Как ни был я в ту пору молод, как ни недавно взялся за перо, я решил возражать и стал писать против них, к чему, надо признаться, они отнеслись поистине сурово.
Во второй раз я отошел от своих друзей в ту пору, когда король Яков обхаживал диссентеров, задумав отменить « Закон против папистов и иноверцев» и «Закон о присяге», с чем я никак не мог согласиться. Как в первом случае, я говорил, что по мне уж лучше, чтобы папистская Австрия погубила протестантов в Венгрии, нежели чтобы магометанская Оттоманская империя сгубила всех— и протестантов, и католиков, полонив Германию, так и в сем втором случае я заявил диссентерам, что, на мой взгляд, пусть лучше Церковь Англии пустит нас по миру и разорит пенями и штрафами, нежели паписты нападут на церковь и на диссентеров и всех нас уничтожат на кострах.
Следующее расхождение во мнениях, какое вышло у меня с сими достойными джентльменами, касалось нечестивого обычая частичного единоверия, и я имел несчастье разгневать сих добрых людей скорее тем, что мои доводы были сильнее, нежели тем, что мои слова им были неугодны.
Я дожил до того времени, когда сами диссентеры столь спокойно, пожалуй, даже одобрительно относятся к любому парламентскому акту, что и не помышляют предотвращать его. Друзья их горячо протестовали против запрета на частичное единоверие, они и в самом деле поступят по-дружески, если заговорят вновь об отмене сего Акта.
Еще раз я возражал достойным джентльменам, увидев их несправедливость к королю Вильгельму, о чем не стану здесь распространяться, ибо, думаю, они прозрели и тщатся ныне возместить все то, чего недодали ему при жизни.
В пятый раз я не сошелся с ними во мнениях касательно Договора о разделе, но тут многие честные люди ошибались, о чем я заявил еще тогда, и я предрек моим друзьям, что если они будут дальше воевать, то кончат дело худшим договором.
На мой взгляд, так оно и вышло, когда был заключен Гертруденбургский договор.
Шестое разногласие последовало, когда старые виги ополчились на новых вигов, и «Наблюдатель» все то время, пока продолжалась эта распря, отзывался о герцоге Мальборо и милорде Годольфине, признаюсь, хуже, чем Авель и «Исследователь», но удачи это не принесло. Я удостоился тогда чести услышать от милорда Годольфина, что служил его светлости верой и правдой, и не без пользы. Но лорда-казначея уже нет в живых, а у меня не осталось никаких свидетельств сказанного, за вычетом тех, какие можно отыскать на страницах «Наблюдателя», где меня ругают последними словами и объявляют врагом отечества за то, что я пособлял милорду Годольфину и герцогу Мальборо. Сколь часто нужно менять флаги, чтобы поспеть за эдакой сменой взглядов?
Ныне они в седьмой раз порвали со мной, и на сей раз злодейство мое состоит в том, что я не соглашаюсь верить обвинениям против королевы и против бывшего лорда-казначея и не желаю говорить о них такие же слова, какие не говорил когда-то о милорде Годольфине и герцоге Мальборо.
Но я и в самом деле не мог поверить этому обвинению и посему не мог сказать ничего подобного ни о ком из них, да если б даже я всерьез тому и верил, мне и тогда бы не пристало признаваться в этом вслух по причинам, которые я уже указывал выше.
При постоянной перемене взглядов и правлений нужно быть истинным флюгером, чтобы никогда не отрываться от всех прочих, иначе с неизбежностью останешься в одиночестве, в каковом я ныне и пребываю, и за что меня обвиняют в измене собственным убеждениям, клянут якобитом и кем угодно. Бог судья всем этим людям. Если бы они вникли в обстоятельство моего дела и указали мне какой-либо мой проступок, я честно бы признался, совершал его или не совершал.
Если бы они мне доказали, что я брал взятки и получал подачки и пособия, я бы ответил честно, верно это или нет. Если бы они назвали список книг, которые считают вышедшими из-под моего пера, и объяснили, почему вину за написание оных возлагают на меня, я бы признал подлинные свои ошибки, отрекшись от тех, какие не совершал. Но эти люди не желают оказывать милосердие и не желают слушать раскаяние виновного, чем нимало не напоминают своего Создателя, оставившего свою волю в заповедях.
Я знаю, что такова участь многих, и утешаю себя тем, что не во власти сих людей творить последний суд, ибо они уготовили бы чудовищный конец всем, кто с ними не согласен. Но в день последнего суда многие люди и дела их рук предстанут в новом свете, и некоторых, что кажутся сегодня чистыми и достойными, сочтут низкими и подлыми, а некоторых, кого сегодня почитают низкими и подлыми, оправдают и раскроют им объятия. На что я и уповаю и заключаю сказанное словами из Пророка: «Ибо я слышал толки многих: угрозы вокруг; заявите, говорили они, и мы сделаем донос. Все, жившие со мною в мире, сторожат за мною, не споткнусь ли я: может быть, говорят, он попадется, и мы одолеем и отомстим ему».
В «Примечаниях» мистера Пула, касающихся сих слов, есть строки, удивительно похожие на то, что мне еще осталось рассказать о моем деле, и я не могу не привести их тут.
«Пророк, — пишет мистер Пул, — изъясняет, отчего помыслил он оставить призвание свое. Слух его полнится глумлениями и поношениями бесчестящих его. Слышатся ему угрозы отовсюду, многие ищут уловить его, строят ковы. И мало что превозносятся над ним, но умышляют на него и иных склоняют к злословию. Не только чужие, но и те, кому надлежало бы умилосердиться над ним, и более всех лицемерно благоволившие искали сделать ему злое и сторожили преткновения его, не скажет ли он и не сотворит ли что нечестивое, дабы оклеветать и одолеть его, и тем утолить злобу свою. Ибо таков есть дух нечестивых, о ком Иов и Давид возносили стенания».
Сказанное подводит меня к неким особенностям моего дела, каковые позволяют уподобить его участи ветхозаветного пророка; говорю сие не из дерзостной самонадеянности и памятуя о различии, какое существует между нами.
Как только королева умерла и был провозглашен король, человеческое озлобление против меня дошло до таких крайностей, какие я не в силах описать тут. Если я пытался сказать доброе слово о состоявшемся воцарении, это объявлялось пресмыкательством, а меня называли переметной сумой. С другой стороны, хоть я и старался ни во что не вмешиваться и не написал ни единой книги по смерти королевы, очень многие сочинения провозглашались моими, а откликавшиеся на них всечасно набрасывались и на предмет сих книг, и на их предполагаемого сочинителя. С того дня, как высадился в стране король, я лишь однажды говорил с милордом Оксфордом и более ни разу не получал от него никакого известия, приказа или записки и не сносился с ним никаким иным способом. Однако на него обрушиваются за то, что я пишу якобы в его защиту, а на меня — за якобы написанное мной. Как ни горестно все это слышать, меня весьма поддерживает то, что я нимало не повинен в сих прегрешениях.
Я равнодушен к гневу и брани партийных приверженцев, но не могу быть равнодушен к предубежденности и ложному мнению обо мне тех, кого я почитаю за достойных людей и добрых христиан, и твердо верю, что в положенное время Господу будет угодно просветить их на сей счет. Благодаренье Богу, я всегда поступал, сообразуясь с личной добродетелью и общественным согласием и уповаю, что вследствие сего Господь восстановит меня во мнении всех здравомыслящих и беспристрастных людей. Ибо сие есть единственное мое желание, а что станется с теми, кто отличается пристрастием и несправедливостью, мне неведомо и мало меня заботит.
Но не могу тут не показать жестокость их обхождения со мною, явленную уже в то время, когда я писал настоящий трактат. Имея шестерых детей, я дал им наилучшее образование, какое позволяли мои обстоятельства и какое, надеюсь, поможет им увидеть больше участия со стороны ближних, нежели видел их отец. Я не задолжал ни единого шиллинга ни за их обучение, ни за что иное, имеющее до того касательство. Однако в «Летучей почте» недавно было напечатано, что я никогда не платил за обучение своих детей.
Если кто-либо в нашем королевстве вправе взыскать с меня хотя бы шиллинг за их обучение или за что-либо, имеющее до них касательство, пусть явится и взыщет, что положено.
Такие лица не заботятся о том, какие пагубные слова они пишут и говорят, правду ли они провозглашают или ложь, им только и нужно, что осыпать меня оскорблениями, даже если сие и послужит к моей погибели. Я призываю своих злейших врагов оказать мне честь и справедливость в сих делах.
Conscia mens recti famae mendacia ride ( Чистая совесть ее потешалась над вздорами сплетен ( лат.). Овидий).
Дополнение издателя.
Пока настоящее сочинение готовилось к печати и было доведено до сего места, с автором случился удар, вследствие чего он лишился способности писать дальнейшее, предназначаемое им в свою защиту. И поскольку в сем слабом и немощном состоянии он пребывает на протяжении шести недель, не будучи в силах ни продолжать свой труд, ни вернуться к здоровью, чего невозможно ожидать в ближайшее время, друзья его сочли уместным не задерживать более выход сего сочинения. Ежели силы к нему вернутся, он сумеет продолжить предпринятое, ежели нет, то, по мнению всех, кто его знает, сие произойдет вследствие того самого обхождения, на какое он тут жалуется и какое он не вполне успел здесь описать.
1703 г.
Совершенный английский торговец.
Первоначально в 1725 г. появился первый том этой книги, рассчитанный на начинающего дельца. Работа над книгой продолжалась в течение последующих лет, когда первый том был переиздан, дополнен вторым, обращенным к торговцу независимо от его возраста, и, наконец, в 1728 г. оба тома вышли вместе. На протяжении всего века, в то время как многие другие сочинения Дефо предавались забвению, « Совершенный торговец» продолжал иметь успех.
Фрагменты.
Введение.
Предназначая сие наставление торговцам нашего столетия, заметим в нескольких словах, дабы предмет не расходился с изложением, кого мы понимаем под торговцем, а также в чем он должен быть осведомлен, чтоб удостоиться прозвания «совершенный».
Слово «торговец» в разных местах толкуют по-иному, из-за чего и требуется разъяснить, что оно значит. Так, лица, проживающие в наших северных графствах или в Ирландии, решили бы, что вы имеете в виду мастерового вроде кузнеца, плотника, сапожника и прочих, каких у нас зовут ремесленниками.
В иных местах под этим словом разумеют только тех, кто возит свой товар по ярмаркам и городам или разносит по домам, их прозывают в Англии разъезжими торговцами, в северных графствах — лоточниками, а в нашей повседневной речи они известны как разносчики.
Однако ж в Англии, а чаще в Лондоне, да и повсюду в южных графствах мы применяем слово «торговец» к владельцам складских амбаров и разного рода лавочникам, торгующим и в розницу, и оптом, они и именуются торговцами, или торговыми людьми. Таковы все наши бакалейщики, продавцы шелковой и бархатной материи, льняной и шерстяной мануфактуры, посредники от Блэквелл-холл, хозяева табачных лавок, галантерейщики, торгующие шляпами и мелочным товаром, владельцы модных, книжных, писчебумажных и иного рода лавок, коль скоро они не производят и не отделывают свой товар, который продают и в розницу, и оптом. Тогда как мастера, производящие и продающие товары, пусть даже и в своих лавках, суть не торговцы, а ремесленники, к коим относятся сапожники, литейщики, кузнецы, столяры, плотники, резчики, токари и прочие. Те мастера, что только производят или участвуют в изготовлении товаров, известны как изготовители или кустари. Сообразно надобности я буду касаться всех этих занятий, считая, что достаточно уже растолковал их и более пространных разъяснений далее не потребуется.
Помимо вышеперечисленных, в торговле заняты иного рода лица, стоящие ниже — работники, рабочие и слуги, а также стоящие ступенью выше и именуемые купцами. Заметим по необходимости, что в северных графствах и в Ирландии, как и в чужих краях, торговцы называются порой иначе: подобно тому как ремесленников и кустарей прозывают там торговцами, то и лавочников — говоря по-нашему, торговцев — зовут купцами, и даже лоточников называют странствующими купгщми. Тогда как в Англии купцами именуют только тех, что ведут переписку и возят домой разные изделия и плоды земли из разных стран или все это отправляют за границу. А если сказать проще (что уместно, поскольку я пишу для тех, равно как и о тех, кто говорит попроще), то под купцами разумеют всех, кто торгует за морем. В знак уважения и для отличия от остальных торгующих лишь их, и только их, зовут купцами в Англии. Однако в настоящем сочинении я не намерен их касаться и не для них его предназначаю.
Как сами торговцы по роду своих занятий делятся на разные разряды, так и торговля делится на виды. И так же как английская коммерция намного превышает коммерцию иных держав, так и часть ее — какую мы называем отечественной или внутренней торговлей — заметно превосходит торговый оборот прочих держав, хоть многие из них, особенно Франция и Германия, изрядно больше Англии числом земель и обитателей.
Я нахожу, что это происходит по нижеследующим причинам.
1. В Англии изготовляют больше чем где бы то ни было товаров и для домашнего употребления, и для продажи в иных странах, и все сии товары выпускаются и производятся стараниями местных жителей.
2. Англия намного больше, нежели какая-либо иная страна в мире, ввозит товаров и плодов из мест, где их выращивают и изготовляют.
3. У нас и больший флот, и больше моряков, которых мы содержим для ведения своей торговли, нежели в прочих краях Европы, а может статься, и во всей Европе разом.
А потому, помимо множества зажиточных купцов, торгующих за морем и получающих оттуда всякую продукцию, у нас в отечестве имеется немало состоятельных купцов, которых мы зовем торговцами (хоть правильнее было бы их называть владельцами складских амбаров) и у которых снаряжаются купцы, плывущие за море, разнообразными товарами и изделиями Англии; у нас есть также и оптовые торговцы, которые скупают у купцов все иноземные товары, коими те снабжают, предварительно списавшись с торговыми людьми из отдаленных уголков королевства, складские амбары и хранилища, откуда все товары поступают к розничным торговцам, а от последних — в руки к покупателям, ради которых и ведется вся торговля. Таких людей я разумею под торговцами и для их пользы собираюсь напечатать это сочинение.
Дальше я перейду к познаниям и свойствам, какими должен обладать торговец, дабы удостоиться прозванья «совершенный».
1. Такой торговец должен знать не только свой особый род торговли и свое дело — сего достало б и ремесленнику, чтоб почитаться совершенным мастером, — но наш торговец должен знать всю внутреннюю торговлю Англии, дабы при перемене обстоятельств он мог открыть любое дело и торговать всем, что добывается, произрастает и изготовляется в его отечестве, и, при счастливом случае, способен был оставить прежний вид коммерции, буде ему того пожелается, ради иного предприятия, не обучаясь всему заново.
2. Помимо того, он должен знать не только всяческие разновидности товаров, но те края и местности, где они производятся или произрастают и где их можно получить из первых рук с наибольшей выгодой.
3. Ему вменяется в обязанность владеть до тонкостей всеми законами ведения переписки и денежной и меновой торговли в любом графстве Англии, дабы иметь понятие о том, как действовать для большего прибытка. Он должен знать, что покупается за деньги, а что обменивается на другой товар, когда платить наличными, а когда в кредит, что брать на комиссию от изготовителей, что продавать посредникам, что отдавать деревенским перекупщикам на комиссию, что непосредственно заказывать изготовителям и прочее. Ему должно быть ведомо, где более всего бывает всяческих товаров, где эти рынки расположены, в какое время их доходней посещать, какие ярмарки пригодны для закупок, какие — для продажи, какие — для переговоров с сельскими перекупщиками, где бы ни происходило дело: в Стэрбридже, Бристоле, Честере или Эксетере; он должен разбираться, где ведется самый лучший торг: в Беверли, Лине, Бостоне, Гейнсборо или в каком ином месте.