Однако здесь есть некий парадокс, который нам никак не разрешить, хотя все мы и земляки, — мы не способны уяснить, что заставляет всех этих людей так страстно добиваться места в палате общин, какая там выгода? Мы знаем лишь одно: нас то и дело облагают податями, твердя, что такова воля парламента. Но мы никогда и не полагали, будто какая-либо доля наших денег отходит к выборным, мы полагаем, что наши деньги поступают к королю, хотя их сбором ведает парламент. К тому же нам известно из обращения короля по поводу созыва парламента, что он желает совещаться с выборными о делах великой государственной важности.
Нам невдомек, что они могут обрести, собравшись вместе и совещаясь с королем, ведь нас убеждают, что это не оплачивается, в чем и скрывается загадка. Непостижимо, зачем так тратиться на выборы, зачем спешить за двести миль и более в Лондон, зачем задерживаться там по полугоду, если за таковые тяготы им ничего не получить! Нам часто приходило в голову, что тут скрывается какая-нибудь тайна, и, кажется, мы не ошиблись.
Ничто не объяснит сию загадку лучше, чем состязанье двух компаний за места в парламенте, и смысл сего, как представляется, таков: компания, сумевшая добиться превосходства в числе мест, надеется упрочить свое положение и подорвать влияние соперницы, из-за чего обе компании и подымают столько шума, стараясь провести своих людей в парламент. И если поначалу мы надеялись, что дело выстоит или погибнет на основании своих истинных достоинств и потесниться доведется худшей из сторон, то ныне мы подозреваем, что хорошо бы потеснить их обе, ибо и каждая в отдельности, и обе они разом губительно влияют и на тех, кто торгует товарами, и на тех, кто их производит.
Вследствие вышесказанного нам представляется необходимым предать огласке наше возмущение такого рода действиями, и в нашем честном обращении нам бы желалось показать, что это действия обманные, порочные и пагубные, чреватые опасными для нашего Отечества последствиями по нижеследующим причинам.
1. Сто или сто пятьдесят подобных представителей повиснут, по присловью, мертвым грузом на парламенте, а столковавшись, смогут провести и отклонить любое предложение и, стало быть, судьбу наших сословий, подданных, религии и вольностей будут решать по собственному усмотрению.
2. Если верно, что тот, кто хочет покупать, надеется и продавать (а разум нам подсказывает, что так оно и есть), и если верно, что тот, кто закупил товар, намерен продавать его, дабы получить прибыток (а в это трудно не поверить, ибо иначе он теряет на покупке, лишаясь подчас и состояния, какое собирался приумножить), то, значит, это справедливо и для выборов, которые и покупаются, и продаются.
Благодаря влиянию, какое обретет в палате общин собрание сих членов, все, чем мы дорожим и что мы любим: наша торговля и религия, покой нашей страны, наши задачи, наш король, наша корона, — все может обратиться в объект купли и продажи. Подложные выборы станут первым шагом, а дальше, надо думать, последует подложное голосование, ибо лицо, потратившее тысячу фунтов на право заседать в палате общин, надеется вернуть их голосуя, иначе эти денежки пойдут по ветру.
По нашему скромному разумению, подобное бесчинство дает дорогу всяким плутням, коими извечно пользовались на выборах, скупая голоса, одаривая посторонних цеховыми привилегиями, подпаивая и сверх меры потчуя округу по месяцу, а то и по два, лишь бы добиться большинства на выборах. Все эти хитрости общеизвестны. Они имели столь печальные последствия, что многие из джентри, имевшие порядочный достаток, узнали разорение и впали в горестную нищету, и посему парламент мудро принял меры, препятствующие такого рода злоупотреблениям.
Но Дьявол, видимо, решившись извести нас, призвал всю свою хитрость и изобрел иное средство, десяти крат сильнее прежнего, воистину создание Сатаны. Прежде благодаря всем этим тайным, недозволенным приемам в палату общин умудрялись проникать лишь изредка неподходящие особы, теперь такие лица подбираются заранее, их действия и цели назначаются заблаговременно, слухи о чем идут по городу, а в Биржевой аллее желающие бьются об заклад, какая из компаний получит перевес на следующих выборах.
Кому хватает сметки для таких подсчетов и расчетов, достанет и бесчестности, чтоб торговать своим отечеством. Обзаведясь таким могучим средством власти, как подкупные выборы, они сумеют помыкать всеми охочими до денег, как спокон веку помыкают теми, кто покупается за мзду.
Печально думать, что парламент, большей частью состоящий из подобных выборных, будет решать, кто унаследует престол. Кто бы поверил, что тот, кто больше заплатит, получит право принимать решение, кому вручать английскую корону, и наша вольность, вера, как и все святое, будут запроданы за взятки иноземцам? Чтоб одержать над нами верх, французскому монарху больше не потребуется ни содержать значительную армию, ни строить корабли, ни укреплять свой флот, коль скоро дела великой государственной важности, переданные в ведение парламента, будут обстряпываться, направляться и решаться в кофейнях Джонатана и Гэрровея по цене, какую там заломит шайка маклеров.
Да и чего мы можем ожидать? Ведь тем, в чьей власти проводить людей в парламент, дано и верховодить: хозяин отдает приказ, и покупателю не стоит ссориться с маклером, иначе тот найдет себе другого покупателя, а несговорчивый останется ни с чем на следующих выборах. Таков порядок, и покупатели всегда зависят от бесчестного, продажного субъекта, именуемого маклером, который держит их в когтях и говорит, когда им подавать свой голос, когда воздерживаться, когда быть «за», когда «против», ему они и повинуются, по какой причине могут последовать бесчисленные бедствия для нашего отечества.
Тому, кто внемлет голосу и непреложным доводам рассудка, довольно вышесказанного, дабы проникнуться великим отвращением к постыдным, тайным, надувательским приемам, изобретенным биржевыми маклерами. Невыносимо видеть, как англичан дурачит горстка жалких торгашей, готовых обратить всю честную торговлю в лотерею и уподобить биржу игорному столу, засыпанному игральными жетонами, с чьей призрачною ценностью, когда они лежат там, приходится считаться как с доподлинной. Мнимая торговля будет вестись посредством плутней и мошенничества и управляться с помощью бесстыдства и глумления.
Шесть-восемь человек, вступивших в сговор и прикинувшихся, будто они скупают или распродают акции Ост-Индской компании, начнут вздувать или снижать курс акций, дабы, сообразно своей выгоде, склонить иных к их купле или продаже. Ни с истинной их ценностью, ни с положением дел в компании они не посчитаются, так что во времена убытков курс будет расти, а в пору прибыли и ожидания судов с изрядной партией товаров курс будет снижаться, то падая до тридцати пяти, а то взлетая до ста пятидесяти фунтов.
Должно быть, среди крупных маклеров не сыщется такого, который не скупил и не распродал бы подобных акций больше, чем есть в наличии у двух компаний, вместе взятых.
И потому пускай сии мошенники торгуют, жульничают и друг друга надувают, пусть оставляют с носом легковерных, но, ради бога, джентльмены, не допускайте, чтобы в их грязные руки попадали дела особой государственной важности!
Не дозволяйте им готовить парламентские акты и подбирать членов в палату общин, которые за них проголосуют.
Если нас подстерегает папистский заговор, если нам угрожает союз католических стран, давайте будем биться с ними сами, без посредников, вооружившись честными законами.
Не разрешайте, чтобы нами торговали, и наши выборы, законы, вольности и земли стали предметом барыша. Многие из наших маклеров — французы, и, если таковые подкупы на
выборах не прекратятся, достанет краткого обмена письмами между французским двором и кофейней Джонатана, для вящей убедительности подкрепленных луидорами, чтобы
вызвать в Англии разительные перемены.
Парламент Англии — наш правящий совет. Лишь людям высших целей и несомненной мудрости, отобранным с великим тщанием, дозволено входить в сообщество, столь замечательное своей властью и влиянием, ибо оно вселяет дух в закон, и этим духом все мы направляемся по воле всеблагого провидения. Тогда как все эти купцы и маклеры, лишенные и здравомыслия, и совести, которых норовят впихнуть в палату общин, способны только расшатать и подорвать благополучие страны, и надо удивляться, что оные бесстыдные попытки не вызывают отвращения у всех наших сограждан.
Как может король выказывать доверие народу (о чем он говорит в своем последнем обращении), когда в палате общин, а он ее воображал себе собранием народных представителей, хозяйничают люди, попавшие туда посредством плутней и обмана его подданных? Как король, осуществляя ту или иную меру, предпринятую с одобрения парламента, может довериться такой палате общин, где счету нет продажным лицам, которые за взятку или за тайную подачку врагов отечества и короля с готовностью проголосуют за любое дело? Как можно будет отстоять и уберечь протестантское исповедание, которому, по мнению людей осведомленных, грозит великая опасность? Как можно будет поощрять и охранять торговлю, поддерживать ее достоинства и защищать
ее пороки? Как можно будет помогать усовершенствованию нравов, столь нам потребному, к какому неустанно призывает нас король? Неужто биржевые маклеры, фуражиры, портные, Ост-Индские компании и прочие, скупающие места в парламенте, лишь бы добиться полезных им самим или их партиям решений, осведомлены в делах такого рода? Готовы ли они споспешествовать общим целям, кои
определяют благо нашего отечества?
Скажите биржевому маклеру, что Франция вступила в дружеский союз с Испанией или что московиты нарушают мир; заговорите с ним о несогласиях между датчанами и герцогом голштинским или о славном укреплении, коим Фландрия ограждена от Франции; спросите его о помощи, оказанной на Рейне императору, — сие ему не интересно, чуждо его слуху (толкуй порожней бочке Божию премудрость!).
Но стоит вам упомянуть Великого Могола, пиратов на Мадагаскаре, форт Св. Георгия или остров Св. Елены, как он немедля оживится и выкажет себя недюжинным политиком.
Один известный маклер, и, должно статься, член парламента, весьма внимательно прослушав рассказ об избрании нового папы римского, спросил в конце концов с большою озабоченностью: «Вот и отлично, что дело завершилось, а как вы полагаете, поднимутся ли акции по сей причине?»
Вопрос и мудрый, и уместный! Позвольте нам ответить на него другим вопросом:
Не горько ли, скажите,
Что эти люди представляют Сити?
Вы, лондонцы, вольны подобных граждан избирать в муниципальные советы и назначать их шерифами, олдерменами — никто не возразит ни слова: вы знаете сим людям цену, а повредить они способны лишь самим себе. Но если речь заходит о парламенте, не забывайте, ради Бога, джентльмены, что на карту ставится благополучие всей страны.
Хозяин вправе безнаказанно поджечь свой дом, стоящий на отшибе, но ежели сей дом стоит на улице города, владелец, надо думать, угодит на виселицу, ибо пожар и разорение
грозят его соседям. Каждый в отдельности из тех, кого вы избираете в парламент, представляет ваши интересы, к чему вы его уполномочили, а все они вместе — представляют всю страну.
Членство в парламенте дается каждому в отдельности, но право действовать дается всем сообща, и каждый член парламента представляет всех и действует во имя всех, хоть избран от одной округи.
Возможно, судьба Бристоля или Ньюкасла окажется в руках у представителя от Лондона или Кентербери — при равном счете голосов она будет зависеть от того, чью сторону он изберет. И посему Лондон не может заявить Бристолю или Ньюкаслу: «Какое дело вам, кого мы выбираем?», как и они не вправе заявить того же Лондону. Один негодный член парламента способен загубить столицу или город, округу,
целую семью или отдельного обывателя, а может статься, всех их разом. И ежели столица или город, округа или отдельный подданный желают дружески предупредить и остеречь иных своих сограждан, и прежде всего тех, что угрожают благу упреждающих и благу всей страны, пускай прислушаются, пусть честно поразмыслят над своими действиями,
дабы исправить содеянное.
Дерзнув разоблачить бесчестные поступки некоторых лиц, что прибегают к подкупу и взяткам ради того, чтобы пройти в парламент, мы льстим себя надеждой, что наше возмущение сочтут оправданным, ибо такие выборные станут блюсти там только собственные выгоды и выгоды своей партии, нимало не заботясь о своей пригодности для тех великих и, по словам Его Величества, особо важных дел для королевства, какими ведает парламент.
1701 г.
Простейший способ разделаться с диссентерами.
Спустя всего несколько месяцев после воцарения королевы Анны, уже летом 1702 г., тори, рассчитывая на поддержку королевы, известной своей приверженностью Церкви Англии, начинают проповедовать закрытие диссентерских академий. 4 ноября в палату общин был впервые внесен на обсуждение « Билль о временном единоверии». Ответом тем, кто хотел лишить диссентеров гражданских и религиозных свобод, прозвучал памфлет Дефо «Рассуждение о временном единоверии», не первое и не последнее его высказывание по этому поводу. Как это нередко случалось с Дефо, его мнение, основанное на принципах веротерпимости, не могло удовлетворить крайних ни в той, ни в другой партии.
Его единоверцы диссентеры, особенно те из них, кто стремился к различного рода государственным должностям («...чтобы их избирали мэрами и шерифами...»), дорожили временным единоверием как необходимой уловкой. Дефо же полагал практику единоразового совершения обряда вопреки своей вере лицемерной и не одобрял ее.
Пусть лучше на какое-то время диссентеры пойдут на утрату своих гражданских прав, ибо больше, чем они, от этого пострадает все общество, лишившись участия в своих делах столь полезных членов. Дефо верил, что разум и соображения пользы незамедлительно восторжествуют над фанатизмом, а значит, восторжествует и истинная веротерпимость, допускающая различие убеждений открыто, не требуя для него благовидных предлогов.
Дефо возражал против временного единоверия, но по причинам, противоположным тем, которые заставляли высокоцерковников добиваться его запрещения особым биллем: им оно казалось проявлением излишней, а ему — недостаточной веротерпимости.
Опасность и неразумность фанатизма были Дефо столь очевидны, что свой следующий памфлет он написал, прикрывшись маской непримиримого к инакомыслящим «энтузиаста»: «Простейший способ разделаться с диссентерами, или Предложения для укрепления церкви». Дата его публикации — 1 декабря 1702 г. О драматичных для автора последствиях см. подробнее в памфлете Дефо «Призыв к Чести и Справедливости».
Для того, чтобы точнее и глубже понять тему и идею памфлета, определить своеобразие и оценить его место в литературном контексте, необходимо обратиться к истории написания речи. Создание любого публицистического произведения неотъемлемо связано с событиями «злобы дня». А в сложной ситуации, сложившейся в Англии XVIII века, это особенно очевидно. В марте 1702 года умирает король Вильям III, приверженец толерантных взглядов по отношению к исповедующим другие религии (диссидентам), и к власти приходит королева Анна (1702-1714 гг.), защищавшая Англиканскую церковь. Она отменила принятое при Вильяме временное соглашение («occasional conformity»), дававшее диссидентам право считать себя членами Англиканской церкви, посещая службу всего лишь раз в год. Радикально настроенные Тори и члены высшего руководства Церкви («High Flyers») восприняли это решение как толчок к восстановлению прежних безграничных прав единственной в стране церкви и усилению репрессивных мер против диссидентов. Несмотря на то, что протестанты, превалировавшие среди религиозных верующих при Вильяме, были наиболее прогрессивной частью общества и выступали за терпимое отношение одного лагеря к другому, предложенный ими в 1689 г. Акт о веротерпимости («Act of Toleration») на законодательном уровне так и не был принят. Более того, в законе против «временного соглашения», принятом в ноябре 1702 г., у диссидентов были отняты некоторые их права, которые остались только у англикан.
Даниель Дефо последовательно выступал за свободу вероисповедания, однако он был решительно против «временного соглашения», столь радостно воспринятого стоявшими в то время при власти диссидентами. Дефо возмущало лицемерие, с которым авторы проекта отзываются о высшей категории человеческих прав – свободе, в частности свободе вероисповедания: «Это две дороги в одной», - писал он в эссе 1698 г. «Предположения о последствиях временного соглашения» (An Enquiry into the Practice of Occasional Conformity; in Cases of Preferment). В данном вопросе для Д.Дефо была характерна позиция «всё или ничего».