В перерывах между заседаниями кхачковяр подозвал к себе Дениса для приватной беседы.
— Не стану скрывать — твои дела идут неважно, Денис, — сурово молвил ему кхачковяр.
Дениса это удивило. Он-то считал, что, наоборот, близок к полному оправданию. Обращались с ним хорошо, только вот держали под замком, но ведь это временно.
— Я ведь всю правду вам рассказываю, — сказал Денис. — Я что, врать должен?
Вместо ответа кхачковяр предложил:
— Предлагаю сделку. Мы признаем тебя бессловесным, то есть — недееспособным и, следовательно, неподсудным.
— То есть? — насупился Денис.
— То есть, ты будешь квалифицирован как существо, не наделенное рассудком или наделенное рассудком в очень слабой степени, — объяснил кхачковяр. — В таком случае знакомство с Мораном сойдет тебе с рук. Если же ты по-прежнему намерен настаивать на наличии у тебя интеллекта, то это плохо закончится. Ты и без того верно послужил Церангевину, признанному государственным преступником.
— Слушайте, я же служил ему поневоле! — возмутился Денис. — Как жертва! Сами же обзывали меня подопытным животным…
— Останься животным — и я гарантирую тебе оправдательный приговор.
— Нет уж, — заявил Денис. — Я, может быть, и звезд с неба не хватаю, но я вам не животное. Так и передайте своим коротышкам.
Кхачковяр поразмыслил немного, подергал себя за крашеный ус, оторвал этот ус (поскольку тот был не «родным»: кхачковяр привязывал усы к своей плохо отросшей бородке) и наконец подозвал одного из гномов охраны.
— Завяжи ему рот, — приказал он, указывая на Дениса.
Гном, гнусно ухмыляясь, охотно выполнил повеление.
В результате Денис, лишенный возможности давать внятные ответы и в основном мычавший, когда его спрашивали, шибко ли он дружит с Мораном и изрядно ли послужил зловредным целям Церангевина, был признан бессловесным и на этом основании оправдан.
Гномы, народ веселый и незлобивый, наперебой поздравляли его с этим обстоятельством, мощно хлопали Дениса по спине, оставляя синяки, угощали выпивкой и лакомствами, дарили фальшивые косы и усы из пакли, чтобы он мог достойно украсить себя. Все знаки симпатии гномы выражали безмолвно, символическими жестами, поскольку, согласно постановлению суда, имели дело с существом бессловесным.
Взбешенный, юноша явился к кхачковяру поздно вечером. Его беспрепятственно пропустили в личные покои кхачковяра, поскольку парень был оправдан.
Кхачковяр уже собирался отходить ко сну. Женщина по имени Геврон — одна из немногих в завоеванном гномами Калимегдане, кто принадлежал к человеческой расе, — принесла повелителю стакан подогретого вина и засахаренные орешки в серебряной вазочке. При виде Дениса она подбоченилась и надвинулась на него с угрожащим видом.
— А тебе что здесь потребовалось? — возмутилась она. — А ну, пошел вон! Кхачковяр за день умаялся, дай ему отдохнуть. Он ведь надрывается, чтобы всех нас осчастливить.
— Меня он уже осчастливил, — буркнул Денис. — Ославил дураком на весь Истинный мир.
Кхачковяр повернулся к Геврон:
— Оставь нас, дорогая. Я глубоко благодарен тебе. С этим бессловесным я хочу поговорить лично. Не беспокойся за меня, ступай.
— Так, кхачковяр, он же… Сами поглядите… Ну что за явление такое! — в сердцах произнесла Геврон, однако подчинилась и вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Кхачковяр уселся в кресло, кивнул Денису.
— Хочешь вина? Только много не выпивай, это все-таки мне принесли.
Денис немножко угостился, поставил стакан обратно на столик и пробурчал:
— Ну да, надорвались, поди, благодетельствуя окружающим.
— Чем ты недоволен? — спросил кхачковяр.
— А чего это вы мне рот заткнули? — осведомился Денис.
Кхачковяр хмыкнул:
— Я тебе жизнь спас.
— Да уж, наслышан о том, что вы сделали с Церангевином, — огрызнулся Денис. — Про это весь Калимегдан толкует.
Кхачковяр мрачно посмотрел на молодого человека и сказал:
— Конечно, тебя бы никто не приговорил к смерти. То, что случилось с Церангевином, — это было… исключение. И я очень надеюсь, что такого больше не повторится.
— Так это же от вас зависит, не так ли? — проворчал Денис.
— От меня многое зависит, но не все… — задумчиво произнес кхачковяр. — Видишь ли, я в первую очередь служитель закона. Я не имею права нарушать ни одного установленного правила. Но! — Кхачковяр взял стакан и посмотрел на Дениса сквозь стекло. — Я могу их обойти. Подтасовать факты, представить обстоятельства в совершенно другом свете. В твоем случае не было другого способа… Сам посуди. Ты, разумный человек, — и вдруг практически добровольно оказываешься в положении подопытного животного. Позволяешь ставить на себе эксперименты. Совершенно не напрягаешь интеллект для того, чтобы сорвать работу злокозненному Церангевину.
— А что я должен был сделать? — растерялся Денис. — Он же меня к колесу привязал… У меня и свидетели есть, которые меня потом отвязывали…
— Согласно нашим законам, высокоразвитая в умственном отношении личность не имеет права быть привязанной к колесу, — ответил кхачковяр. — Вот ты на меня злишься за то, что я прибег к хитрости, чтобы тебя выручить из беды… А я не сомневаюсь в своей правоте. Когда-нибудь ты со мной согласишься.
— А что мне грозило? — полюбопытствовал Денис. — Ну, какой приговор?
— Принудительные работы лет так на пять, — объяснил кхачковяр. — У гномов они довольно тяжелые и, что еще хуже, скучные. Впрочем, это везде так… Ты ведь вернулся в Истинный мир вовсе не для того, чтобы добывать руду или качать кузнечный мех?
— Ну, я солдат, — сказал Денис. — Меня об этом уже сто раз спрашивали.
— Кроме того, что ты солдат, — кто ты еще?
— Ну, еще человек… Не знаю я! Что вы ко мне привязались! Я хочу в замок защитницы Ингильвар. Я к ней шел. А не сюда. А меня животным считают.
— Я не считаю, если тебя это утешит.
— Не утешит, — буркнул Денис, — потому что вы это мнение держите при себе. А прилюдно относитесь ко мне так же, как остальные.
— К тебе здесь плохо относятся? — кхачковяр прищурился. — Обижают?
— Будь я скотиной, сказал бы — хорошо, — ответил Денис. — Кормят, одевают, в стойле всегда свежее сено… А так — да, обижают. И вы первый.
— Зато завтра ты сможешь отправиться в замок защитницы Ингильвар, — обещал кхачковяр. — Я тебе дам хорошую одежду, запас еды и лошадь. Ты на лошади-то ездить умеешь?
* * *
— Где тебя носило все утро?
Глупо было надеяться на то, что Моран не заметит его отсутствия. Авденаго вдруг почувствовал себя таким уставшим, что взял и брякнул правду:
— Встречался с этим Анохиным.
— Анохин? — подозрительно нахмурился Моран. — Кто это?
— Тот тролль. С ноутбуком и документами.
— А! — отрывисто бросил Моран. — Вот оно что. Ведешь за моей спиной переговоры с противником… А я тут, между прочим, простужен и сижу без молока… Ты молоко купил?
— Забыл. Сейчас схожу.
— Стой! — рявкнул Моран. — Опять пропадешь на три часа.
— Как угодно. — Авденаго снял наконец куртку.
Моран нетерпеливо ждал, пока он придет в гостиную. Авденаго даже не попытался уклониться от допроса. Все равно Моран его добудет, так или иначе.
— Где ты с ним встречался? С Анохиным?
— В кафешке.
— За вами не следили?
— Единственное существо, которое могло бы за нами следить, лежало в этой гостиной на этом диване, — огрызнулся Адвенаго.
— Кого ты имеешь в виду? — удивился Моран и обменялся недоуменным взглядом со своей собакой. — Я все время находился здесь.
— Вот именно, — вздохнул Авденаго.
— Ладно, к делу. Зачем ты с ним встречался, шелудивый оборванец?
— Хотел кое-что прояснить.
— Например?
— Например, существует ли для меня способ вернуться в Истинный мир.
— Зачем тебе возвращаться в Истинный мир?
— Я могу привести много причин, но достаточно и одной: у меня там осталась жена.
Моран взорвался:
— Сговорились вы, что ли? Сначала мне звонит Деянира. С утра, между прочим! Говорит, что скучает по своему парню. Который застрял в Истинном мире, поскольку является отродьем этого самого мира. Будучи разумным существом, я предлагаю Деянире единственный выход из положения. «Найди себе другого парня, — говорю я ей, — поскольку до прежнего тебе, вероятнее всего, уже никогда не добраться. А может быть, он вообще уже умер. В Истинном мире все время кого-нибудь убивают». Она устраивает мне натуральную сцену со слезливыми выкриками! Хорошо еще, что по телефону. А ведь я ее утешить пытался. И этот ее парень наверняка неграмотный, и вши у него в волосах — с гарантией. Но ей вынь да положь этого неумытого. А?
— Сердцу не прикажешь, — заметил Авденаго.
— Твоего мнения никто не спрашивает! — закричал Моран. — Я совершенно выбит из колеи… А теперь еще ты являешься с россказнями о своей жене. Знаешь что, Авденаго? Я принял решение. Я поменяю вывеску. Буду отныне заниматься исключительно устройством чужой личной жизни. Завтра же закажи табличку с надписью «Брачная контора. Моран и…» э… Ну, скажем, «Моран и Сыновья». А? Звучит солидно. Народ клюнет. Валом повалит устраивать свою личную жизнь.
— «Моран и Дочь», — сказал Авденаго.
Моран насторожился:
— Что?
— Что слышали, — повторил Авденаго. — «Моран и Дочь». У вас есть дочь. Не знали? Ха!
Моран вдруг побелел, глаза его запылали, на губах вскипела слюна. На короткое мгновение он утратил всякое сходство с человеком — сейчас лицо Джурича Морана напоминало маску дьявола от маскарадного костюма.
— Повтори, что ты сказал… — просвистел незнакомый голос.
Замирая от страха, Авденаго выговорил:
— У вас есть дочь…
— Ребенок? Мой ребенок?
— Да.
— Девочка?
— Да.
— В Истинном мире?
— Да.
— А кто ее мать?
— Не знаю я, — протянул Авденаго. — Он не сказал.
— Кто не сказал?
— Анохин.
— А он точно знает? Может, он ничего не знает, а меня нарочно мучает. У троллей так принято.
— У него полное досье на вас, — напомнил Авденаго.
— А вот и неполное, — злорадно заметил Моран.
— До чего надо, до того он докопался, — вздохнул Авденаго. — Ну как, интересно вам теперь?
— Очень, — прошипел Моран, хватая Авденаго за руку выше локтя и сжимая с такой силой, что юноша едва не вскрикнул. — Мне очень интересно, Авденаго. Мне чрезвычайно интересно. Я, можно сказать, потрясен. Ты чувствуешь, как я потрясен?
— Пустите, — Авденаго дернулся, пытаясь освободиться. — Да пустите же, старый черт, мне больно.
— Вот как ты со мной теперь разговариваешь?
— А как мне разговаривать с троллем, который даже не знает, что у него родилась дочь?
— Я знал! — заорал Моран и заскрежетал зубами. — Я всегда это чувствовал! Я ведь тролль, мы, тролли, всегда ощущаем такие вещи… Иногда мне даже казалось, что я ей снился, только вот проснувшись я никогда не мог вспомнить, при каких обстоятельствах. Ибо сны — материя зыбкая. Вещая, не спорю, но весьма зыбкая.
Он стиснул пальцы на руке Авденаго еще сильнее. Тому показалось, что у него вот-вот хрустнет кость. Он раздул ноздри, шумно втягивая в себя воздух.
Моран самозабвенно рычал:
— И где же справедливость, где истина? Моя дочь растет без меня! Один на один со всем Истинным миром! О, разумеется, я о ней догадывался, я уже восемь лет как догадывался, но… Проклятье! Слишком много всего в моей жизни и вселенной происходило одновременно, разве за каждой глобальной катастрофой уследишь… Я должен был лучше прислушиваться к происходящему!
— И кто вы после этого? — прошипел Авденаго. — Какой же вы после этого тролль? Не обо всем догадались, ну надо же! Да я сейчас разрыдаюсь! Собственного ребенка во вселенной не почуяли!
— А я еще погляжу на тебя, когда ты вернешься в Истинный мир и обнаружишь, что жена твоя тоже родила. Родила без тебя. А? А ты ни о чем и не подозревал. А?
Авденаго хотел было ответить, что очень даже подозревал, и сейчас подозревает, но вдруг сдался, обмяк.
— Мой господин, мне и правда больно. Пустите руку… Ну да, да, я очень хочу увидеть мою жену… Вам это требовалось услышать?
— А я, по-твоему, не хочу? — вопросил Моран, выпуская наконец Авденаго. — Да я только этого и хочу — увидеть мою дочь!
Авденаго потер плечо.
— В таком случае, вывод ясен, — сказал он, — нам следует сотрудничать с Анохиным и компанией. Вы не находите?
— Нахожу, нахожу. — Моран в волнении забегал по комнате. — Раньше я считал, что у меня куча времени, но обстоятельства переменились. Я должен застать мою дочь еще ребенком. А то она потом вырастет. Дочери очень быстро вырастают. Становятся высокомерными и сексуальными. И с ними невозможно иметь дело! Чтобы пробиться к собственной дочери, приходится расшвыривать орды ее поклонников. Отсюда и поговорка: «Путь к дочери лежит через трупы».
— Точно, — подтвердил Авденаго.
— А ты откуда знаешь? У тебя ведь нет дочери.
— Это пока что неизвестно.
— Настоящий тролль всегда знает такие вещи, — мрачно заявил Моран. Он оглядел Авденаго, и тот мог бы поклясться, что в глазах Морана мелькнуло сочувствие. — А коль скоро мы с тобой явили себя в этом деле недостаточно настоящими троллями, то предлагаю утаить наш позор. Никому ни слова, договорились?
— Угу, — подтвердил Авденаго. — Скроем это дело намертво.
Моран уселся на диван, кивнул Авденаго, чтобы тот устраивался на стуле возле стола. Моран не часто позволял Авденаго сидеть в своем присутствии — ревниво соблюдал субординацию.
— Я просто уничтожен, — проговорил Моран. — Сложись моя судьба немного иначе, я бы сейчас, наверное, немедленно уехал в подмосковную и там запил… А есть какой-нибудь другой способ утешиться?
Он посмотрел на Авденаго умоляющими глазами.
Авденаго хмыкнул.
— По-вашему, я отпустил этого тролля, ничего не разведав?
— Ты и так разведал достаточно… достаточно, чтобы уничтожить своего бедного господина, — вздохнул Моран.
— Отнюдь, — сказал Авденаго. Он считал это слово отменно противным.
— Говори, — насторожился Моран.
— В Петербурге существует портал. Способ пройти в Истинный мир, минуя фотоаппарат и прочие приспособления.
— Портал? Где ты нахватался таких слов?
— Это просто слово, мой господин. Если вам угодно, пользуйтесь другими. Дверь, вход, ворота…
— Радуйся, — сказал ему на это Моран. — Я уничтожен. Мои враги добились своего. Джурич Моран проникает в Истинный мир через дырку от бублика. Воображаю заголовки газет! «Величайший Мастер пойман при нелегальной попытке перейти границу…» Желтая пресса меня задушит.
— Нет, — возразил Авденаго. — Ничего подобного.
Моран прищурился, посмотрел на него горько.
— Пощады не будет, — повторил он. — Особенно для меня. Ты хоть знаешь, что такое изгнание?
— Это когда тебя выгоняют, — сказал Авденаго.
— Тебя-то выгоняли только из гостиной, где ты являл дурные манеры, и из класса за плевание жеваной бумагой, — буркнул Моран. — Это не истинное изгнание.
— Подробнее, — попросил Авденаго. — Есть что-то, чего я не знаю?
— Вселенная полна умных мыслей и полезных вещей, которые недоступны твоему пониманию… — Джурич Моран пожевал губами.
Авденаго видел, что троллю стоит больших усилий перейти к сути, поэтому он не торопил Морана. Но и взгляда не отводил. Морану не удастся избежать ответа на заданный вопрос.
— В Истинном мире и изгнание — истинное, — сказал наконец Моран. — Понимаешь?
— Не совсем.
— Ненавижу, когда мне так говорят! — разволновался Моран. — «Не совсем»! Сказал бы просто — «нет», ты, деликатный тупица.
— Деликатность — хорошее свойство.
— Нет, когда она обращена не на собеседника, а на самого себя… Ты ведь сказал «не совсем» вместо «нет» потому, что проявил вежливость по отношению к собственной персоне, не так ли? Нет чтобы просто признаться: «Я тупой», или «Я ничего не знаю», или «Я не разбираюсь в проблеме»…