— Да, да, все ясно с вашим кхачковяром, — перебил Авденаго, не в силах скрыть досаду.
Анохин веско проговорил:
— При существующем положении вещей, приговор, вынесенный Джуричу Морану, может быть пересмотрен только при одном условии: если будет уничтожен последний, пятый, артефакт.
— Пергамент?
— Именно.
Авденаго раскрыл листок со списком.
— Дайте авторучку.
Анохин подал ему авторучку. Авденаго вычеркнул имя «Енифар» и обвел слово «пергамент» двойным кружком.
— Так. Довольно болтовни, переходим к самому главному. Что за пергамент? — осведомился он. — Вам удалось добыть хоть какие-то сведения о свойствах, заложенных в него Джуричем Мораном?
Глава третья
— Ты когда-нибудь слышал выражение «город-призрак»? — спросил Хэрибонд у Евтихия.
Тот неопределенно пожал плечами и наконец ответил:
— Я был пленником у троллей, а потом еще и солдатом в замке Геранна. Я много всяких выражений слышал, можешь мне поверить.
— Нет, я о другом… — Хэрибонд посмотрел на своего спутника искоса, без особой, впрочем, надежды понять, насколько тот серьезен. — Я о городе.
— А что с городом?
— Он стал призраком. Понимаешь?
— Лучше, чем ты, — заверил Евтихий. И для даже убедительно приложил ладонь к сердцу. — Гораздо лучше. Как, впрочем, и многое другое.
— Что — другое?
— Я почти все понимаю гораздо лучше, чем ты, — пояснил Евтихий. — Видишь нитки у меня в волосах?
Хэрибонд не ответил.
— Видишь? — наседал на него Евтихий.
— Это очевидно, — сказал наконец Хэрибонд, отворачиваясь.
— Нет, не очевидно, если ты не видишь…
— Я вижу.
— Хорошо! Хорошо! — вскрикнул Евтихий. — Вот из-за них я и стал призраком. Здесь был город, говорю тебе. Дома, улицы, площади. На одном фасаде была нарисована красивая козочка. В юбочке, кажется. Мне ее показывала Деянира.
— Кто?
— Деянира. Женщина. Ее так звали.
— Твоя подруга? — проницательно осведомился Хэрибонд.
— Моя жена, между прочим.
— Сумасшедшим запрещено жениться.
— А я когда женился, не был сумасшедшим, — парировал Евтихий. — Я тогда был совершенно нормальный. Это я потом свихнулся, когда она пропала.
— Куда она пропала?
Евтихий опять потянулся к своим волосам.
Хэрибонд поморщился.
— Только не говори, что она распалась на нитки…
— Она. Весь город. Все вокруг.
Хэрибонд вдруг замер и уставился на Евтихия так, словно впервые увидел его по-настоящему. Евтихий морщился, гримасничал, ежился, то опускал голову, то наоборот — задирал ее и разглядывал облака на небе, — словом, вел себя крайне беспокойно. Наконец он вскрикнул:
— Ну, что?..
— Ты тоже жертва, — медленно проговорил Хэрибонд. — Да? Жертва Джурича Морана. Здесь был какой-то опасный артефакт. Он причинил немыслимые разрушения…
— Почему немыслимые? — удивился Евтихий. Он был рад, что разговор принял более безопасное направление. — Вполне мыслимые. Город исчез. Стал призраком. И моя жена, Деянира, — она тоже.
Он развел руки, словно в попытке обнять пустое пространство, и вдруг, на краткий миг, перед Хэрибондом возник город. Хэрибонд мог бы поклясться, что видит светящиеся здания из светлого камня, высокие стены, ворота, башенки и флюгера… Все это мерцало в воздухе возле пересохшего русла реки Маргэн, дрожало и грозило развеяться от малейшего дуновения ветерка. Сквозь стены видны были сухие кусты и деревья с толстыми, причудливо изогнутыми стволами.
Очевидно, и Евтихий заметил призрак Гоэбихона, потому что застыл на месте и впился взглядом в то место, где некогда находился город. Сейчас лицо Евтихия выглядело совершенно безумным: широко раскрытые глаза, перекошенный рот, страдальчески задранные брови. Евтихий застонал, громко, надрывая горло. Прозрачный город качнулся, точно пучок травы под дыханием, и рассыпался. В единый миг не стало ничего — только полумертвая равнина.
Евтихий совершенно по-женски заломил руки и упал на колени. Он не переставая глядел в одну точку, туда, где на мгновение явился ему Гоэбихон. Хэрибонд, ощущая неловкость, остановился рядом с ним. Потом наклонился, коснулся его плеча.
— Он исчез.
Евтихий не ответил.
— Ну, хватит, — более твердым голосом сказал Хэрибонд. — Довольно. Что было — то прошло.
Евтихий поднял на него взгляд.
— Я думал, мы найдем ее.
— Кого? — не понял Хэрибонд.
— Деяниру.
— Ту женщину? Твою жену? Но если она находилась в городе в момент катастрофы, то вероятность того, что она уцелела…
Мгновенным гибким движением Евтихий поднялся на ноги и закрыл Хэрибонду рот.
— Молчи!
Хэрибонд оттолкнул от себя руку Евтихия.
— Что ты себе позволяешь?
Евтихий глубоко вздохнул, отвернулся и пошел вдоль русла, загребая ногами и болтая головой. Хэрибонд, помедлив, пошел за ним следом.
Гоэбихон действительно существовал, после всего случившегося в этом отпали последние сомнения. Кем бы ни был этот Евтихий, он точно знал, где находился погибший город. Он сумел привести Хэрибонда в нужное место. Он даже показал тень Гоэбихона. Непонятно, как он это сделал. Непонятно также, осознает ли Евтихий вообще, что он делает. Сейчас, впрочем, это не имеет значения.
Все лишние мысли разом вылетели у Хэрибонда из головы, когда он увидел дерево и понял: это — то самое.
Все, что когда-либо доводилось читать о великих деревьях. Все великие деревья на картинках в книжке «Мифы и легенды народов мира для детей». Все таинственные дубы из фильмов про явление феи маленькой девочке. Все это — многократно умноженное, — воплотилось в дереве, которое Хэрибонд увидел в долине Маргэн: выше неба, с неохватным стволом, покрытым узловатой корой, с ветвями, которые закрывали собой широченную поляну. Вот такое это было дерево. Разумеется, лишь его мог избрать Джурич Моран для того, чтобы спрятать там смертельно опасный артефакт.
Весьма полезный артефакт, с помощью которого Хэрибонд обретет могущество в Истинном мире…
* * *
— Ты это искал? — Евтихий казался разочарованным. — Этот листок?
Хэрибонд ревниво следил за тем, как Евтихий разворачивает пергамент и водит по нему своими черными грубыми пальцами. Но ничего не поделаешь, приходилось терпеть. Они с Евтихием вроде как компаньоны. Да и в любом случае небезопасно набрасываться на Евтихия и пытаться отобрать у него вещь. Пусть уж натешится, поглазеет, а там…
— Ну все, насладился? — не выдержал наконец Хэрибонд.
— А чем тут наслаждаться? — Евтихий бросил ему пергамент. — Просто лист выделанной кожи. Даже без рисунков или букв. Я бы вот хотел научиться читать. Чтобы книги всякие читать. Деянира — она умеет. Она во всем меня превосходит, понимаешь? Я бы хотел снова ее найти.
— Мы не будем сейчас обсуждать это, — стараясь придать своему тону побольше убедительности, проговорил Хэрибонд. — Потому что ни к чему хорошему такие разговоры не приводят. Ты только расстроишься еще больше, и все. Ты согласен?
Евтихий кивнул, отворачиваясь.
— Что ты должен сделать с пергаментом, когда найдешь его? — спросил он.
Хэрибонд пожал плечами.
— Мне предлагалось уничтожить эту вещь, но я считаю, что совершить подобный акт я всегда успею. Следовало бы выяснить, какие возможности в него заложены.
— Зачем?
— Как — зачем?
— А вот так! — Евтихий зло глянул на Хэрибонда. — Положим, хочешь ты убить человека.
— Очень абстрактное предположение.
— Не знаю, что это значит. Просто выслушай, не перебивая. Хочешь ты кого-то убить. Станешь ты спрашивать такого человека о его мечтах, о его прошлом, о том, что он любит, а что — ненавидит? Или ты просто зарежешь его, стараясь не смотреть ему в глаза?
Хэрибонд покачал головой:
— Для сумасшедшего ты рассуждаешь довольно здраво.
— Это потому, что я сумасшедший. Все безумцы рассуждают здраво. Но ты не ответил на мой вопрос.
— Ты привел неправильный пример. Мы ведь не о человеке говорим.
— А какая разница?
— Та, что пергамент — вещь. Им можно воспользоваться.
— Человеком — тоже.
— Я не буду уничтожать эту штуку, понял? — твердо произнес Хэрибонд. — Может быть, потом. Может быть. Джурича Морана здесь нет, так что никто мне не запретит… И ты тоже, — прибавил он, предупреждая следующую реплику своего спутника. — Я тебе не позволю.
Евтихий махнул рукой.
— Дело твое. Моранова вещь тебя погубит, но меня это уже не касается.
Хэрибонд свернул пергамент в трубочку и поднес к глазам.
— Говорят, если взглянуть сквозь подзорную трубу, станут видны удивительные вещи…
— Какие? — спросил Евтихий.
— Правда.
— Опять ты со своей правдой! — вздохнул Евтихий. — Не доведет она тебя до добра. Лучше бы ты меня послушался.
— Я смогу распознавать ложь. Нет, лучше! Я смогу распознавать истинную сущность всех вещей, всех людей и явлений… Ты понимаешь, что это значит?
— Что ты умрешь, — сказал Евтихий.
Он встал и развернулся лицом к своему спутнику.
— Опасную игру ты затеваешь. Дары Морана всегда были губительны для тех, кто ими пользовался.
Евтихий так и не понял, что произошло. Подбородок Хэрибонда вдруг задрожал, сметанная белизна залила его щеки. Хэрибонд опустил трубку и посмотрел прямо в лицо Евтихия, затем опять прильнул глазом к трубке из пергамента… И вдруг, с протяжным криком, в котором слышался ужас, повернулся и бросился бежать.
Евтихий молча смотрел ему вслед. Он даже не пошевелился. Ему и в голову не приходило преследовать Хэрибонда. Евтихий хмыкнул.
— Интересно, кто из нас двоих — сумасшедший?
Он опять уселся на землю, потом лег, раскинул руки. Великое дерево нависало над ним, и Евтихию начало казаться, будто этот могучий ствол вырос прямо из его собственного пупка. Ощущение было странное, захватывающее.
— Однако ж я вернулся к тому, с чего начал, — сказал себе Евтихий.
В последнее время он довольно много разговаривал сам с собой. А поскольку поблизости, как правило, никого не оказывалось, то Евтихий мог вести эти диалоги довольно громко и даже на разные голоса, не стесняясь возможных слушателей.
Дерево шумело листвой и замирало, склоняясь ветвями к лежащему под ним человеку, как будто ему было интересно узнать Евтихия поближе.
— Я не сумасшедший, — сказал Евтихий.
— Конечно, нет, — ответило ему дерево. — Просто с тобой случилась беда.
— Я потерял ее, — сказал Евтихий. — Я потерял Деяниру.
— А другая женщина не может тебя утешить? — спросило дерево.
Евтихий горестно покачал головой.
— Только она.
— Значит, когда-нибудь ты найдешь ее, — обещало дерево.
— Сомнительно, — вздохнул Евтихий.
— То, что суждено тебе судьбой, не может исчезнуть бесследно, — заявило дерево.
— Ты меня жалеешь, — сказал Евтихий. — Вот и говоришь невесть что.
— Я никого не жалею, я вечное, — гордо произнесло дерево и выпрямило ветки. — Если я начну жалеть всех подряд, мне и вечности не хватит.
— Логично, — кивнул Евтихий. — Но что же мне все-таки делать? Теперь, когда я потерял очередную жизнь?
— А сколько их у тебя было? — заинтересовалось дерево.
— Я уже подсчитывал как-то…
— Меня при этом не было, — напомнило дерево. — Я всегда здесь. А вас, людей, вечно носит по всему Истинному миру. Так что давай, выкладывай.
— Я был крестьянином.
— Раз, — обрадовалось дерево.
— Я был пленником.
— Два.
— Я был рабом.
— Разве это не одно и то же, что и пленник? — удивилось дерево.
— Не совсем… У меня был один хозяин. Один-единственный.
— И как он, не слишком придирался? — озаботилось дерево.
— Авденаго-тролль — вот как его звали, — сказал Евтихий. — Нет, он не придирался. Иногда я предпочел бы видеть его мертвым, а иногда наоборот, мне хотелось видеть его живым.
— А сейчас он жив?
— Вероятно…
— Это было три? — спросило дерево.
— Да.
— Еще! — потребовало дерево.
— Я был с той женщиной, с Деянирой…
— Четыре.
— В подземельях Кохаги.
— Ого! — удивилось дерево. — Пять!
— Опять с Деянирой.
— Не считается.
— А теперь вот я один.
— Не слишком впечатляет твой список, — заявило дерево. — Мне встречались экземпляры и похлеще. Так что утри нос и подумай-ка над тем, что действительно важно.
— А что действительно важно?
— Что так испугало Хэрибонда?
— Разве он испугался?
— Разве он не убежал от тебя с громким воплем ужаса?
— Точно… — задумался Евтихий. — Что же такого он увидел в эту свою трубочку из пергамента?
— А на кого он смотрел?
— Ну, на меня.
— И?.. — подсказало дерево.
— Что — «и»?
— И кого он увидел?
— Меня…
— А если подумать как следует? — настаивало дерево.
Евтихий подскочил, точно его ужалили.
— Он увидел МЕНЯ! — выговорил Евтихий. — Точнее, он увидел то, чем я был в тоннелях Кохаги: плоскорожую тварь с зеленой кожей, черными космами и огромными клыками, торчащими из слюнявой пасти!
* * *
«Нельзя нарушать условия игры, — думал Денис. — В этом все дело. Да, должно быть, именно в этом…»
Он почти раскаивался в том, что упросил Джурича Морана пойти на это. Неизвестно, кем были установлены правила, но правила существовали. Жесткие. И Денису об этом было известно. «Экстремальное путешествие» из реального мира в Истинный возможно только одно, прописью одно. Потом человек, если ему повезет, возвращается обратно в Петербург. И остаток дней своих живет воспоминаниями. На этом — все. Оплачено и выполнено туроператором.
Но Денис рвался назад всей душой. Назад, в замок на границе, к своим товарищам, к женщине, которую — ну да, полюбил. Ему удалось пройти все препоны, добраться до Морана и выклянчить у него чудо. Вторичное путешествие в Истинный мир. Как радовался Денис, когда Моран согласился отправить его в «экстремальное путешествие» вторично! Согласился, невзирая на запрет. Кем был наложен этот запрет, Денис не вникал. Просто были некие правила, а Моран согласился их нарушить. Ради Дениса. Таким фактом стоит проникнуться.
Мда, и практически сразу Денис проникся этим фактом, что называется, по самые уши. Для начала он угодил в лапы безумного ученого, некоего Церангевина, который ставил опыты на живых людях в поисках личного бессмертия для себя. Ну и для других — когда-нибудь потом. Если выживут.
Дениса спасло внезапное вторжение гномской армии во главе с кхачковяром. Церангевин был арестован и приговорен к смертной казни. Кхачковяр по этому поводу высказался: «Это не было ни преступлением, ни ошибкой». Но выглядел очень мрачно.
По поводу каждого из захваченных в доме и лаборатории Церангевина устраивалось отдельное судебное разбирательство. Чтобы не допустить никаких ошибок и, упаси нас всех боже, никаких нарушений законности. Денис тоже угодил между зубцами судебных шестеренок. Его непререывно допрашивали почти неделю. Кроме того, ему пришлось пройти через серию провокационных тестов (гномы горазды устраивать подсудимым всякие проверки). Наконец кхачковяр выяснил, кто такой Денис.
Хотя что тут выяснять, ничего особенного. Девятнадцать лет. Единственный сын у мамы. Папа с мамой в разводе, уже очень давно. Об отце Денис говорить отказался, не столько потому, что не хотел отзываться о нем дурно, сколько потому, что, в общем-то, ничего о нем не знал: мама тщательно следила за тем, чтобы Денисик не общался с «этим подлецом».
Больше всего на свете мама боялась, что Денисика заберут в армию. Для чего и обратилась в бюро «экстремального туризма», где ей положительно обещали отправить ребеночка в такие края, докуда не доберется ни одна призывная комиссия.
Вот тут-то и прозвучало имя Морана…
Гномы всполошились, и на следующем этапе процесса устанавливалась степень близости подсудимого с Джуричем Мораном. Важно было понять, насколько это знакомство вообще может оказаться опасным — для гномского народа, для Калимегдана и для Истинного мира в целом. Одиозная фигура этот Джурич Моран, что и говорить.