Так, в мультфильме «Бобик в гостях у Барбоса» две симпатичные собаки безуспешно пытаются выяснить смысл и назначение настенных часов, исходя из слов, которыми люди определяют их функцию.
— А что это у вас за штука на стенке висит? Всё тик-так да тик-так, а внизу болтается.
— Это часы, — ответил Барбос. — Разве ты часов никогда не видел?
— Нет. А для чего они?
Барбос и сам не знал толком, для чего часы, но всё-таки принялся объяснять:
— Ну, это, брат, такая штука, понимаешь… Часы! Они ходят.
— Как — ходят? — удивился Бобик. — У них ведь лап нету!
— Ну, понимаешь, это только так говорится, что ходят, а на самом деле они просто стучат, а потом начинают бить.
— Ого! Так они ещё и дерутся?
Этот забавный собачий диалог, несмотря на внешнюю легкомысленность, указывает на серьезный культурологический феномен: единство текста определяется исключительно единством традиции его толкования.
Иначе говоря, смысл любого текста не существует автономно, вне связи с восприятием читающего или слушающего, но — всякий раз вновь и вновь возникает на стыке авторского посыла, и того, как этот посыл был воспринят. Каждый читатель будет понимать одни и те же слова по-своему, неизбежно налагая на них отпечаток своего житейского, культурного и духовного опыта.
Поэтому, еще в древности св. Иларий Пиктавийский говорил в послании к императору Константину: Писание не в словах, а в их понимании.
Рассуждая из собственного опыта о ветхозаветных «гневе» и «ярости» Бога, мы рискуем уклониться от смысла, вложенного в эти слова теми, кто их написал. Ведь писали их пророки, то есть — люди, с которыми Бог общался непосредственно. У них было не просто теоретическое знание о Боге, но — знание Самого Бога, основанное на их личной встрече с Ним. А у большинства современных читателей Библии реальный опыт богопознания к сожалению, очень сходен с представлениями Бобика и Барбоса о настенных часах в дедушкиной квартире.
«Часы бьют, значит — дерутся». «Бог ненавидит грешников и мстит им, значит — Он жесток и мстителен». Логика в обоих случаях одна и та же, поскольку и тут и там в основе рассуждения лежит общая ошибка — нельзя судить по словесным характеристикам о том, чего не знаешь опытно. Поэтому, объективно ценными можно считать лишь те толкования Библии, которые были сделаны людьми с духовным опытом, аналогичным опыту пророков. То есть — святыми.
Опыт святых
Но если обратиться к той трактовке, которую ветхозаветным словам о «гневе» и «ярости» Божиих давали святые Отцы христианской Церкви, то сразу же обнаруживается ее разительное отличие от вульгарных представлений Маркиона о «злом боге Ветхого Завета». Оказывается, Отцы были убеждены, что все слова о «гневе», «ярости», «ненависти» и прочих антропоморфных свойствах Бога имеют в Библии исключительно педагогическое значение и носят лишь назидательно-пастырский характер, поскольку христианское учение о Боге-Любви очень тяжело воспринимается «ветхим» человеческим сознанием. Но когда речь заходит о самом существе понимания Бога в христианстве, мы находим в творениях Отцов совсем иную картину. Утверждается с полной определенностью: Бог есть Любовь и только Любовь, Он абсолютно бесстрастен и не подвержен никаким чувствам: гневу, страданию, наказанию, мести и т. д. Эта мысль проходит через все Предание нашей Церкви, вот лишь несколько авторитетных святоотеческих высказываний по этому поводу:
Святитель Иоанн Златоуст: «Когда ты слышишь слова «ярость» и «гнев» в отношении к Богу, то не разумей под ними ничего человеческого: это слова снисхождения. Божество чуждо всего подобного, говорится же так для того, чтобы приблизить предмет к разумению людей более грубых».
Святитель Григорий Нисский: «Ибо что неблагочестиво почитать естество Божие подверженным какой-либо страсти удовольствия, или милости, или гнева, этого никто не будет отрицать, даже из мало внимательных в познании истины Сущего. Но хотя и говорится, что Бог веселится о рабах Своих и гневается яростью на падший народ, …но в каждом, думаю, из таковых изречений общепризнанное слово громогласно учит нас, что посредством наших свойств провидение Божие приспособляется к нашей немощи, чтобы наклонные ко греху по страху наказания удерживали себя от зла, увлеченные прежде грехом не отчаивались в возвращении через покаяние, взирая на Его милость».
Преподобный Антоний Великий: «Бог благ и бесстрастен и неизменен. Если кто, признавая благосклонным и истинным то, что Бог не изменяется, недоумевает, однако, как Он, будучи таков, о добрых радуется, злых отвращается, на грешников гневается, а когда они каются, является милостив к ним, то на сие надо сказать, что Бог не радуется и не гневается, ибо радость и гнев суть страсти. Нелепо думать, чтобы Божеству было хорошо или худо из-за дел человеческих. Бог благ и только благое творит. Вредить же никому не вредит, пребывая всегда одинаковым.
А мы, когда бываем добры, то вступаем в общение с Богом по сходству с Ним, а когда становимся злыми, то отделяемся от Бога по несходству с Ним. Живя добродетельно, мы бываем Божиими, а делаясь злыми, становимся отверженными от Него. А сие значит не то, что Он гнев имел на нас, но то, что грехи наши не попускают Богу воссиять в нас, с демонами же мучителями соединяют.
Если потом молитвами и благотворениями снискиваем мы разрешение во грехах, то это не то значит, что Бога мы ублажили или переменили, но что посредством таких действий и обращения нашего к Богу уврачевав сущее в нас зло, опять соделываемся мы способными вкушать Божию благость. Так что сказать: «Бог отвращается от злых» есть то же, что сказать: «Солнце скрывается от лишенных зрения».
Оказывается, Бог не мстит человеку за его беззакония и не награждает за добродетели. Как благоденствие, так и скорби являются лишь естественными следствиями законной или беззаконной жизни не только отдельного человека, но и — целых народов. Под законом здесь, конечно, подразумеваются не какие-то внешние предписания Бога по отношению к человеку, но — сама наша богоподобная природа. Так, поступая вопреки замыслу Божию о нас, мы пожинаем горькие плоды этого насилия над собственным естеством.
Стремление же соответствовать Божьей воле, данной всем нам в заповедях Христовых, как раз и открывает перед человеком эту удивительную истину христианства: Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем. (1 Иоан 4: 16), но открывает ее только в той мере, какую каждый человек стяжал своей жизнью по Евангелию.
И если взглянуть на Библейские упоминания о «гневе» и «ярости» Бога с этой точки зрения, то даже за такими грозными образами можно увидеть проявления всеобъемлющей любви Бога к Своему творению.
А поскольку именно изгнание из Рая, и всемирный потоп, нередко вызывают особое недоумение при прочтении Библии, попробуем на примере этих событий Священной истории убедиться, что вовсе не жестокость Бога была причиной упомянутых трагедий, а — устремленность человека к греху и беззаконию.
Сломанная ветка
За то, что Адам и его жена попробовали плоды с древа познания добра и зла, они были изгнаны из рая, а на входе в райский сад встал херувим с огненным мечем, не позволяющий падшим людям вернуться назад. Но что послужило причиной изгнания? Ведь наивно было бы предполагать, будто Бог оскорбился проступком первых людей и таким образом излил на них Свое негодование. Можно, конечно, усмотреть в этом жестком решении педагогический смысл, но тогда становится непонятно — а зачем вообще Господь насадил в райском саду это самое дерево, плоды которого запрещены к употреблению? Ведь если бы не было запретного древа — не было бы и грехопадения со всеми его трагическими последствиями для человека и всего сотворенного мира. Бог любил бы человека, а человек любил Бога, не имея даже потенциальной возможности отпасть от Него, и всем было бы очень хорошо.
Но в том и проблема, что любовь возможна лишь как результат свободного волеизъявления, когда есть возможность выбора: любить, или не любить. Звучит парадоксально, но если вдуматься, то любовь существует только там, где есть свобода, а следовательно — возможна и нелюбовь как вариант, как выбор. Если лишить человека такой потенциальной возможности, то место любви тут же займет голая необходимость, а человек из образа Божия превращается в некий автомат, жестко запрограммированный на добро и рабское подчинение Подателю всех предоставляемых ему благ.
Заповедь о невкушении плодов с древа познания добра и зла была установлена Богом, чтобы человек мог либо свободно реализовать свою любовь к Нему, либо — так же свободно отказаться от этой любви. И не столь уж важно — что это было за дерево, какой оно породы и что за плоды на нем росли. С уверенностью можно предположить, что сами по себе эти плоды не были вредными и смертоносными, ведь древо росло в райском саду. Опасность для человека заключалась вовсе не в древе и не в его плодах, а в неверии Богу, в самой возможности принятия людьми мысли о том, что Бог может их обманывать. Вера в истину слов Господа была для первых людей единственным способом ответить своей любовью на любовь Создателя. Человек мог поверить Богу и не трогать этих плодов. Но мог не поверить и ослушаться. Что, к сожалению, и сделал…
Нарушив по подсказке сатаны заповедь о невкушении плодов с древа познания добра и зла, человек, по сути дела — совершил предательство по отношению к Богу, переступил некую грань в отношении к своему Создателю, и для любви за этой гранью места уже не оставалось. Человек как бы сказал Богу: «Ты говоришь, «не вкушай этих плодов, потому что умрешь»? Я Тебе не верю. Сатана говорит, что, вкусив их, я стану во всем равен Тебе. А значит, смогу жить без Тебя».
Это душевное устроение и оказалось смертоносным результатом нарушения заповеди. Стремление к бытию без Бога глубоко вошло в человеческую природу и жесточайшим образом изуродовало ее. Смерть, о которой предупреждал людей Бог, стала не наказанием, а закономерным следствием отпадения человека, от Источника его бытия. Так, отломанная от дерева ветка, хотя и зеленеет еще некоторое время, но неизбежно обречена засохнуть, потеряв связь с корнями, дававшими ей жизненную силу.
Изгонять из рая такого несчастного, умирающего, отвергшего любовь Божию, человека не было особой нужды — ему и самому стало там неуютно.
В сущности, рай — это место особого, максимального присутствия Бога в сотворенном мире. Но что же было делать в таком благодатном месте тому, кто стал тяготиться такой близостью Бога и пытался спрятаться от Него между райскими деревьями? Бог выслал первых людей из Едемского сада, потому что оставаться там далее стало мучительно для них самих. Это тягота присутствием Божиим, желание укрыться от Него, будет преследовать падшего человека до самого окончания земной истории: …цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле… (Откр. 6; 15–16) Но не гнев и не месть Бога являются причиной этого бегства падших людей от своего Создателя, а чувство собственной нераскаянной вины перед Любовью Божией, всегда готовой простить того, кто нуждается в этом прощении.
И слова Библии о «вооруженной охране» у входа в рай, тоже можно понимать по-разному. Вот очень интересное и неожиданное толкование святителя Игнатия (Брянчанинова), в котором он объясняет — кто же преградил падшему человеку путь в рай и каким оружием этот страшный страж отсекает людей от возвращения к Богу:
«Как стоял в раю, так и ныне стоит против человека убийца его, падший херувим со своим вращающимся пламенным оружием, непримиримо борется с человеком, старается вовлечь его в нарушение заповеди Божией и в более тяжкую погибель, нежели какою погибли наши прародители. К несчастью, успех более и более ободряет врага. Вращающееся оружие в руках воздушного князя, по объяснению величайших святых отцов, есть власть демонов вращать умом и сердцем человека, колебля и разжигая их различными страстями».
Сто лет ожидания
И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их. (Быт 6:5–7)
Этот Библейский текст, в самом деле, звучит очень страшно и вызывает множество нареканий, как у самых разнообразных критиков христианства, так и у некоторых верующих. Но, помня мысль Антония Великого о том, что …нелепо думать, чтобы Божеству было хорошо или худо из-за дел человеческих, было бы столь же нелепо считать, будто Господь и в самом деле может «восскорбеть» или «раскаяться». Все это, безусловно, лишь образы, призванные показать всю глубину нравственного развращения допотопного человечества, по словам прп. Ефрема Сирина …дошедшего до такой степени невоздержания, что ни в чем не раскаивающегося Бога как бы доводит до раскаяния.
Бог ни в чем не раскаялся, и не перестал любить людей даже после того, как вся жизнь их стала сплошным злом. И, конечно же, Бог участвовал в судьбе погрязшего в грехах человечества. Вот только характер этого участия был совсем иным, нежели может показаться на первый взгляд.
В Библии сказано, что Господь повелел единственному праведнику допотопного мира строить огромный корабль. Это была очень тяжелая, трудоемкая работа, на которую у Ноя ушло сто лет. Но посмотрите, какими удивительными словами комментирует это строительство прп. Ефрем Сирин: Такой тяжкий труд возложил Бог на праведника, не желая навести потопа на грешников. По мнению авторитетнейшего толкователя Библии, Бог не желал потопа! Так почему же потоп все-таки обрушился на землю? Для того чтобы понять это, необходимо еще раз вспомнить, что, творя зло, человек нарушает вовсе не какие-то формальные и внешние по отношению к нему повеления Бога, а идет наперекор собственной богоданной природе, мучает и разрушает ее своими грехами. Но ведь природа человека не является чем-то изолированным от остального творения, а напротив — теснейшим образом связанна с ним. Более того, Церковное Предание прямо называет человека — венцом творения, неким средоточием всего сотворенного бытия. Поэтому, все, что происходит в духовной жизни человека, неизбежно оказывает сильнейшее влияние на окружающий его мир. Так, Писание прямо свидетельствует, что грехом Адама была проклята земля, потерявшая после грехопадения способность обильно плодоносить, и что именно из-за людских грехов вся тварь совокупно стенает и мучится доныне (Рим 8:22). Наглядный пример этой связи духовного состояния человечества со всей природой — экологический кризис, в который люди ввергли свою планету всего за одно только столетие научно-технического прогресса. Марина Цветаева еще в первой половине прошлого века писала:
В ответ на горький вопрос Цветаевой, сегодня можно с еще большей горечью констатировать: ничего хорошего. Уничтожение лесов, истребление целых видов животных, загрязнение рек, атмосферы, ближнего космоса… Нравственное состояние человечества эпохи НТР оказалось вопиюще несоответствующим тому уровню власти над миром, который люди получили с помощью науки и техники. Конечно, и озоновые дыры, и дефицит пресной воды, и глобальное потепление — все это с религиозной точки зрения можно считать наказанием Божиим за людское сребролюбие, сластолюбие и славолюбие (которые, собственно, и являются причиной сегодняшнего безудержного развития материального производства и потребления). Но вот вопрос: если алкоголик сгорел заживо на собственном матрасе, который он спьяну поджег непотушенной сигаретой, то можно ли считать такую смерть — наказанием от Бога? Наверное, все же разумнее предположить, что Бог просто предоставил ему возможность следовать собственной греховной воле, в которой он так упорствовал всю жизнь, и которая его, в конце концов, убила.