- Погоди... Малюгин, ты как?
- Да ить зацепил, бродяга... - гимнастерка Малюгина была в крови, а шея укутана белоснежным бинтом. Птичкин расстарался.
- Значит жить будем. Повоюем еще.
- Повоюем, - согласился Малюгин. - Чего не повоевать.
- Голову перевязать надо, - Трибунский и бинт уже приготовил.
- Постой, - отмахнулся Логунов. Он вспомнил про Столярова... - Лейтенанта ранило. Первой очередью. Вы не видели? Может быть, Гогебошвили паникует? Посмотрите, что с лейтенантом. Я тоже сейчас...
Птичкин и Трибунский тут же исчезли из кузова. Морщась от боли, Логунов осторожно перекинул ногу через борт. Называется, дрыном ударили... А голова при каждом движении взрывается от боли, как будто там сидит хороший осколок. Медленно, в три приема, он опустился на землю.
Возле машины на спине лежал лейтенант Столяров. Гогебошвили успел принести сюда лейтенанта и стоял рядом. Голова у Столярова прострелена насквозь. Пуля вошла чуть выше лба и вышла на затылке. Лицо и гимнастерку залила запекшаяся кровь. Губы плотно сжаты, а глаза раскрыты и смотрят в небо, откуда прилетел и куда скрылся убивший его летчик.
Отвоевался лейтенант Столяров. Произошло то, во что Логунову не хотелось верить.
Логунов, Трибунский, Птичкин, Мозжилкин и Гогебошвили стояли возле тела лейтенанта. К машине собирались расчеты. Подходили, снимали пилотки. Кто-то прихрамывал, кто-то прыгал на одной ноге, и двое помогали ему. Вдали двое несли кого-то. Кажется, не одного лейтенанта Столярова потеряли они в этот день.
Голова у Логунова опять закружилась, и он неловко сел на землю. Подошел Трибунский. На этот раз не спрашивал, не предлагал: рванул обертку с индивидуального пакета и стал перевязывать сержанту голову. Логунов послушно подчинился.
- Напахал он здесь... - Птичкин снял пилотку, сунул ее в карман. - Еще кого-то достал.
Логунов обернулся. Подходили Угольников и Долотов. Несли на плащ-палатке солдата. Возле машины остановились, опустили ношу на землю, расправили плащ-палатку. На ней, вытянувшись во весь невысокий рост, лежал Огородников. Лежал тихо, не шевелился, будто по команде "смирно", которую он так не любил.
- Убили? - спросил Логунов, хотя понял уже, что нет Огородникова.
- Очередью полоснуло, вот так, - показал Угольников от левого плеча к правому бедру. - Мы с ним рядом лежали. А какой наводчик был. Другого такого нет в полку. Такая вот судьба-сука, лучших убирает.
Трибунский закончил бинтовать, и Логунов встал. К машине собрался весь взвод. Последними подошли Мозжилкин и Григоренко. Между ними, придерживая их за плечи, прыгал на одной ноге старший сержант Земсков. Логунов механически отметил: четыре человека выбыли из строя.
- Оба? - спросил, ни к кому не обращаясь, Земсков.
Ему не ответили.
- Большое несчастье, - Гогебошвили как будто очнулся. - Понимаешь, неправильно я сделал. Надо было остановить машину. Тогда лейтенант был бы живой, и Огородников тоже был бы живой.
- Почему не остановил? - устало посмотрел на шофера Угольников.
Лейтенант приказал. Сказал: "Жми, Гогебошвили, на всю железку. Быстро. В лесу спрячемся!" Я жал. Но лес слишком далеко стоял. Не успел.
- Правильно сделал, что жал, - Земсков попытался подтянуть ногу и сморщился от боли. - Если бы ты остановился, "мессер" машину разнес бы в щепу. И пушки мог бы покалечить.
- Да, матчасть разбил бы, - подтвердил его Малюгин. - Это точно.
- А прыгать на полном ходу как?! - возмутился Угольников. - Шеи мы все посворачивать могли и руки-ноги переломать. Сам теперь сидишь, ногу покалечил. Прыгуны... Цирк устроили.
- Ты думаешь, Угольников, промазал бы "мессер" в машину, если бы она стояла? - спросил Трибунский. - Представь, рубанул бы он по снарядам, что в кузове лежат. Что бы тогда осталось от взвода?
- Что-что!?. Ни хрена бы от нас не осталось, - отрубил Угольников, как будто это не он только что Гогебошвили выговаривал.
- Считай Гогебошвили, выручил ты сегодня взвод, - поддержал расстроенного шофера Земсков. - Два раза подряд от "мессера" ушел. Он прямо над головой висел, хвостом чуть кабину не задел, а ты ушел. Такое, брат, не каждому удается. Мастер.
Он снова попытался наступить на больную ногу, и опять у него не получилось.
- Что с ногой? - подошел к нему Логунов.
- Сам не пойму. Когда прыгал, подвернулась. Наступить не могу... Вывихнул, наверно. А может и сломал. Тогда совсем хреново.
С большим трудом сняли с Земскова сапог. Правая нога в щиколотке раздалась, припухла, отливала синевой. А стопа и вовсе торчала наискось. Вывих или перелом?
Птичкин осторожно ощупал ногу. Земсков закусил губу, терпел.
- Вроде вывих, - решил Птичкин. - Надо бы сейчас и вправить, пока свежий. Сейчас не вправим, потом хуже будет, разнесет ногу, как полено.
- Умеешь что ли? - спросил Земсков.
- Дело нехитрое. Видел я, однажды, как ногу вправляют, как раз щиколотку. Может кто другой умеет? - обратился Птичкин к собравшимся.
Умельца не нашлось.
- Значит я, - решил Птичкин. - Но больно будет. Потерпишь?
- А куда мне деваться? - кажется, Земсков хотел улыбнуться, но улыбка у него не получилась.
- Раз такое дело - полечим тебя сейчас. Придержите его ребята.
Трибунский взял Земскова за плечи, Григоренко обхватил вторую ногу, а Птичкин еще раз ощупал стопу, пошевелил ею осторожно.
- Готов? - спросил он.
Земсков кивнул - давай.
- Держите крепче, - попросил Птичкин и рванул щиколотку.
Земсков вскрикнул, лоб у него мгновенно покрылся каплями пота.
Может костоправ-доброволец что-то и не так делал, но получилось. Птичкин еще раз осторожно ощупал ногу.
- Болит, конечно?
- А ты как думаешь? - Земсков выдохнул, посмотрел как-то рассеянно... - Ладно, бывало хуже.
- Должно поболеть. Вывих все-таки. Вправил я тебе стопу. Теперь перебинтовать надо, и потуже. Через пару дней будешь в норме, - заверил Птичкин. - И палку тебе хорошую надо. Придется пока с бадиком поковылять.
Он забинтовал Земскову ногу. Поверх бинта плотно завернул портянку и прикрутил ее шпагатом.
Остальные в это время молча, словно в почетном карауле, стояли возле Столярова и Огородникова.
- Надо похоронить, - сказал Малюгин.
Встал и Земсков, тяжело оперся на плечо Птичкина.
Смерть человека на войне не менее тяжела, чем в мирные дни. Погибают не просто близкие люди, а товарищи, с которыми делил все тяготы фронтовой жизни, которых ты не раз выручал из беды и которые не раз спасали тебя. И это усиливает горечь утраты.
- Здесь могилы потеряются, - Логунов с неприязнью посмотрел на бескрайнее, заросшее сорняками поле. - Похороним в роще, там тихо. Хорошее, спокойное место. И нам здесь оставаться нельзя. Могут другие прилететь. Положите на машину лейтенанта и Огородникова... Долотов, поведешь. Если появится "мессер", не жди команды. Жми на всю железку и маневрируй. Как это сделал Гогебошвили. Остальным прыгать на ходу.
Получилось, что Логунов отдал команду. Не Угольников и не старший по званию Земсков. И все послушно выполнили ее...
Положили Столярова и Огородникова на ящики со снарядами. Помогли забраться в кабину Земскову. Долотов осторожно повел машину, и через несколько минут, которых не хватило раньше, чтобы уберечь взвод, "студебеккер" был в роще. Здесь стояла удивительная тишина. В тени высоких деревьев замерли сочные травы. Крутила бесконечную карусель мошкара, растягивали узорные сети паучки...
В этой роще не было войны.
* * *
Они осторожно сняли погибших. Помогли спуститься Малюгину и Земскову. Могилу вырыли на поляне возле высокой, но молодой еще березы. Широкую могилу на двоих.
Солдаты стояли, смотрели на убитых товарищей, прощались и не могли проститься.
- Скажи пару слов, - шепотом подсказал Земсков Логунову.
- Не могу, - отказался Логунов. - Может ты...
- Надо тебе. Ты с ними воевал. Должен сказать.
Логунов выступил вперед, уцепился правой рукой за приклад автомата, левой оперся на ствол березы.
- Вот так, ребята, - сказал он негромко. И все повернулись в его сторону. - Им и двадцати нет. Жить бы и жить. А приходится хоронить. Наш лейтенант, гвардии лейтенант Столяров. Он хотел стать инженером, мосты хотел строить, чтобы каждый мог перейти любую реку, не замочив ног... Но пришла война, и он стал артиллеристом.
Гвардеец Василий Огородников - сын крестьянина и сам крестьянин. Остались у него далеко отсюда, в Чувашии, отец и мать. И город Чебоксары, который он любил. А сколько подбил он фашистских танков, вы все знаете... Они погибли в бою, хотя сегодня они не сделали ни одного выстрела, не подбили ни одного танка, не убили ни одного фашиста. Но они погибли в бою. Нам продолжать этот бой. За себя и за них. Во всех боях они будут вместе с нами. И вместе с нами придут к победе.
Логунов подошел к погибшим, опустился на колено и поцеловал в лоб Столярова, затем Огородникова. Кивнул Птичкину. Тот спустился в могилу и расстелил плащ-палатку. На нее уложили тела и укрыли их другой плащ-палаткой. Логунов зачерпнул горсть прохладной земли и осторожно, как будто боялся нарушить покой погибших, бросил ее в темную могилу. За Логуновым потянулись остальные... Потом разобрали лопаты.
Над могилой вырос невысокий желтый холмик. В изголовье поставили высокий столб, вершину которого Долотов стесал топором. На белой древесине Трибунский вывел крупными печатными буквами имена погибших, их фамилии и чуть ниже: 1924-1943 - год рождения и смерти товарищей своих.
- Становись! - отдал команду Логунов.
Взвод выстроился в одну шеренгу.
- В честь наших погибших товарищей... Огонь!
Четырнадцать автоматов ударили громом в ясное небо.
На войне тоже бывает ясное и красивое небо. Но его не очень любят.
* * *
- Отойдем в сторонку, - предложил Земсков Логунову и Угольникову. - Поговорить надо, посоветоваться.
Отошли. Остановились у высокого пенька на краю поляны.
- Присядем, - предложил Земсков.
- Присядем... - Голова у Логунова по-прежнему болела. И не хотелось ни о чем думать. Лечь бы сейчас на теплую травку, закрыть глаза и дремать... Но куда денешься? Приходилось терпеть. Посоветоваться, и верно, следовало. - Ты в кресло, а мы на травку.
- В кресло, так в кресло, - Земсков осторожно опустился на пенек, поудобней пристроил больную ногу.
- Посидим, покурим... Дела у нас хреновые и табак горлодер, - угрюмо протянул Угольников. Вынул из кармана кисет и тяжело уселся на траву.
- У меня "Беломор", - Земсков достал помятую пачку, - если от них что-нибудь осталось, когда я о грешную землю грохнулся. Берег папиросы. Думал, приедем, устроимся, перекусим. А потом и покурим. Настоящий "Беломор", как до войны.
Среди помятых, изломанных папирос они нашли шесть штук целых. Закурили.
- Молодец Гогебошвили, - вспомнил Земсков. - Если бы не он, потеряли бы полвзвода. Наверняка. И машину. Это точно. "Мессер" упрямый попался. Два захода.
- Джигит, гребанный, - Угольников глянул на Гогебошвили, который что-то рассказывал солдатам. - Как на лошади скакал. Пусть бы и скакал по своим горам. Я бы ему водить машину запретил. Как ненормальный каруселил. Я думал - машину перевернет. Вот тогда бы мы повеселились. Тогда бы нам совсем хорошо стало. И думать не надо было бы, что дальше делать.
- Так ведь вывел из-под "мессера" и машину и орудия.
- Вывел... А не хрена было ехать днем. Дурацкий черт нас понес, да еще в такую погоду, - Угольников зло сплюнул. - Ночи для нас нет, что ли? Ночью бы проскочили, запросто. Штабная крыса придумала, а мы расхлебывай.
- Крыса - не крыса, а если утром танки встречать? За ночь как следует не окопаешься, - напомнил Земсков.
- Значит прошлой ночью надо было туда взвод перебросить. Соображать же следует. Нельзя вот так - под "мессер" подставлять.
- Кто знал, что он прилетит.
- А какого хрена они там сидят наши отцы-командиры?! Раз сидят, значит должны знать. А не знают, так и не хрена там зады просиживать, нас под "мессеров" гонять. Мы им не оловянные солдатики.
- Умный ты, Угольников, все знаешь, - по тому, как Земсков это сказал, можно было понять, что не считает он Угольникова умным. - Не пойму, чего тебя у орудия держат? Тебе срочно надо в штаб перебираться. В корпус, а еще лучше в армию. Тогда и война бы по- другому пошла.
- Да уж не послал бы взвод днем, под "мессера" - окрысился Угольников.
Логунов прислонился спиной к молодой, теплой от осеннего солнца березе. Неторопливо курил. Прикидывал, как теперь быть?
- Хреново все у нас получается, - как будто подслушал его мысли Угольников. - Взвод есть, а командира нет. И Огородникова нет - он же наводчик от бога. Я его в свой расчет переманить хотел. А он за тебя, Логунов, держится, как будто ты его салом кормишь.
- Ладно, хватит трепаться. Что делать будем? - спросил Земсков.
- Что, что... - Угольников оглянулся на желтый песок могилы. - По-умному, так надо возвращаться в полк. Командир погиб. И едем неведомо куда.
- Это - по-умному. А если по делу? Нас послали фрицев встречать. Там где-то дыра, ее закрыть надо.
- По делу? По делу... Не люблю я дырки закрывать. Мы ведь толком и не знаем, что лейтенанту приказано было. Ну не знаю я, как нам быть. Хреновые у нас дела.
"Хреновые у нас дела... - Логунов не слушал, о чем там Земсков и Угольников рассуждают. - Без командира остались... И Огородникова нет. Малюгин ранен. Надо в медсанбат доставить. У меня башка болит, ничего не соображаю. Какой из меня вояка. Земсков на костыле прыгает, тоже не подарок...
- Чего ты не знаешь? - рассердился Земсков. - У нас приказ есть. - Его не Столярову дали, а взводу. Есть лейтенант, нет лейтенанта, а выполнять приказ взводу. Значит, идем на соединение с танкистами.
- На соединение... А куда? - спросил Угольников. - Взводный знал куда идти. А я не знаю. Ты знаешь?
- Ну... - Земсков сообразил, что и он толком не помнит, куда взводу идти. Лейтенант что-то говорил, а Земсков не прислушался. Думал о чем-то другом... - Точно не помню. Что-то вкусное. Вроде Краюшки... Или Ватрушки. Найдем. Поспрашиваем и найдем.
- У кого поспрашиваем? - возмутился Угольников. - Местных никого нет. И сплошной линии фронта нет. А если к фрицам зарюхаемся? Логунов уже однажды зарюхался. Помнишь? Так еле выскребся. Повезло ребятам. В полк надо возвращаться. Узнаем хоть, куда идти надо. И взводного дадут.
- Чего ты во взводного уперся!? Без взводного не можешь?
- Могу, только пусть тогда мне самому толком расскажут, что делать надо.
По всему выходило, что прав Угольников. И места назначения они толком не знали, и к фрицам зарюхаться можно. И толком не знали, что лейтенанту Столярову приказали. Но возвращаться в полк, тоже, вроде, нельзя. Получиться, как будто из боя вышли, без приказа...
- Чего молчишь? - окликнул Земсков Логунова. - Задремал что ли?
- Нет, задумался.
- Что думаешь?
- Без командира плохо, и без Огородникова плохо, - Логунов говорил медленно и негромко. Голова болела. - И впереди ничего хорошего. Толком что нас там ждет - не знаем, но чувствую - вляпались.
- Слышал, о чем мы здесь рассуждаем?
- Нет. Как-то... Я же говорю - задумался.
- Угольников говорит - возвращаться надо в полк.
- С чего бы это? - удивился Логунов. - Дела у нас, конечно, хреновые. Но и в полку нас не ждут... Что ты комбату скажешь?
- Что, что?! - вскинулся Угольников. - А скажу. Что по-людски надо. Под "мессера" послали. И куда ехать не знаем. Не сказали, понимаешь, нам.
- Логунов, а ты знаешь, в какую деревню нам? - спросил Земсков.
- Лейтенант говорил - в Лепешки. Километров сорок. Думаю, половину пути мы уже отмахали.