- Найн, найн, битте, - снова затараторил хозяин, уворачиваясь от моей руки и продолжая свой путь дальше.
Я его понял и потому двинул следом, осматривая собравшихся работяг с гнусно кривыми рожами и жалкими туловищами.
Почти такими же были и женщины, торопливо отворачивающиеся в сторону при виде такого гостя. Все боялись тевтонов, а уж эти и подавно. Им действительно было чего бояться.
Попадая в руки, они подолгу блудили рядом с ними, пока не надоедят, и тевтон сам не отпустит. Таков был закон.
Правда, его никто не писал тогда, но он свято чтился всеми, ибо цена не исполнения была кровь.
Я подметил одну и двинул было пальцем в ее сторону, но вдруг вспомнив, что здесь не за тем, снова махнул рукой и зашагал далее, больше не поворачиваясь в ее сторону.
Вздох облегчения послышался с той стороны, но я сделал вид, что не заметил того, хотя мог бы и наказать, как это делали всегда другие.
Это было равноценно предательству. Конечно, такие вольности не допускались в отношении высокопоставленных особ в том же облачении, но случалось всякое.
В пылу сражения все наряды путались, и уже не было разницы между простым тевтоном и каким-нибудь рыцарем града.
Так они назывались, так как жили в замках или где-то в домах, имея семью и прочее хозяйство.
Что же в отношении женского пола, то здесь разницы не было никакой.
С тевтоном шла любая. Исключение составляли лишь те, кто нанимал, тоесть их семьи и так далее. Но ведь это время от времени менялось.
Потому, тевтоны могли довольствоваться тем же в другой раз. Вобщем, правил не существовало. Значение имела только плата. Они платили за свою жизнь.
Мы ее сохраняли, пока либо не кончатся деньги, либо пока с нами расторгнут договор
Конечно, богатые жили богаче и могли всегда откупиться. Потому, из богатых семей мало кто уезжал с каким-нибудь тевтоном. Скорее всего, уезжали деньги, которые тут же тратились и завоевывались вновь.
Такая была жизнь. Жизнь очень сложная и непростая. Повсюду гуляли смерть и насилие. Над властью не было власти, кроме самой власти денег. Так можно кратко охарактеризовать тот период.
А сейчас, я сделаю небольшое отступление, чтобы поговорить о самой власти, о ее величии, причинности и развязности, ее стадности и беспутничестве и, наконец, о безбожности в поголовном наследии людском.
Что можно сказать о ней самой, о той самой власти?
Кем она дана и почему процветает так везде и повсюду среди всего люду?
Трудно ответить на все сразу, но попытаюсь ответить целиком.
Власть - то есть завоевание душ человеческих душами другими, более и более угнетенными жаждой любого обогащения. Это есть прелюдия самой структуры власти.
А, что же такое она сама?
Власть - то есть сила умения одного или нескольких упрочить славу и вовлачить в обтяжный труд всего прочего, что подчинен его или их силе.
Это есть краткая характеристика самой власти. Но есть более обширная и как бы расходящаяся по сторонам, исходя от условий бытности, в целом состава ума и состояния самого тела.
В быту властность теряется. Она возникает только в не таковом. Тоесть, когда из того же труда и быта выделяется всего одна единица, желающая в нем не принимать участие.
Это закон возникновения властной единицы труда.
Слабость ума многих не позволяет охватить это и открепить эту власть от самих себя. И она же не подтверждается силой самих тел.
Значит, величие власти - сила ума и сила тела совместно. Это принцип самой власти и ее узаконено нарезанного труда будь кому.
Сила власти - это понятие несколько обширное, ибо сочетает в себе самые различные формы гипертрофированного нечеловеческого трудового исполнения повинности.
Иначе говоря, это аспект работы тех, кто не подчинен ей самой, а переподчинен только узаконенной кем-то силе состояния власти.
Само состояние власти - это удел труда многих элементарно простых единиц того же нечеловеческого труда. Или, это допущение ошибок в процессе высвобождения трудоисполнимых единиц из одного и того же слоя состава населения.
Трудно характеризовать любую власть.
Но власть всегда подразделяется на власть силы и власть ума. Обоюдного сочетания пока не происходит, или не происходило до сих пор. Даже самые выдающиеся деятели не попадают в факт данной категории. Почему так?
Потому что, любой факт истории неминуемо влечет за собой гибель каких-либо людских ресурсов, а это - явное отсутствие ума у той самой власти.
Кроме этого, любое чинопочитание - есть предательство со стороны ума и явное использование авторитета силы.
Значит, власть до такой степени несовершенна, что способна не воспринять уму, а оттолкнуть его и
насадить явно только силу.
Это первое бессилие любой власти.
Второе бессилие будет звучать так.
Любая власть, осажденная на умственном безразличии и исполняющая только свою целенаправляющую роль, будет безвластием на местах и осуществлением той же воли силы или насаждения ее с более низкостоящей ступени иерархии роста.
Рассмотрим яркий пример беспринципности власти или осаждении ее только на силе.
Для этого возьмем самих себя.
Наше время, нашу участь, наше звучание внутренних сердечных колоколов.
Что мы видим на самом деле?
Да, есть власть, есть какое-то умение ее арендаторов, есть двуполая слаженность в работе и есть явное доминирование превосходящей силы самой власти.
Но, что мы не видим в том же порядке перечислений - так это силы торжества ума. Ибо все творимо бездумно, супротив воли решения людей и супротив даже тех, кто стоит на меньших структурах той же иерархии роста.
Значит, власть беспринципна, ибо она допускает ошибку, снисходя до наименьших единиц труда и опуская туда же наименьшую руководящую ступень.
Теперь, рассмотрим саму силу власти. Какова она реально?
Да, она есть, она на местах и исполняема.
Но полезность ее использования относится к нулевому значению, ибо величина самой власти не разделяет основу их труда и подвергает роли посредника в проведении каких-либо массовых мероприятий.
Значит, сила фактически есть, реально же она отсутствует.
Ибо, сила не в состоянии исполнять закон посредничества. Ибо, сила - есть сила и ничто другое.
Ей неведомы принципы всякого отдувательства за содеянные проступки более высоких ступеней самой власти.
Итак, вывод №1 - власть беспринципна и безаппеляционна. Она несовершенна, ибо влечет в себе массу посредничества со стороны ее силы и массу потери времени со стороны умственного восхождения населения.
Вывод №2 - власть безгранична, ибо способна руководить действием силы и узаконить самое незаконное.
Вывод №З - власть безукоризненно устойчива, ибо не несет полноты ответственности, сохраняя свою величину, как силу подачи ума всякому нижестоящему в ряду всякой бытности. И она же незаконно творима, ибо существует вне поддержки самого населения.
Итак, мы несколько разобрали суть приоритетов власти и, теперь, продвинемся далее в нашем рассказе, чтобы в дальнейшем сформулировать саму тезисную доктрину всякой власти, дабы лучше разбираться в ней самой и понимать суть ее принципов.
Но возвратимся вновь к нашему герою и окунемся в то столетие или вековую эпоху, чтобы усмотреть лучше основы той самой власти и попытаться понять - какова она в реально отвергнутом виде среди людей или среди того, где мы все и живем.
Место действия не обозначено, да оно и так, думаю, ясно.
Потому, откажемся от всякой исторической привязанности и будем вдумываться только в то, что происходило тогда и, по сути, происходит сейчас.
ГЛАВА ВТОРАЯ
НА КОНЕ
Я прошел вслед за все еще что-то лепечущим себе под нос хозяином, и вскоре мы оказались на улице. Солнце так ярко ослепило мне глаза, что я даже закрыл их на секунду. Но в ту же минуту открыл и посмотрел, куда же пришли.
Это было помещение на двоих.
Тоесть, на человека и лошадь. Убранства никакого не было, но стоял конь и дико блестел глазами, фыркая иногда, да еще притопывая копытами.
Я сразу оценил его достоинства. Это был рабочий конь. На него можно было смело водружаться даже без седла. Кожа его лоснилась, и сам весь он аж блестел.
На нем не было никакой сбруи, и я спросил почему. Хозяин что-то объяснил мне, но я так толком и не понял.
- Сколько? - спросил я резко и потряс небольшой кошель у себя под левой рукой.
Хозяин взглянул на то, что имелось, и отрицательно покачал головой, давая всем видом понять, что этого мало.
Я хотел уже было его пристукнуть, как муху у себя на колене, но вовремя остановился.
Он видимо почувствовал это и сильно испугался, мигом упав на колени, моля о пощаде.
- Ладно, - сказал я негромко, - на, бери. И этого хватит, иначе можешь остаться без головы.
Я стукнул ногой ему под зад, повернул к себе и одним рывком бросил кошель ему в лицо.
Хозяин жадно ухватился за деньги, а я, молча, вывел купленного коня из стойбища.
Конечно, за такого красавца я отдал ему совсем мало, но где мне взять еще, если больше не было вовсе.
- Платили бы больше, дал бы, - сказал я тогда почему-то сам себе и со злостью захлопнул ногой зa собой ворота.
Все-таки кое-какие угрызения прокрадывались в мою голову и временами становилось не но себе.
Хотя жалеть хозяина особо-то не было нужды. Наверняка, конь где-то приблудился, потеряв навечно своего всадника, а он его просто поймал, затем, конечно же, выдал за своего.
"Все ворье", - подумал я тут же, ведя за собой коня за узды, которые были у меня с собой.
Теперь, уже никто не скажет, что это не моя лошадь, да, собственно, и спрашивать-то некому у тевтона. Разве что, его потерял такой же. Но это уже – его дело. Как потерял - так и доставай.
Надо сказать, что платили нам не особо много, хотя и не мало.
Но то ли жизнь такая была расходная, то ли еще что-то, но денег всегда недоставало. Потому, довольствовались днем сегодняшним, так как назавтра можно и вовсе было перебраться на другой свет.
Понимали это, конечно, и те, кто нанимал, не особо заботясь о своевременной оплате.
Эти деньги, что я отдал, были вручены мне еще при заключении договора, и больше пока за девять дней никто не предлагал.
Считали, что пока хватит нам на стойбище, да на еду, а там - посмотрим.
Отмечу также, что за все платили мы сами. Таковы всегда или почти всегда были условия нанимателя.
Этим он хоть как-то компенсировал свои расходы. Созывал простых и они готовили еду. Так же что-то получали, но то были вовсе огрызки, или что от нас осталось.
Потому, наниматель мало-то и страдал, если дело касалось особо не продолжительной войны.
Да даже в долгих затянувшихся битвах, он также не оставался в накладе.
Часть тевтонов все равно гибла. Значит, платить не надо. Добычу же, в основном, забирал наниматель, оставляя тевтонам лишь небольшую часть, которая и являлась им вознаграждением по расторжению договора.
Вобщем, потери в основном несли сами тевтоны, да еще приблудившие рыцари, которым также хотелось подзаработать.
А богатели все те, кто нанимал. Потому, нанимать было выгоднее, чем защищаться. Хотя были и такие храбрецы.
По большей части, если узнавали, что кто-то идет на них войной, то попросту убегали, забирая свои ценности с собой. Потом где-то оседали в другом месте. Меняли имена, одежды и даже обривали бороды, усы или красили их.
Так же поступали и дамы, члены их семей.
Вот так и жили все в постоянном страхе и заботе о себе. Конечно, были и такие, которые искали защиту у более высоких лиц: королей, герцогов и им приравненных. У тех, конечно же, было побольше возможностей и воинов они своих имели.
Но за такую защиту приходилось дорого платить. Иногда, она могла обойтись еще более, чем дорогим.
Но со всем приходилось мириться. Смерть восставала над жизнью и роняла ее целиком, невзирая на ранги, богатства и состояния. Она проносилась порою словно вихрь, унося с
собою жизни и оставляя только пепелища, изуродованные тела, погребенные навечно под обломками зданий.
Такова была тогда жизнь, если можно было ее так вообще назвать.
Такова была дань человека в угоду своему животу и в угоду особой жажды к богатству.
Я привел коня и определил ему место в стойбище. Сразу пометил его своей новой сбруей и подготовил на всякий случай к походу, в то время как другого разнуздал и расчехлил, дал поесть и попить воды.
"Пусть, отдохнет и так уж долго стоит под этим", - подумал я тогда и направился снова в то же заведение, чтобы попить наконец сидра и познакомиться с некоторыми, такими же, как и я сам.
Успокоив немного коня и прошептав ему ласковое слово, я двинулся в направлении заведения, тщательно закрыв за собой ворота и обвязав их веревкой, чтоб не открылись. По дороге и вовсе забыл, что остался без денег и пришел туда, не имея ни гроша.
Ступив на порог и тут же задев кого-то, я отшатнулся в сторону.
Затем, повернувшись, посмотрел на него и воскликнул:
- Это ты, Ричмонд?
- Да, я, - раздался гулкий бас, владелец которого, наконец, повернулся ко мне лицом.
Он долго присматривался, пока в конце концов не воскликнул также:
- Ричард? Давно не видел тебя, брат. Как твои дела?
- А твои? - спросил я, и мы оба громко расхохотались, сами понимая, что это просто слова.
Какого дьявола мы бы здесь делали, если бы не привела нас нужда. А для каждого тевтона она одна - нет денег.
Тут вот и я вспомнил об этом, машинально хлопнув у себя под рукой.
- Что, потерял что-то? - снова засмеялся Ричмонд.
- Угу, - вяло ответил я, понимая, что на сегодня остаюсь без всего.
- Да ладно, брось. Ты же кто? Такой, как и я. Сходи, тряхни его душу. Пусть, выкладывает.
- Думаешь, надо? - с надеждой на другое спросил я.
- А как же, иначе они вовсе на нас тут разжиреют. Вишь, морду наел. А ну, поди сюда, - и он поманил рукой хозяина.
Тот быстро подскочил и с ужасом уставился на меня.
- Неси сидр. Оплатим, как деньги дадут. И живо мне, не болтай здесь много. Давай, иди. Я хочу с другом поговорить. Где твой стол? - обратился
он ко мне.
- Там, - указал я рукой.
- Туда и принеси, - распорядился тевтон, и хозяин мигом исчез, - ну пошли, поговорить надо.
- Дела? - спросил я.
- Угу, - так же угрюмо ответил Ричмонд, проходя к моему столу и садясь на скамью.
- Что думаешь? - спросил он меня.
- А ты?
- Думаю, дело худо.
- Что так?
- Что-то уж слишком нас много здесь.
- Не спорю, - ответил я и, обернувшись, посмотрел по сторонам.
В зале сидело всего лишь четверо. Но я-то понимал, что прибыло их куда больше сотни. А это большая сила даже для герцога короля.
- Думаешь, будем рубиться, - спросил я уже после того, как мы потянули сидр из одного ведра, снимая по очереди наши маски.
- А ты не изменился, - сказал мне вместо ответа собеседник.
- Ты тоже, только немного постарел.
- Да, старость, - вздохнул тевтон и потянулся вновь к сидру, - это самое худшее в нашей с тобой жизни.