зовите всех сюда!
Через полминуты все сотрудники особого отдела
сигуранцы были в кабинете своего шефа.
— Господа, — начал полковник, — полчаса назад
красные бандиты совершили еще одну крупную
диверсию: недалеко от города пустили под откос большой
эшелон с живой силой и техникой. Бандиты забросали
горящие вагоны гранатами, оторвались от преследования
и скрылись в катакомбах...
НА ПРИВОЗЕ
Хмурый осенний день.
Привокзальная площадь, еще недавно шумная,
многолюдная, сейчас тихая и пустынная. Кругом воронки,
висят оборванные струны трамвайных проводов. У оди-
* Это ужасно, ужасно... Конечно, конечно... (нем.).
нокого «оппеля», замершего возле полуразрушенного
здания вокзала, прохаживается немецкий автоматчик.
Зато на узкой и короткой Привозной улице, ведущей
к знаменитому Привозу — городскому рынку, идет
бойкая торговля мукой, крупой, рыбой, бельем, посудой,
новыми и старыми вещами, квашеной капустой,
маслинами, немецкими сигаретами. Кто продает, кто
покупает— понять невозможно. Обстановка суматошная,
ярмарочная.
Еще более оживленно на самом Привозе, похожем на
гигантский муравейник. Здесь меняла на меняле,
скупщик на скупщике, спекулянт на спекулянте.
«Запретное стало возможным, — ликует «Одесская
газета».— Сон превратился в явь. То, против чего
боролись коммунисты, — частная инициатива, — сейчас
получило полный простор.
...На этом же базаре существует бойко торгующий
винно-закусочный ряд, на котором на чистеньких
столиках продается рюмками водка и закуска. Ничего не имея
против такой торговли, считаем необходимым заставить
продавцов мыть рюмки и стаканы после каждого
употребления».
— Продаю осетрюгу, продаю осетрюгу, — басит
небритый, с многодневной щетиной курносый мужичок в
полосатом рваном бабьем свитере.
— Это осетрина или севрюга? — спрашивает у него
другой мужичок, протиснувшийся к «осетрюге» сквозь
толпу.
— Это рыба, — объясняет хозяин «осетрюги» и снова
басит: — Продаю осетрюгу!..
— Есть подошва, отличная подошва, — кричит еще
один небритый рыболов-любитель, хлопая себя по
ладони вяленой рыбиной размером с подошву для башмаков
пятидесятого размера.
— Покупайте семечки, морские семечки,
—предлагает свой товар — связки мелких черных как уголь
бычков — его сосед.
— Продаю слово, продаю слово, — озираясь,
негромко шепчет горбун, — плата по соглашению...
За небольшую мзду горбун сообщает, где откроется
новая бодега, где и какие будут продавать товары. Спрос
на «слово» огромный, торговля у горбуна идет лихо.
— Меняю прилишный дубовый гроб на
обыкновенную картошку! Пошмотрите, какой великолепный гроб,—
3*
35
шепелявит маленький сухонький старичок в накинутом
на плечи теплом платке. — Для шебя держал... Отлиш-
ный гроб!..
— Зачем тебе, деда, обыкновенная картошка? —
улыбается мальчишка с ноготок в огромной смешной кепке
и протягивает старику широкополую шляпу. — Возьми
лучше эту необыкновенную шляпу. Ей-ей, не пожалеешь!
Это же, глянь, не шляпа, а головной убор самого
Рокфеллера. Наденешь и станешь похож на Форда.
— Это ты шнова? Шгинь, «Метр ш кепкой», шгинь,
нешиштая шила, — сердится старичок и гневно топает
ногой. — А не то пожову шешаш кого надо. Вот ты уже
где у меня жа шелый день! — хлопает он себя рукой по
шее.
— Эх, деда-деда, — смеется Гошка, так зовут
мальчишку, прозванного на Привозе «Метр с кепкой».—
Не понимаешь ты юмора и трагедии текущего момента.
Шляпа — это вещь, а гроб, — он машет рукой, — даром
давай — не возьму. Если уж предлагать кому, то вон
тем,— он кивает на двух полицаев, подошедших к
пареньку-чистильщику в казацкой кубанке.
— В момент чтобы были как новый гривенник, —
не глядя на чистильщика, приказывает толсторожий
полицай и ставит на стульчик грязный сапог.
Другой полицай прислоняется к дереву и, закурив,
как коршун, что-то высматривает в рыночной суете.
— Готово, — говорит чистильщик. — Не сапоги, а
зеркало. С вас две леи, домнуле *.
— А вот это не хочешь? — полицай ржет и
показывает мальчишке кукиш.
— Дай ему по шее, — советует второй полицай,—
и потопали, кажись, нам пора.
Полицаи уходят.
— Горячий пролетарский привет честным
труженикам Одессы! — восклицает Гошка, остановившись перед
чистильщиком.
— Ах, это ты, «Метр с кепкой»! — радуется
чистильщик.— Жив, курилка?
— А что со мной станется? — отшучивается Гошка.—
Не фартовое, мастер, место выбрал. Да и вообще —не
доходное это дело, ей-ей!
* Господин (румын.).
36
Он важно усаживается на табуретке, достает из-за
пазухи пачку марок.
— Одна операция, и, — Гошка хлопает марками по
кубанке чистильщика, — недосчитались фрицы двух
ящиков галет. Правда, одного нашего пацана зашухерили,
чуть отбивную из него не сделали, но... — он разводит
руками, — сам понимаешь, время военное, потери
неизбежны.
— Не дело это, Гошка, — говорит чистильщик,
поправляя кубанку. — Поймают — печенку отобьют. Или,—
он делает выразительный жест рукой, — веревку на шею
и к первому фонарю подвесят.
— А блеск за леи и марки наводить — дело? — зло
щурится Гошка. — Мне стыдно за вас, гражданин
мастер. Очень стыдно. И вся Одесса за вас краснеет.
Заметив в толпе толстую румынку с сумочкой, он
вскакивает, словно его подбросило пружиной.
— Пардон, мастер! Меня, ей-ей, кажется, заждалась
гранд-дама.
Гошка галантно расшаркивается перед
чистильщиком, который смотрит на него с грустной улыбкой,
подтягивает брюки и важно, вперевалочку, направляется
вслед за «гранд-дамой».
В это время к Привозной улице со стороны вокзала
подъехал грузовик с солдатами.
— Полундра, землетрясение! — слышится чей-то
возглас, и вмиг рынок превращается в потревоженный
муравейник.
Солдаты и полиция перекрывают выход с Привозной
улицы, начинают проверять документы.
В противоположном конце переулка, у входа в
Привоз, раздается несколько выстрелов.
— Вон он, вон! — кричат полицаи и кидаются сквозь
толпу, расшвыривая всех и все на своем пути.
Выстрелы учащаются. Люди прижимаются к стенам
домов, и все становится видно, как на ладони. У входа
в Привоз, прижимаясь к воротам, стоит высокий
мужчина и почти в упор стреляет в бегущих к нему солдат
и полицаев.
Несколько солдат и полицаев падают. Но и
стреляющий как-то странно надламывается и опускается на
колени. Затем он поднимает голову и подносит пистолет
к виску...
37
САМЫЙ ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ
Мужчину, покончившего с собой, а также своих
убитых и тяжело раненных солдаты и полицаи грузят в
машину и уезжают. Рынок пустеет. Лишь старичок
кряхтит у своего «великолепного дубового гроба», не зная,
то ли тащить его обратно домой, то ли плюнуть на него
и бросить.
— Видел? То-то... Настоящий был одессит, не то что
некоторые, — говорит чистильщику появившийся с
дамской сумочкой Гошка.
Чистильщик молчит, наклонив голову, укладывает
щетки в короб.
— Да оставь ты, деда, это сокровище! — обращается
к старичку Гошка. — Сколько оно стоит — сорок лей,
шестьдесят? На, держи, — он отсчитывает и вручает ему
деньги, затем пинает гроб ногой.
— Жалко брошать, — шепелявит дед. — Хранил
штолько лет!
— Как знаешь! — Гошка машет рукой, уходит.
Когда Гошка скрывается за углом ближайшего дома,
Яша — а это он — встает и не спеша направляется домой.
Псгиб еще один товарищ. Геройски! Что он
подпольщик — ясно! Но из какого отряда? И куда шел? Его,
наверно, ждут и не знают, что его кто-то выдал. Надо
сообщить дяде Володе, он, вероятно, связан с другими
отрядами и передаст кому следует. Да, придется
пробираться к катакомбам. Ребятам удалось узнать, где
гитлеровцы устроили базовый склад горючего. Находится
он рядом со спиртозаводом. Горючее подвозят в танкерах
из Плоешти. Говорят, что бензин авиационный.
Сведения об этом складе Бадаев просил передать в отряд как
можно быстрее. Кое-что они узнали еще третьего дня —
в порт прибыло пять транспортов с войсками. Недалеко
от города появился новый аэродром. В бывших
овощехранилищах гитлеровцы устроили склад артиллерийских
снарядов. А тут еще этот случай на рынке...
Путь домой неблизкий, но Яша не торопится.
Торопиться некуда. Все ребята на задании. Саша Чиков
ведет наблюдение в порту. Братья Музыченко шагают «в
село за продуктами»: следят за всем, что делается на
Московской дороге вблизи города. Гриша Любарский в
нефтегавани. Леша Хорошенко изучает подходы к
новому складу артиллерийских снарядов. Дома в примусной
38
мастерской только брат Алексей. Да и у него дел полно.
Поделиться бы новостью с Федоровичем — Бойко, да
разве его когда-нибудь застанешь на месте? Днем с
огнем не найдешь! Постоянно пропадает где-то до
полуночи и возвращается домой пьяный. Действия их, Яшиной
группы, его кажется, не очень-то интересуют... И
вообще с ним словно что-то случилось. Стал вспыльчивым,
резким. И всегда как будто чего-то боится. Войдет в
квартиру, приложит ухо к двери и минут десять стоит,
прислушиваясь: не идет ли кто по лестнице? А потом
обязательно спросит, не заметил ли кто из ребят
слежку за собой... Что это? Осторожность или... Нет, нет,
скорее всего осторожность!..
Однако скоро комендантский час, да и моросит, на
улицах ни души, пора возвращаться домой.
То, что произошло на рынке, не выходило у Яши из
головы. Солдаты и полицаи, судя по всему, появились
на Привозе не случайно. О подпольщике им кто-то
сообщил. Определенно!..
На улице Чкалова у столба с объявлением Яша
останавливается. Дядя Володя советовал просматривать
объявления регулярно. «Ресторан «Романия» (бывш.
Робина, ул. А. Гитлера, 12)... Играют два оркестра...
Выступление лучших артистов Оперного театра...
Первоклассная кухня, большой выбор порционных блюд, холодных
и горячих закусок, сладости (изготовленные на
сливочном масле под личным наблюдением Бакова). Водка,
вина, пиво, воды... Танцы, развлечения, игры, для
любителей открыт бильярд. Буфет а ля фуршет. Принимаются
заказы на сервировку столиков. Условия в конторе
ресторана с 9 до 18 часов».
Лучше бы не читал! Яша глотает слюну. С утра во
рту маковой росинки не было... Люди голодают, старик
вон дубовый гроб на картошку меняет, а тут — а ля
фуршет... играют два оркестра!..
Яша быстро пробегает глазами объявления. Вот это,
пожалуй, самое важное для него: «В последние дни
увеличились нападения цивильных особ на лиц,
принадлежащих к немецкой и союзной армиям. Поэтому
воспрещается всем цивильным гражданам с наступлением
комендантского часа оставлять свои квартиры. Окна
должны быть закрыты, двери тоже, но не на ключ. Кто
появится на улице или покажется в окне или у открытых
ворот, будет без предупреждения расстрелян. Это рас-
39
поряжение вступает в силу сегодня, с 15 часов дня.
Боевой комендант г. Одессы».
Рядом с распоряжением — новый приказ
командующего войсками города:
«...Каждый гражданин, проживающий в городе,
который знает о каких-либо входах в катакомбы или
подземные каменоломни, обязан в течение 24 часов с
момента опубликования настоящего приказа сообщить
о них в письменной форме в соответствующий
полицейский участок.
Караются смертной казнью жители тех домов, в
которых по истечении указанного срока будут
обнаружены входы в катакомбы, о которых не было сообщено
властям.
Несовершеннолетние нарушители сего приказа
караются наравне со взрослыми.
Приказ ввести в силу с 8 часов утра 5 ноября
1941 года».
Яша оглядывается. Поблизости никого. Он срывает
приказ и прячет в короб под щетки и баночки с
гуталином. Этот приказ надо обязательно передать дяде
Володе.
На улице Кирова он заглядывает в
продовольственный магазин. Прилавки пустуют. Пынтя, городской
голова, не спешит снабжать город продуктами.
ЛЮКС-ПОЕЗД ПРИБЫВАЕТ ПОСЛЕЗАВТРА
На следующий день, придя со своим коробом на
вокзал, Яша увидел, что район вокзала оцеплен полицаями.
— Случилось что? — спросил он у полицая.
— Топай, топай, — заторопил его тот.
«Полицай спокоен, — отметил про себя Яша. —
Стало быть, на облаву не похоже. Во время облавы они как
осы из разоренного гнезда. Тут что-то другое».
Уходить он не спешил. Окинул взглядом площадь и
поразился неожиданной перемене. Воронки исчезли.
На их месте чернели свежие гудроновые заплатки.
Трамвайные провода натянуты. Левое крыло вокзала,
разбитое бомбой, разобрано, часть правого — в лесах. На
уцелевших колоннах — лозунги на немецком и румынском
языках. На площади за трамвайной линией, ближе
к скверу, рабочие устанавливают трибуну. На путях под
40
парами два бронепоезда. По перрону прохаживаются
немецкие часовые. «Эге, — мелькнула (догадка, —
приезжают, видно, какие-то важные гости. Но кто и когда?»
Яша опустил на землю короб, достал пачку
немецких сигарет и, надорвав уголок, щелчком ловко выбил
сигарету.
— Прикурить не найдется?
— Ого! — полицай вскинул брови, жадно потянулся
к пачке. — Немецкие?
— Ага, германские. Угощайтесь.
«Угостился» полицай щедро — вытряс из пачки
половину ее содержимого.
— Пожалуйста, пожалуйста, берите еще, не
стесняйтесь, чего там, — предложил Яша, разминая в пальцах
сигарету. — У меня этого добра — сколько хочешь.
— Откуда? — заинтересовался полицай, чиркнув
спичкой.
— О! Это секрет фирмы. Если хотите — могу
предложить по дешевке...
— Сейчас?
— Сию минуту.
Яша порылся в коробе, вытащил три пачки.
— Рассчитаемся завтра или на днях, —- сказал
полицай, рассовывая пачки по карманам.
Это был явный грабеж среди бела дня!
— Э-э, нет, так не пойдет, — запротестовал Яша,
довольный тем, что полицай клюнул на приманку. — Деньги,
как говорится, на кон. Моя фирма в кредит не отпускает.
— Не прогорит фирма из-за трех пачек, ничего
с ней не станется, — проворчал полицай и с
удовольствием сделал глубокую затяжку. — Ничего курево,
дымить можно.
— Вы обижаете и меня и мою фирму! — воскликнул
Яша, искоса поглядывая на перрон. — Сигареты аж из
Берлина, высший сорт. Люкс!
— Да, да, у германцев все — люкс! — согласился
полицай. — Люкс-сигареты, люкс-поезд...
— Люкс-поезд? — удивился Яша, насторожившись. —
Чудно... Люкс-сигареты — это я понимаю. Ну, еще
там — люкс-штиблеты, люкс-шляпа, а чтобы люкс-
поезд?! Даже и не верится. Большое, видно, начальство
приезжает, раз люкс-поезд?
— Генералы из Берлина и Бухареста, графы и
бароны, — похвалился полицай, напуская на себя важность
41
и значительность — правительство нашей
Транснистрии *, все службы и управления.
— Ух ты! — Яша даже присвистнул. — Вот когда
у меня будет работка, — и он показал на короб. —
Срочно надо доставать новые щетки и люкс-гуталин. Когда