Не было бы озёр и рек. За миллионы лет высохли бы и самые глубокие моря.
Не было бы синего неба и белых облаков. Потому что только вода и леса насыщают атмосферу кислородом, углекислым газом, азотом, водородом и другими химическими элементами, из которых состоит воздушная оболочка нашей планеты. Не было бы дождей и снега, лишь холодные и горячие ветры проносились бы над белыми пустынями.
Уже в нашем веке в некоторых развитых капиталистических странах начнёт заметно ощущаться нехватка пресной воды, снизится в воздухе так необходимое для всего живого содержание кислорода. И всё из-за того, что там вырублены леса.
Ничто, как лес, не очищает так воду и атмосферу, не восстанавливает почву. Один гектар березняка испаряет только за один день в атмосферу 47 ООО литров воды.
Лес — уникальное водохранилище. Килограмм лесного мха в дождь накапливает четыре литра воды и отдаёт её деревьям, а те через листья — атмосфере.
Нет леса — и дождевая вода сразу уходит в ручьи, реки. А если выпадает сильный ливень, то возникают разливы, наводнения. Там, где нет леса, вода смывает плодородный слой с почвы и уносит в реки, забивая им русла.
В тех странах, где когда-то безжалостно вырубили леса, теперь десятилетиями их восстанавливают и охраняют как зеницу ока. Например, в европейских странах без специального разрешения нельзя срубить дерево. Это считается преступлением, которое строго карается законом.
Когда-то пустыня Сахара была цветущим краем. Были леса, пашни, города, но потом люди сами погубили природу, безжалостно эксплуатируя её, а войны довершили гибель некогда зелёного рая. Не стало леса — его вырубили в погоне за пашнями, и он уже больше не задерживал воду. Вода смывала плодородный слой и обнажала камень и песок. Ветер подхватывал песок и засыпал поля.
Наша страна богата, как никакая другая, лесами, запасами пресной воды, но уже и у нас, там, где человек вырубил леса, озёра превратились в болота, обмелели и совсем высохли реки, ранее плодородные почвы перестали давать богатый урожай и пошли в наступление овраги, и всё это потому, что незащищённые лесами земли иссушили ветры, погубила эрозия.
Где нет лесов, нет зверей, птиц. Вместе с лесами исчезли десятки видов самых различных животных.
Одно взрослое дерево без всякого вреда для себя даёт десяткам живых существ кров, пищу, защиту от врагов…
Ещё древний драматург и философ Софокл говорил: «Много в мире сил всяких, но сильнее человека нет в природе ничего!» И действительно, за всю историю гений человека доказал свою мощь.
От костра он пришёл к атомному реактору; но когда свою мощь человек обращал против природы, он совершал непоправимое зло.
Вот одна из самых мрачных страниц в истории взаимоотношений человека с природой. Когда-то в американских прериях гуляли бесчисленные стада бизонов. Что-то около восьмидесяти миллионов. За полтораста лет все бизоны были уничтожены человеком. Убивали их ради забавы, просто так, стреляли из окон поездов. Были в свое время «чемпионы» по убийству бизонов. Некий Буффало Бил за восемнадцать месяцев застрелил четыре с половиной тысячи безобидных животных. Американский бизон был истреблен почти полностью. Лишь в зоопарках можно было увидеть этих ставших редкостью животных.
Если бизонов сейчас охраняют и разводят, стараясь восстановить вымирающий вид, то таких животных, как морскую Стеллерову корову, похожую на гигантского тюленя, странствующего американского голубя, большую бескрылую гагарку, антилопу бубала, зебру кваггу и десятки других животных и птиц человек стёр с лица земли.
Можно восстановить всё, что создано руками человека, но то, что создала природа, восстановить невозможно.
Лес и животный мир неразделимы. Они взаимодействуют, дополняют друг друга. Стоит ребятам в лесу разорить муравейник — и через год — два можно увидеть зарастающий грибком умирающий на корню участок леса.
Стоит исчезнуть из леса птицам — и миллионы гусениц, жучков, вредных насекомых устремятся на деревья, неся им гибель и вырождение.
Какое бы из животных ни исчезло на нашей планете, мир природы, а значит, и наш, человеческий мир, станут беднее. Причём навсегда.
Эти слова камнем падали в душу мальчишек, собравшихся вокруг Святослава Ивановича Храмовникова. Кто сидел на мешках с зелёными шишками, кто на усыпанной оборванным лапником земле, а кто стоял, прислонившись спиной к изувеченной их собственными топорами сосне. Оттого, что учёный не повышал голоса и не обвинял никого, слова его были особенно весомы. Мальчишки, избегая смотреть друг на друга, хмурили лбы, шмыгали носами, разглядывали липкие от беловатой смолы руки.
Никто не задал учёному ни одного вопроса. Почему-то не повернулся язык. Любой вопрос сейчас прозвучал бы, как отговорка или желание умалить свою вину. А виноватыми себя чувствовали все. Даже семилетний Вовка — братишка Витальки Гладильникова. Правда, он на сосны не забирался, зато с упавших веток срывал зелёные шишки и складывал в мешок. У Вовки все руки в смоле. Он растопыривал склеившиеся пальцы, но они снова слипались. На розовой щеке мальчишки — сиреневый сосновый пух.
Святослав Иванович поднялся и, взяв сачок, неторопливо зашагал к посёлку.
Вслед за ним встала и Майя. Лицо непроницаемое, губы сердито поджаты. Гектор каждого обнюхал, а у Витальки даже взял из рук огрызок пряника и лишь после этого бросился догонять своих.
— Чего же они тогда, ёлки-палки, вывешивают объявления? — пробурчал Виталька Гладильников, провожая удаляющихся дачников озадаченным взглядом.
— В объявлении не написано, что надо деревья топором кромсать, — сказал Роман.
— Из пушек по голубям… даже не верится! — сказал Гришка.
— А сколько бизонов ухлопали? — заметил Виталька и, взяв сучок, стал быстро чертить цифры на песке. Гладильников был первым в школе по математике.
— У нас лосей браконьеры тоже бьют, — сказал кто-то из ребят. — Весной мы с отцом почти нетронутую тушу нашли, всю зиму под снегом пролежала.
— Зимой пятерых с поличным поймали, — сказал Роман. — Всех оштрафовали.
— Подсчитал! — воскликнул Виталька. — Елки-палки, убитыми бизонами можно было бы накормить всё население земного шара.
— Лопнули бы! — усмехнулся Роман.
— А мы живём почти в лесу и не знаем, что лес — самое ценное на земле, — сказал Гришка.
— И какому идиоту пришла в голову мысль рубить деревья топорами? — хмуро взглянул на ребят Роман.
— Сам-то сколько намахал! — кивнул на разбросанные кругом ветви Виталька.
— Раньше-то рубили — и ничего, — возразил Лёшка Дьяков. — А без топора как? За день и полпуда не соберёшь.
— Сколько деревьев с прошлого года засохло, — сказал Роман. — У которых вершины срубили.
— Я тяжёлый, — сказал Лёшка. — Меня тонкие ветки не выдерживают… Эти учёные наговорят, только уши развешивай!
— Он профессор, — заметил Виталька. — Всё знает.
— Всё, с этим кончено, — сказал Роман. — Больше никто ни одной ветки не срубит. К чертям собачьим топоры!
— Я — как все, — сказал Виталька и перечеркнул сучком колонку мелких цифр.
— А правда, что на земле ничего не останется, если весь лес под корень? — не обращаясь ни к кому, с тревогой спросил Вовка Гладильников.
— Тебе первому капут, — усмехнулся Гришка Абрамов, глядя на пузатый мешок с шишками, будто решая, взвалить его на плечи или тут оставить.
8. Урок вежливости
Оседлав толстый сук, Роман ловко орудовал садовым секачом. Тоненькие ветки с гроздьями шишек с глухим стуком падали на землю. Там их очищал и ссыпал в мешок Гришка. Заржавленный тупой секач для подрезки ветвей фруктовых деревьев Роман разыскал в сарае. Очистил от ржавчины, наточил, смазал, приделал удобную рукоятку и вот теперь по всем правилам срезал сосновые шишки. Сам учёный Храмовников не смог бы к нему придраться. Секач деревьям не вредит.
Роман подводил раскрытый секач к пучку шишек, дёргал за верёвку — и чисто срезанная гроздь летела вниз. По примеру Романа кое-кто из ребят тоже вооружился садовыми секачами, а у кого их не было, срезали шишки ножами. После той памятной беседы с учёным никто из мальчишек не пользовался топором, и поэтому Роман был удивлён, услышав неторопливое потюкиванье. Они уже возвращались домой. У каждого за спиной по тяжёлому мешку с шишками. По их подсчётам, вырученных за семена денег вполне хватит на приобретение недостающей детали для мопеда.
Стук топора раздавался из чистого соснового бора. Переглянувшись, мальчишки сбросили мешки под куст можжевельника и, всё ускоряя шаг, направились туда. Огромная ветка, затрещав на весь лес, обрушилась неподалёку от них на землю.
Роман подскочил к высокой сосне и, задрав голову, крикнул:
— Эй, Лёха, кончай уродовать дерево!
В ответ неторопливое: «Тюк-тюк-тюк!»
— Слезай, варвар! — подал голос и Гришка.
Сверху с тихим шорохом сыпались щепки, кора, сухие иголки. Топор продолжал неторопливо тюкать. Грязная потрескавшаяся пятка мальчишки раскачивалась вместе с веткой, на которой он сидел.
— Тебе что говорят?! — стал злиться Роман. — А ну слазь!
— Какой командир нашёлся! — наконец отозвался Леха, продолжая рубить ветку.
— Никто, кроме тебя, топором не рубит, — заметил Гришка.
— А мне плевать, — ответил сверху Лёха.
— Ты читал объявление? — спросил Роман. — За порубку сосен — штраф десять рублей. Лесхоз вывесил. Читал?
— Нечего мне делать…
— Сам не спустишься, я тебя сейчас за ноги стащу… — пригрозил Роман, подходя к сосне.
— Поберегись! — предупреждающе крикнул Лёха, и в следующее мгновение тяжёлая ветка с протяжным шумом полетела вниз. Ребята едва успели отскочить в сторону, а с дерева посыпался раскатистый смех.
— Не зацепило, законники? — насмешливо поинтересовался Лёха.
Стиснув зубы, рассвирепевший Роман без лишних слов полез на дерево.
— Очумел! — зашептал Гришка, стараясь его удержать. — Он тебя запросто с дерева сбросит!
Он даже попытался ухватить приятеля за штанину, но Роман досадливо вырвал ногу. Лёха отпускал сверху насмешливые реплики и швырял в лицо Роману колючие ветки.
— Иди-иди сюда! — похохатывал он. — Я тебя живо вниз спущу… Турманом закувыркаешься!
Лёшка Дьяков был на два года старше Романа, хотя и учились они в одном классе. Ленивый и не очень сообразительный, он плохо учился и дважды оставался на второй год, чем немало огорчал своего отца, механика по ремонту электропил леспромхоза. Долговязый Лешка почти на голову выше Романа и наверняка сильнее. Правда, был у Дьякова один недостаток: медлительность. Чтобы ему раскачаться, нужно время.
Гришка снизу видел, как Лёшка, перегнувшись через сук, лупил Романа по голове, по лицу длинной колючей веткой. Топор был воткнут в красноватый ствол. Острое блестящее лезвие пускало солнечные зайчики. В следующее мгновение все перепуталось: Лёшка только что был наверху, а теперь оказался ниже Романа. Оказывается, тот за ногу стащил его. Затрещала чья-то рубаха. Боролись мальчишки молча, слышалось только тяжёлое пыхтение, да вниз сыпались труха и иголки. Вот они уже на последнем суке. Лица злые, раскрасневшиеся. У Лёхи от ворота до живота располосована рубаха. У Романа на щеке вспухла длинная царапина. Нижний толстый сук подозрительно потрескивал, но дерущиеся мальчишки ничего не замечали. Они так и грохнулись на мох вместе с обломившимся суком. Мгновенно вскочили на ноги и снова сцепились; Лёшка попытался подставить подножку, но, уже падая, Роман каким-то образом вывернулся и всей тяжестью придавил противника к земле.
Видя, что никак не вырваться из цепких объятий Романа, долговязый Лёшка пробурчал:
— Пусти… Ну, твоя взяла! Пусти говорю!..
Роман отпустил. Лёшка медленно поднялся с земли и угрюмо ощупал порванную рубаху.
— Теперь дома будет… Мамка всю плешь проест!
Лёшка расстроился из-за рубахи. Мать у него действительно очень вспыльчивая. Бывает, из-за ерунды раскричится на всю улицу. А то ещё отлупит Лёшку верёвкой.
— Не расстраивайся, я сейчас зашью, — вдруг раздался совсем рядом девичий голос. Ошеломлённые мальчишки увидели на лесной тропинке Майю. Она стояла за соседним деревом и всё видела.
— Ты чего это за нами подглядываешь? — недружелюбно сказал Гришка.
— Много чести, — обрезала девчонка. — Я шла мимо и услышала, как вы ругаетесь… Не каждый день увидишь драку на дереве…
— Ну, посмотрела — до свиданья, — сказал Роман, всё ещё не остывший после схватки.
— Чего это ты командуешь? — сказала девочка. — Может, и со мной сразишься?
— Как разговаривает? — ухмыльнулся Гришка. — Тебя, наверное, никогда не били?
— И у тебя поднялась бы рука на девочку? — смерила его уничтожающим взглядом Майя.
— Каждый сверчок знай свой шесток, — изрёк Гришка.
— Снимай, — повернулась Майя к Лёхе и достала из сумки вышивку с цветными нитками и иголками.
Лёшка обрадованно стащил рубашку и протянул ей. На широкой груди его тоже алела царапина.
— Просто удивительно, что вы себе шеи не свернули, — сказала Майя, усаживаясь на невысокий пенёк и раскладывая на коленях шитьё.
— Ты ему рубаху зашиваешь, а он деревья губит, — заметил Гришка.
— Он уже достаточно наказан, — ответила Майя. Иголка летала в её ловких тонких пальцах. И вообще вид у неё был очень домашний.
Роман раскрыл было рот, собираясь что-то сказать, но так и не сказал. Махнув рукой, отошёл в сторону и стал смотреть на красных Муравьёв, суетящихся между сосной и небольшим рыжим муравейником. По толстому корявому стволу вниз головой спускался маленький куцый поползень. Иногда замирал на одном месте, что-то склёвывал с коры и деловито скользил дальше. Солнце позолотило вершины деревьев, разбросало по усыпанной иголками земле жёлтые пятна. Пятна вытягивались, передвигались, будто играли в пятнашки. Иногда солнечный луч ярко вспыхивал то на красноватом клочке коры, то на глянцевитых листьях брусничника, то на крыльях юркого лесного жука.
«Не поймёшь этих девчонок, — размышлял Роман. — Вчера обозвала вредителями, нынче, как родному брату, зашивает рубаху Лёшке Дьякову, который, уж если на то пошло, всем вредителям вредитель…»
Встряхнув на руках рубашку и наклонив голову, Майя, как заправская мастерица, с удовлетворением посмотрела на свою работу.
— Твоя мать и не заметит, — сказала она, передавая рубашку довольному Лёхе.
Тот натянул её, схватил почти пустой мешок — ребята помешали ему набить его шишками, — топор и, немного косолапя, зашагал в сторону посёлка.
— Эй, как тебя? — окликнула Майя.
Лёха остановился. Маленькая голова с тёмными жёсткими волосами удивительно долго поворачивалась на тонкой шее. Ребята привыкли, что Дьяков медлительный человек, а для девочки это в диковинку.
— У него шея деревянная? — спросила она.
— Чего тебе? — после длительной паузы поинтересовался Лёха.
— Ты забыл спасибо сказать, — ласково улыбнулась Майя.
— Чего? — удивился Лёха.
— У вас, наверное, это не принято, — сказала Майя.
Лёха ещё некоторое время смотрел на неё, потом смачно сплюнул и неторопливо зашагал дальше. Но вот его шаги стали замедляться, и Лёха совсем остановился. Так же медленно, как и первый раз, повернулся.
— Это самое… благодарствуем… — выдавил он из себя и, удивив ребят, довольно живо повернулся и почти бегом направился к посёлку.
— Почему во множественном числе? — наморщила лоб Майя. — Да и слово выкопал какое-то древнее.
Роман и Гришка переглянулись и разом рассмеялись.
— Что вы? — взглянула на них девочка. — Вот увидите, он больше не будет калечить деревья… Просто до него всё доходит дольше, чем до других.
— Если у неё дедушка профессор, так можно и нос задирать? — возмущался Гришка во дворе дома Басмановых. — Все дураки, одна она умная!
Роман молча привинчивал к раме мопеда самодельный багажник. На нём можно пристроить второго седока.