцать пять, сто
двадцать шесть, — продолжал считать Саша. — Где же
он? Или схватили? Тогда бы я услышал возню,
выстрелы. Живым им Яков не дастся... Сто двадцать девять,
сто тридцать, сто тридцать один...»
«Наконец-то!» — обрадовался Чиков, глядя на
друга из-под руки.
Часового, видимо, что-то насторожило. Увидев
Сашу, он повел стволом автомата в сторону: не
задерживайся, мол, проходи.
— Мне бы чирк-чирк, — попятился Саша, достав
пачку сигарет.
— Пу! Пу! — наступал часовой, делая страшное
лицо.
— Не надо «пу-пу», ни к чему.
44
Часовой остановился и, выбросив руку вперед,
топнул ногой.
— Вас понял, хорошо понял...
Тем временем Яша спустился вниз и, выскользнув
из ворот, юркнул в проходной двор.
Друзья встретились на Дерибасовской.
— Ну, как экскурсия? Прошла удачно? — спросил
Саша.
— Графы и бароны прибывают послезавтра в
двенадцать часов дня. Расписание движения поездов
лежит на столе.
В ВОРОНКЕ
За город Яша выбрался легко. Выручила кромешная
темень, и помогло то, что раньше изучил чуть ли не
каждый проходной двор. Но главная трудность была
впереди — незаметно проскользнуть мимо засад врага,
оседлавшего все тропы, которые вели в катакомбы.
Каратели, боясь внезапных вылазок партизан, брали с
собой в секреты овчарок-волкодавов.
Яша шел вдоль обрыва, надеясь, что этот путь
самый безопасный. Осень, идут дожди, и здесь часто
бывают оползни и обвалы. «Вряд ли фрицы устроили тут
засаду, — решил он. — А если и устроили, то не у
самого обрыва». Через каждые сто-двести метров он
останавливался, прислушивался к малейшим шорохам и
звукам, припадал к земле и замирал, пристально
всматриваясь в темень. Больше всего он боялся овчарок. Они
могли подкрасться бесшумно и наброситься сзади.
Отбиться от них тогда было бы немыслимо.
Иногда Яше начинало казаться, что четвероногий
враг затаился где-то совсем рядом, и он спешно
отползал к самому краю обрыва. Если падать, то вместе с
овчаркой. В руке он сжимал браунинг и, спружинившись,
ждал, что вот-вот в воздухе мелькнет сильное тело
зверя. Несколько минут проходило в предельном
напряжении. Сердце, как маятник, гулко отсчитывало удары.
Когда до балки, где был потайной вход в катакомбы,
осталось меньше полукилометра, вспыхнули
прожекторы. Их лучи рассеяли темноту и старательно начали
прощупывать каждый метр. Яша прыгнул в ближайшую
воронку. И оцепенел: на дне воронки лежал полицай.
Он спал. Возле него валялся автомат. От шума полицай
45
открыл глаза и, не разобравшись спросонья, в чем
дело, выругался:
— Ты что как домовой?
Увидев незнакомого мальчишку, который наставил
на него пистолет, заморгал глазами. И приснится же
чертовщина какая! Инстинктивно его рука потянулась
к автомату.
— Назад! — приказал Яша. — Если
пошевельнешься — получишь пулю в лоб. Отними руку!
Стало быть, это не сон! Полицай подчинился. С этим
молокососом, видать, шутки плохи. Он не сводил с Яши
глаз, настороженно и зло следил за каждым его
движением.
В воронке было тесно. Яша попятился, присел.
Полицай мог изловчиться и выбить браунинг.
По лицу полицая было видно, что страх у него
проходит. Еще несколько мгновений — он окончательно
возьмет себя в руки, и тогда трудно сказать, чем
кончится эта встреча. Стрелять? Выстрел может услышать
другой секрет.
— Что, попался в мышеловку? — осклабился
полицай, приподнимаясь на локте. — Давай, парень,
договоримся так: я не видел тебя, а ты — меня. Поворачивай
оглобли — и дуй в город. Выберешься отсюда живым —
твое счастье, не выберешься — значит, на роду тебе так
написано. Проваливай, стрелять не буду. Вот те крест!
Яша сдвинул на переносице брови. Знал: стоит
повернуться, как этот верзила набросится сзади,
вырваться из его лап вряд ли удастся. А если и не набросится,
то пошлет пулю в спину.
— Поворачивайся на другой бок! — скомандовал
он. — Считаю до трех. Раз, два...
— Какой же ты дурной и горячий, — ухмыльнулся
полицай, поджимая под себя ноги и по-прежнему не
сводя с Яши глаз. — Конечно, ты можешь меня
застрелить и пробраться в свою преисподнюю, но знай, что
оттуда никто не выйдет. Немцы собираются замуровать
катакомбы. Скоро прибывает специальный батальон.
— Когда?
*— Мне они не докладывали. Может, через неделю, а
может, и раньше.
Полицай, наверное, считал, что мальчишка, как
птица в силках, не вырвется и тайна, которую он выдал,
далеко не уйдет. В соседней воронке второй секрет. Кро-
46
ме того, самое большее через полчаса придет смена.
Только бы заговорить мальчишке зубы.
Что делать дальше, Яша не знал. Оставаться в
воронке было опасно.
Щупальце прожектора проползло над воронкой.
От ослепительного света на какое-то мгновение Яша
зажмурился — и получил сильный удар сапогом в живот.
Падая, успел выстрелить.
Когда очнулся, было темным-темно.
Пошарил возле себя руками. Под пальцами
зашуршала сухая земля. У правой ноги нащупал браунинг.
Снова вспыхнули прожекторы. Привстав, Яша
увидел: пуля угодила полицаю в голову...
Надо выбираться из этой воронки и бежать к
балке. Расстояние до нее — пятьдесят-семьдесят метров,
не больше. Яша достал из кармана финку. Теперь он
знал, что делать, если еще раз встретится с врагом
лицом к лицу...
ВСТРЕЧА
Пятница, седьмое ноября. С утра главные улицы
города — Дерибасовская, Пушкинская, Ленина, Карла
Маркса, Приморский бульвар, а также привокзальная
площадь украшены фашистскими флагами. Сегодня
знаменательный день, незабываемая дата в жизни города:
прибывает «законное правительство Транснистрии»,
назначенное его величеством королем Михаем Первым.
Улицы подметены, завалы и баррикады разобраны.
Раньше, чем обычно, на Дерибасовской, 12
открывается кафе-кондитерская. Это словно сигнал.
Владельцы ресторанов тут же открывают двери своих заведений,
приглашают посетителей. «Милости просим, заходите! —
кричат зазывалы. — По случаю праздника цены на
водку, вина и пиво снижены. Закуска — бесплатно!»
К десяти часам «ликующее население» — толпы
переодетых полицаев, жандармов, гестаповцев и
румынских солдат — устремляются к вокзалу. Вслед за ними
тянутся представители делового мира, сотрудники при-
марии и районных претур *.
В церкви богослужение. Пастор произносит взволно-
* Участок (румын.).
47
ванную проповедь. На его глазах — слезы...
«Прихожане» — прибывшие с войсками за легкой поживой еще в
первые дни «освобождения» города проходимцы из
разных мест Румынии — тоже вытирают платками слезы
радости и счастья. Наконец-то сбывается то, о чем они
мечтали, отправляясь в эти края. Правда, и сейчас они
уже состоятельные люди, имеющие солидный капитал,
но с приездом высокопоставленных чиновников их
пребывание здесь будет узаконено, они получат приличные
должности, станут еще богаче...
Десять часов тридцать минут. На вокзале уже все
готово к встрече высоких гостей. В сквере возле
трибуны в окружении многочисленной офицерской свиты
командующий войсками генерал Гинерару, городской
голова Одесского муниципалитета Герман Пынтя и его
помощник Выдрашку, шеф гестапо полковник Шольц,
особоуполномоченный рейхсфюрера Гиммлера обер-
штурмфюрер Ганс Шиндлер, полковник Ионеску со
своими сотрудниками — майором Курерару, капитаном
Аргиром, локатинентами Тылваном, Друмешем, Жор-
жеску, Харитоном.
Вокруг начальства и офицеров вертятся в
ослепительно белых одеяниях официанты из ресторана «Рома-
ния» — угощают «чайком». На подносах фарфоровые
чайники, хрустальные фужеры. «Чаек» имеет вкус
коньяка.
Возле правого крыла здания вокзала, под лесами,
расположился военный оркестр. Звучат бравурные
мелодии.
Невдалеке под каштаном Харитон замечает
мальчишку-чистильщика. Задрав голову, он наблюдает за
воробьями, которые устроили на дереве драку. Харитон
усмехается. Сообразительный чертенок! Знает, где
можно подзаработать. Харитон направляется к
чистильщику. Тот, еще издали увидев клиента, достает из короба
щетки и начинает махать ими, как бы стряхивая с сапог
пыль.
— Ну и как, без дела не сидишь? — спрашивает
Харитон.
Чистильщик шмыгает носом:
— Что за работа? Один даст лею или марку, другой
подзатыльник. Вам на сколько блеска — на одну лею,
на две?
— Сначала посмотрим, каков блеск.
48
— О, такого блеска не найдется и в Париже.
— Тогда на десять лей.
Харитон меряет чистильщика с ног до головы
оценивающим взглядом. Из такой вот голодной шпаны можно
сколотить незаменимый легион тайных осведомителей.
— Скажи: тебе хочется заработать денег?
Холодные глаза Харитона испытующе сверлят
паренька.
— Гы-ы-ы! Шутите, господин! — смеется
чистильщик и шмыг-шмыг щетками по сапогу.
— Товарищи у тебя есть?
Настроение мальчишки моментально портится.
— До войны со мной многие водились...
— Ах, вон оно что! — Харитон качает головой. —
Им не нравится твое теперешнее занятие?
Мальчишка кивает утвердительно.
— Почему же ты выбрал эту профессию?
— Голод не тетка...
«Вот-вот, — радуется Харитон. — Голод может стать
моим надежным союзником. За кусок хлеба такие
оборвыши продадут и отца родного».
Где-то далеко что-то тяжко ухает. Гром? Осенью?
Бывает. И не только осенью, но и зимой, случается,
сверкнет в небе молния и прогрохочет гром.
Таинственная, непостижимая природа...
— Вы слышали? — замечает чистильщик,
укладывая щетки в короб. — Вроде гром...
— Да, почти как весной, — улыбается Харитон. —
Звать-то тебя как?
— Гришкой.
— Держи, Гриша. — Харитон протягивает