Опять повисло молчание. Толстяку было весьма уютно в этом молчании, рыжий слишком озаботился содержимым своей кружки, куда попал не то мотылек, не то какой-то непонятный жучок, подлежащий изъятию, а длинноволосый впал в странную задумчивость. Казалось, до пришествия троллей это состояние было для него несвойственно, и молодой человек до сих пор не может оправиться от удивления.
Хэрибонд понял, что по доброй воле никто ему здесь ничего не расскажет, и потому сам нарушил молчание.
— Видите ли, — молвил он, — я тут… в общем, по делу.
— А сюда за просто так никто и не ходит, — живо откликнулся толстяк и уставил на Хэрибонда свои светлые, тусклые глаза. — Мы сразу так и поняли, что ты тут по делу. Верно?
Рыжий пожал плечами неопределенно. Длинноволосый поставил ногу на скамью и опять начал перематывать обмотки. Вдруг он радостно вскрикнул:
— Нашел!
И вытащил из-за обмоток плоский нож.
— Я-то думал, что потерял его, а он вон где закопался, — прибавил длинноволосый, по-детски радостно улыбаясь.
— Поздравляю, — сказал Хэрибонд нетерпеливо. Ему хотелось продолжить разговор.
— Что? — удивился длинноволосый.
— Ну, поздравляю, что ножик нашелся, — пояснил Хэрибонд. — Это ведь важно для тебя, не так ли?
— Да ладно, — отмахнулся длинноволосый. — Нашелся и нашелся.
— У меня было важное дело, — Хэрибонд вернулся к прежней теме.
— У всех важное дело, — заметил толстяк и принялся пересчитывать глиняные плошки, стоявшие у него на полке.
— Моран, — сказал Хэрибонд.
Мгновенно повисла настороженная тишина. Хэрибонд усмехнулся. Он догадывался, что имя Морана производит в Истинном мире ошеломляющее действие на людей. Только не знал, какой силы может быть это воздействие. Что ж, вот и проверим.
— Джурич Моран, — с нажимом повторил Хэрибонд. — Я встречал его.
Его собеседники вдруг расслабились. Рыжий сказал, водя пальцем по столу:
— Да кто ж его не встречал…
— Я, например, — робко вставил длинноволосый.
Рыжий повернул голову к нему:
— Что?
— Я не встречал Джурича Морана.
— Подумаешь! Я тоже его не встречал, — презрительно оборвал рыжий. — Это еще не повод гордиться.
— Я ищу город Гоэбихон, — Хэрибонд решил зайти с другого бока.
— Что? — Все трое воззрились на Хэрибонда как на ненормального. — Что ты ищешь?
— Гоэбихон, — Хэрибонд твердо решил, что не даст себя больше сбить и смутить. — Город такой.
Рыжий засмеялся. Толстяк плюнул и начал пересчет плошек заново: он сбился. Длинноволосый побледнел, его глаза расширились, а ноздри чуть покраснели.
— Город? — переспросил он. И покачал головой. Прядь его белых волос попала в кружку рыжего.
Рыжий вынул их, сунул себе в рот и стал жевать. Парень с негодованием отобрал у рыжего свои волосы и обтер их об одежду.
— Гоэбихон, — еще раз сказал Хэрибонд. — Город.
— Ага, город, как же… — длинноволосый с негодованием отбросил за спину засаленную прядь. — Нету больше никакого Гоэбихона. Пропал.
— Гоэбихон — по ту сторону Серой границы, — сказал толстяк. — В любом случае, его здесь не существует. Не в этом мире.
— А через границу можно как-то… перейти? — спросил Хэрибонд нерешительно. — Может, нелегально? О цене я бы сговорился. Проводники-то найдутся? Ну, за плату?
Ответа он не получил. Все трое пожимали плечами, переглядывались и помалкивали. Неожиданно из-под стола донесся голос:
— Я знаю!
И сразу же по полу что-то с торопливым стуком пробежало. Хэрибонд едва удержался, чтобы не вскрикнуть.
То, непонятное, выскочило на волю из-под стола, с того конца, который был дальше от толстяка — хозяина таверны.
В первый миг Хэрибонду показалось, что существо — один из тех карликов, которые подлежали непременному вылавливанию и повешению на балке. Но затем существо выпрямилось и оказалось человеком обычного роста и размера. Более того, Хэрибонд уже встречал сегодня этого человека. Не узнать пестрые клочья ниток в волосах и феерические лохмотья было невозможно.
— Убирайся! — приказал толстяк оборванцу. — Немедленно убирайся!
— Вот еще! — возмутился тот. — Не буду я убираться. Я такой же, как и все. Вы не убираетесь, и я останусь. Имею право.
— Нет, — возразил толстяк спокойно. — Никаких прав. Ты — другой. Ты не один из нас.
— Я же человек, — настаивал оборванец, переминаясь с ноги на ногу и беспокойно поводя глазами.
— Я тебе сказал, убирайся, — повторил толстяк.
Оборванец повернулся к Хэрибонду:
— Видишь? Меня никак не зовут. Меня только прогоняют. Теперь убедился?
И хмыкнул, довольный собственной правотой.
Толстяк взял с полки плошку, осмотрел ее, убедился в том, что она треснутая, и швырнул ею в оборванца. Тот даже не попытался увернуться. Плошка угодила ему в голову и разлетелась на куски. Оборванца отбросило ударом к стене. Из ранки на голове потекла кровь.
Беловолосый наблюдал за этим широко распахнутыми глазами и несколько раз облизнулся, как будто вид чужой крови пробудил в нем жажду.
— Я был в Гоэбихоне! — сказал оборванец, глядя на Хэрибонда, мимо остальных. — Слышишь, ты? Этого города больше нет. Вот и все, что от него осталось.
И он потянул себя за волосы, перетянутые цветными нитками.
Толстяк молча поднял вторую плошку.
Оборванец засмеялся и выбежал из таверны. Ступеньки резко, неприятно скрипнули под его шагами, потом все стихло.
Толстяк побуравил немного взглядом дверь, захлопнувшуюся за сумасшедшим, пожал плечами и поставил плошку на место.
— Переночуешь у нас? — обратился он к Хэрибонду как ни в чем не бывало.
Голос хозяина прозвучал так дружески, что Хэрибонд вдруг ощутил к нему полное доверие. «Наверное, эти люди стали такими странными из-за передвижения Серой границы, — подумалось Хэрибонду. — Вот в чем дело. Что ж, их легко понять. Я бы тоже сбрендил, если бы вдруг вместо человечьего мира очутился в троллином… Тут какая хочешь психика не выдержит. А так — они совершенно нормальные люди. Добрые даже».
— Я бы провел здесь ночь, — кивнул Хэрибонд. — Неохота на улице ночевать.
— Зачем на улице, когда есть таверна, — подхватил толстяк. — Я тебе на полу постелю. Выспишься на полу?
— Мне доводилось и на голой земле, — сообщил Хэрибонд с достоинством.
— Вот и хорошо, — сказал толстяк.
Они посидели еще немного за столом, но почти ничего не ели, не пили и не разговаривали. Длинноволосый заснул, уронив голову на стол. Рыжий выходил куда-то несколько раз, но неизменно возвращался. Толстяк наконец выглянул в окно, объявил, что наступает вечер, и пошел готовить гостю постель.
Постель состояла из охапки полусгнившего сена. Хэрибонд внезапно понял, что невероятно устал. Слишком много впечатлений и странностей вместил в себя минувший день.
Поэтому он едва дождался минуты, когда можно было встать из-за стола, растянуться на полу, сгрести себе под голову побольше сена и наконец заснуть.
* * *
Он проснулся от того, что его трясут. Вцепились в плечо сильными костлявыми пальцами и изо всех сил мотают, аж об пол стукают.
— Что?.. — вскрикнул Хэрибонд.
— Тихо, ты, тихо, ты, — донесся шепот. — Разбудишь толстого, а он очень уж больно дерется.
— Пусти, — Хэрибонд вырвался из цепкой хватки и сел. Сено было таким сырым, что даже не зашуршало. В темноте Хэрибонд протянул руку и нащупал чье-то костлявое колено. Некто стоял рядом с ним в темноте.
— Ты кто? — спросил Хэрибонд невидимку.
— Я? Ну, Евтихий, — протянул в ответ голос, неприятно знакомый.
— Это у тебя нитки в волосах, верно? — прошептал Хэрибонд. — Мы виделись нынче, да?
— Нитки? — удивился Евтихий. — Это вовсе не нитки, глупый ты дурак. Почему никто из вас не понимает? Почему ты, например, не веришь? Почему ты видишь в этом только нитки? Это — Гоэбихон. Все, что от него осталось. — Хэрибонд услышал, как сумасшедший садится рядом с ним, даже ощутил его дыхание. — Думаешь, я безумен, да? Ношу в волосах целый город. А ты бы так смог?
— Нет, — признался Хэрибонд.
«Не спорить с психом», — приказал он себе.
— Вот видишь, — усмехнулся во мраке Евтихий. — А я могу… Зачем тебе Гоэбихон?
— Там хранится… одна вещь, — уклончиво проговорил Хэрибонд.
— Я провожу тебя туда, — неожиданно предложил Евтихий. — Только… — Он поежился, как будто от холода, и придвинулся ближе к Хэрибонду. — Уходить нужно сейчас.
— Сейчас ночь, — напомнил Хэрибонд. — Темно.
— Вот именно! — подхватил Евтихий. — Все-таки ты меня понимаешь. Ты один меня и понимаешь. Один во всей этой проклятой деревне. А все потому, что ты — нездешний. Вот и я нездешний. А кругом — тролли… И эти люди. Ты же с ними весь вечер разговаривал. Ты понял, какие они?
— Какие? — спросил Хэрибонд.
У него много нашлось бы определений для местной публики, но он предпочитал услышать от своего собеседника — какие именно качества аборигенов тот выделил в первую очередь.
— Какие они, Евтихий? — повторил Хэрибонд настойчиво.
— Они — местные! — сказал Евтихий. — Вот какие… Если ты возьмешь меня с собой, я тебя уведу. Только мешкать нельзя. Ты прямо сейчас возьми меня с собой, тогда я тотчас же уведу тебя.
— Договорились, — прошептал Хэрибонд.
Евтихий вдруг замер. Даже дышать, кажется, перестал.
— Ты ведь мне не доверяешь, верно? — спросил наконец Евтихий.
— Это имеет значение? — вопросом на вопрос ответил Хэрибонд.
Евтихий втянул голову в плечи, схватился за волосы.
— Знать бы, — глухо пробормотал он. — Знать бы, что имеет значение, а что — нет… Поверишь ли, у меня в голове все спуталось, а когда начинаю думать — болит.
— Как с похмелья? — Хэрибонд надеялся, что Евтихий не уловит вопиющей фальши в якобы сочувственном тоне собеседника.
Евтихий отмахнулся.
— При чем тут похмелье… Будто я похмельным ни разу не был… Нет — оно болит, болит по-настоящему… Как будто натрудил… Вот ты когда-нибудь что-нибудь себе натруживал? Руки, спину?
— Ну… да… — ответил Хэрибонд, слегка даже негодуя на собеседника за подобный вопрос. — Разумеется. Я много работаю руками.
Евтихий быстро зашептал ему в самое ухо, обдавая его несвежим дыханием:
— Нет, по голосу слышу, что ни разу ты себе ничего не натруживал… А у меня вечно что-нибудь болит. То спину потяну, то руки надорву. Но хуже всего болит голова. Я поэтому и думать ни о чем толком не могу. А все из-за того, что таскаю сдуру в волосах целый город.
— Ты уверен, что сможешь его найти? Ну, Гоэбихон?
— Для начала, надо перейти границу, — сказал Евтихий. — А там уж недалеко. Мы пойдем до пересохшего русла реки Маргэн. Там… все. Я там все потерял, понимаешь?
— Да, — сказал Хэрибонд.
— Ты когда-нибудь терял… все? Вообще все, чем дорожил в жизни?
— Разумеется, — сказал Хэрибонд.
В темноте Евтихий пристально поглядел на своего собеседника, но ничего не сказал. Молчание тянулось так невыносимо долго, что в конце концов Хэрибонда начало клонить в сон. И тут Евтихий больно схватил его за руку повыше локтя.
— Идем.
* * *
Туман был повсюду, такой густой и липкий, что дышать было почти невозможно.
— Здесь так повсюду? — спросил, мучительно кашляя, Хэрибонд.
Евтихий не ответил. Он медленно пробирался вперед, разводя туман руками, точно плывя, а не шагая по земле. Нитки в его волосах странно мерцали и светились. Сейчас только они и казались живыми в том мертвенном мире, где очутились оба путника.
Серая граница оказалась гораздо ближе к деревне, нежели предполагал Хэрибонд. Они добрались до нее еще до рассвета, и Хэрибонд поневоле замер, когда внезапно прямо перед ним выросла эта стена.
«Наверное, Великая Китайская так выглядит, — подумалось ему. — Жаль, что я там так и не побывал. Непреодолимое препятствие, от горизонта и до горизонта, от поверхности земли и до самой небесной тверди… Везде. Неумолимо. Никаких исключений…»
Но Серая граница обладала еще одной особенностью, которой наверняка лишена Великая Китайская стена: она была живой. Ее бока шевелились и колебались, как будто она действительно дышала. В первый миг она ужаснула Хэрибонда, а затем показалась ему ласковой и нежной, так что его поневоле потянуло пройти сквозь податливую кожу и очутиться внутри, стать частью этой тайной, полной загадок жизни.
Евтихий угадывал мысли своего спутника без труда.
— Хочется быть там, в ней? — шепнул он и тихо засмеялся. — Сейчас ты это почувствуешь.
В последний миг Хэрибонд замешкался.
— А это… не опасно? — спросил он, стыдясь собственной нерешительности.
— Опасно! — тотчас ответил Евтихий. В его голосе, как почудилось Хэрибонду, прозвучала радость. — Еще как! Никогда ведь не знаешь, кто там, внутри… Ну и просто — плохо видно. Обзора никакого. Споткнешься — упадешь — костей потом не соберешь. Поэтому я и не хотел идти один.
— Ты уже проходил границу? — зачем-то спросил Хэрибонд, хотя и так все было ясно.
— Делал это, — вздохнул Евтихий. — Без товарища трудно. Ну, увидишь сам.
— Скажи, зачем ты перешел ее в первый раз? — Хэрибонд все медлил, не осмеливаясь сделать первый шаг в туман.
— Когда в деревню-то ихнюю поганую попал? — Евтихий хмыкнул. — А! На душе так было, что как раз такая деревня впору. Выгоняют отовсюду? Да я сам себя отовсюду выгнал, понял ты? Голодать приходится? Да я бы сам себя голодом уморил, если бы не боялся… За воровство меня били? Моя бы воля, до смерти б себя забил, но не получается… Все, что у меня вот здесь, — он коснулся пальцем середины своей груди, — все там, в деревне, снаружи, только как-то проще, глупее, что ли… И, главное, — на лице Евтихия показалась идиотская улыбка, — думать ни о чем не приходится. Они сами обо всем уже подумали.
— Зачем же ты тогда уходишь? — спросил Хэрибонд.
— Не знаю… — Евтихий пожал плечами. — Тебе помочь. Найти место еще более поганое. Побродить в тумане. Эти-то, деревенские-то, — они же туманов боятся! А я — другое дело. Моя бы воля — в тумане бы и жил.
— Так за чем дело стало? Шел бы жить на ничейную полосу. Или это слишком опасно?
— Опасно? — Евтихий призадумался. — Пожалуй. Долго там не проживешь, это точно!
Он вдруг подпрыгнул, наклонился и изо всех сил боднул Хэрибонда головой в поясницу. Хэрибонд ахнул — и провалился в туман.
Несколько мгновений, поистине ужасных, Хэрибонд думал, что проводник обманул его и бросил. Затолкал в туман, а сам убежал. От безумца всего можно ожидать. Не следовало расслабляться и терять бдительность. Следить надо было за каждым его движением…
Хэрибонд набрал полную грудь воздуха и задержал дыхание. Когда-то его учили, что это — лучший способ успокоиться. Мозг получает сразу много кислорода и насыщается, а следовательно, улучшается умственная деятельность.
Второй тычок, такой же неожиданный, как и первый, заставил Хэрибонда пробежать вперед несколько шагов, нелепо размахивая руками в тщетных попытках сохранить равновесие. Нога Хэрибонда зацепилась за корень, и он упал. И сразу же Евтихий оказался рядом. Стремительно присев на корточки, он заглянул Хэрибонду в лицо.
— Здорово я тебя?
Хэрибонд прошипел что-то неразборчивое.
Это не произвело на Евтихия никакого впечатления.
— Нужно было сразу решаться, — объяснил безумец. — Иначе мы с тобой полдня бы простояли на границе, да так и не вошли бы. Знаешь, как в воду нырять, особенно в холодную. Или в бой бросаться. Ты в бой бросался?
Хэрибонд наконец перевел дыхание и кисло улыбнулся, всем своим видом показывая, что все, мол, в порядке, и здесь никто и не думал перепугаться до полусмерти.
— В воду нырять приходилось, — сказал Хэрибонд.
Евтихий хлопнул его по плечу.
— За что тебя люблю, брат, так это за правду! Не лжешь, по лицу вижу. Молодец.
Они медленно двинулись вперед. В тумане ничего не было видно. Серые клочья были временами гуще киселя.
— Просто царство мертвых какое-то, — заметил Хэрибонд.
Евтихий обернулся, оскалил зубы.