— Меня просили передать это вам.
Я разорвал конверт.
Напрасно я усомнился в честности мистера Тейлора. Он был точен в делах и выполнял взятые на себя обязательства: в конверте находился аккредитив на один из шведских банков, делавший меня обладателем пятидесяти тысяч долларов.
— Вы довольны? — задорно спросила Янковская.
— А вам известно, что находилось в конверте? — поинтересовался я.
— Обеспеченное будущее, — уверенно произнесла она. — Я догадалась. Я не интересовалась суммой, но знаю, что мои заокеанские друзья умеют платить.
Я пренебрежительно пожал плечами.
— Ну, я думаю, они знают, за что платят…
— Ого! — воскликнула Янковская. — Впрочем, это неплохо — знать себе цену… — Она испытующе посмотрела мне в глаза. — Но помните, Август, люди Тейлора требовательны, они дотянутся до вас, где бы вы…
Я не был уверен, следовало ли сообщить ей о странном подарке, полученном мною от Тейлора, но я не вполне понимал его значение. Что действительно могла значить эта медная пуговица? Я почему–то не забывал о ней и время от времени нащупывал у себя в кармане.
Пожалуй, никто, кроме Янковской, не сможет объяснить значение этого подарка.
— Мистер Тейлор подарил мне странный сувенир, — сказал я и, разжав ладонь, показал пуговицу своей собеседнице.
Она пытливо вскинула на меня глаза.
— Он ведь объяснил вам что–нибудь?
— Он сказал мне, что это знак моей неуязвимости. Что его парни, если даже я стану им поперек дороги, не посмеют меня тронуть…
Янковская задумчиво посмотрела на меня.
— Он вам не солгал. По–видимому, вы чем–то расположили его к себе. Это действительно нечто вроде талисмана. Если вы даже возбудите какие–либо подозрения, агенты заокеанской разведки не посмеют вас тронуть, увидав эту штучку. Теперь для того, чтобы вас ликвидировать, требуется санкция самого мистера Тейлора.
— А может быть, здесь дело не только в расположении, — возразил я, — сколько в том, что даже самому мистеру Тейлору завербовать советского офицера потруднее, чем какого–либо короля?
— Вы правы, — немедленно согласилась Янковская. — Вы для него клад! — Все с тем же задумчивым видом она повертела в руках пуговицу. — Несомненно, вы относитесь к числу тех драгоценных агентов, которых очень трудно заполучить даже заокеанской разведке, — продолжала она. — Слишком большие надежды возлагаются на вас, чтобы какие–нибудь резиденты могли распоряжаться вашей жизнью.
— А у вас есть такая? — поинтересовался я.
Она нахмурилась. По–видимому, мой вопрос был или бестактен, или обиден.
— Нет, — сказала она не то с легким вызовом, не то с печалью. — Я могу обойтись без подобного талисмана. Мне не придется работать в такой сложной обстановке, как вам…
Она с любопытством всматривалась в меня, точно мы виделись впервые. У меня появилось ощущение, будто я предстал перед Янковской в каком–то новом качестве после свидания с мистером Тейлором. Она как бы порхнула на диван и приветственно помахала мне рукой. Вообще она вела себя в этот вечер очень театрально, говорила с излишней аффектацией, принимала неестественные позы, никак не могла усидеть на месте. Думаю, что и приезд господина Тейлора и мое приобщение к его ведомству возбудили ее нервы необычной даже для нее остротой положения.
— Кстати, я хочу дать вам один добрый совет, — дружелюбно произнесла Янковская. — Мне кажется, что вы все–таки недооцениваете значения своей пуговицы, а это, повторяю, могущественный талисман. Носите его всегда при себе. Всегда может случиться, что она выручит вас из большой беды.
— Хорошо, — сказал я и сунул пуговицу в карман пиджака.
Она улыбнулась.
— Вы еще меня вспомните!
— Вот что, Софья Викентьевна, — сказал я, переходя на сугубо деловой тон и стараясь по возможности делать вид, что инициатива по–прежнему остается за ней. — Этот самый Тейлор заявил, что вы поможете мне превратить в реальность какую–то фантастическую агентурную сеть. Не будем откладывать дело в долгий ящик. У вас есть список, к которому мы должны подобрать ключ…
Она посмотрела на меня не без удивления.
— Вы, кажется, действительно хотите оправдать полученные деньги?
Каким–то балетным жестом она пригласила меня пройти в кабинет, подошла к стене, сняла одну из акварелей Блейка, вставленную в очень узенькую рамочку, шпилькой, вынутой из волос, вытолкнула из рамки какой–то шпенечек и вытряхнула на стол скатанный в тонкую трубочку листок.
— Можно прочесть? — вежливо спросил я.
Янковская не ответила. Я развернул листок.
Это был список фамилий на английском языке. Позже я их пересчитал: двадцать шесть фамилий с инициалами.
— Я не понимаю, что же здесь сложного? — удивился я. — По–моему, все ясно.
Янковская снисходительно улыбнулась.
— Если бы это было так. Попробуйте найдите в Латвии имеющегося в списке Клявиньша… Их тысячи! А инициалы означают что угодно, но только не имя и отчество…
Я с любопытством держал в руке крохотный листок бумаги, еще раз перечел фамилии, и вдруг совсем другая мысль пронизала мое сознание.
— Скажите, — спросил я Янковскую. — Неужели из–за этого листка и поплатился Блейк своей жизнью?
— И не только Блейк, — ответила она. — Вы тоже могли поплатиться, хотя имели к этому листку совсем косвенное отношение.
— Это так дорого? — спросил я, глядя на листок.
— Очень, — сказала Янковская. — В Советском Союзе за него тоже дали бы немалые деньги. Кажется, это Наполеон сказал, что хороший шпион стоит целой армии?
Она взяла листок и заботливо его расправила.
— Это все первоклассные агенты…
— Но почему же Блейк не пожелал продать этот список?
— Noblesse oblige! — произнесла она с иронией. — Благородное происхождение обязывает!
— И вы убили его, чтобы завладеть этим списком? Неужели для вас деньги дороже человека?
— Ах, да при чем тут деньги! — с досадой ответила Янковская. — Просто те сильнее, они убрали бы и меня, как убирают всех, кто не желает с ними сотрудничать.
— А вы не боитесь, что Интеллидженс сервис не простит вам этого?
— А я и не собираюсь дразнить Интеллидженс сервис, — ответила Янковская. — В тот вечер, когда мы с вами познакомились, Блейк должен был переслать список в Лондон. В Англию возвращался крупный английский коммерсант, находившийся со своей женой в России в качестве туриста. Ночью он улетал в Стокгольм. Блейк не подпускал меня к списку. Я знала, что он должен пойти в ресторан отеля «Рим» и через день этот список очутился бы в тайниках Интеллидженс сервис. Блейк собрался на свидание. Я видела, что у него имеется два экземпляра списка. Один он должен был отдать, второй, вероятно, хотел сохранить для себя. Я предложила ему продать дубликат. Он засмеялся. Я пригрозила ему, сказала, что он рискует жизнью. Он ударил меня. Я застрелила его и пошла на свидание вместо Блейка. Сказала, что его пытались убить, что это, по–видимому, дело рук советской разведки, что раненый Блейк поручил мне отдать список…
— Таким образом, Интеллидженс сервис имеет список?
— Да, этот турист успел улететь; еще несколько часов, и он застрял бы здесь, — подтвердила Янковская. — Иначе меня не оставили бы в покое. А ключ к списку или изобретен в Лондоне, или отправлен туда раньше. — Она указала на листок. — Эта бумажка очень важна, но пока что ею нельзя воспользоваться.
— А что же мы с вами будем делать?
— К вам пришлют одного из тех, кто перечислен Блейком. Единственного, кто известен заокеанской разведке. Может быть, с его помощью мы отыщем ключ.
— Ну а скажите, на что заокеанской разведке английские агенты?
— Как вы не понимаете? — удивилась Янковская. — Тейлор и его люди всегда таскают каштаны из огня чужими руками. Блейк потратил несколько лет для того, чтобы подобрать своих агентов, а они приберут сеть к своим рукам и будут ею пользоваться.
— А тем все равно, кому служить?
— В основном да, — подтвердила Янковская. — Конечно, агенты Блейка — тоже люди не без принципов, но, в общем, это один принцип — ненависть к Советам; с этой точки зрения им почти безразлично, кому служить. Кто заплатит больше, тот и будет их хозяином.
— В таком случае вы тоже перепродались? Судя по вашей теории…
— Конечно, — перебила меня Янковская. — Но что касается меня, я предпочитаю служить не столько тем, кто щедрее, сколько тем, кто сильнее.
— Ну а если Интеллидженс сервис узнает о вашем предательстве? Вы не боитесь ее мести?
— Во–первых, не узнает, — равнодушно ответила она. — А во–вторых, тот, кто не захочет подчиниться Тейлору, отправится вслед за Блейком.
— Ну, а почему же вы служите немцам? Или это тоже реальная сила?
— Немцы — сентиментальные дураки, — резко сказала Янковская. — Сила–то они сила, только не очень разумная. Пока что немцы выматывают Россию, и им позволяют это делать. Но помяните мое слово: они тоже таскают каштаны для кого–то другого.
И тогда я задал ей один неосторожный вопрос:
— А не думаете ли вы, поклонница непреодолимой силы, что настоящая сила на той стороне, откуда пришел я?
— А вот этой силе я не подчинюсь никогда! — закричала она. — Сила, принадлежащая серому быдлу!..
Голос ее сорвался. Она бросилась в кресло и точно утонула в нем.
— И если вы, Андрей Семенович… — Она почти никогда не называла меня этим именем… — Если я замечу, что вы снова поглядываете на восток, клянусь, я убью вас собственными руками! — Она тут же встала. — Прикажите Виктору отвезти меня домой.
Я вызвал Железнова.
— Отвезите Софью Викентьевну, — распорядился я. — Ей нездоровится, поэтому не торопитесь, пусть она подышит свежим воздухом.
Железнов вернулся очень быстро.
— Я не заметил, чтобы она была больна, — сказал он. — Она не захотела ехать домой и приказала отвезти ее к Гренеру…
— Ну и слава богу, — отозвался я. — Значит, мы можем спокойно поговорить.
Я протянул ему аккредитив.
— Это что? — спросил он.
— Цена предательства, — пояснил я. — Мистер Тейлор решил, что в эту сумму я ценю Родину.
Я подробно рассказал о своей встрече, показал список, открыл тайну убийства Блейка.
— Да, поучительный разговор, — задумчиво заметил Железнов. — Теперь многое становится понятным: и почему тянут со вторым фронтом, и откуда у немцев нефть…
Он попросил показать ему пуговицу, подержал на ладони и бережно вернул.
— Береги, это может пригодиться, — посоветовал он и как бы спросил самого себя: — Хотел бы я знать, есть ли еще такие пуговицы в нашей стране…
Затем он склонился над списком Блейка.
— Война когда еще кончится, нам до Берлина еще идти да идти, а они уже о другой, о следующей войне думают, — продолжал он размышлять вслух. — Политика дальнего прицела, сверхдальнего…
Он бережно скатал и спрятал драгоценный листок на прежнее место.
— Помнишь, — спросил он меня и почти слово в слово повторил Янковскую, — по–моему, это Наполеон как–то выразился, что один хороший шпион стоит иногда целой армии, так что в тайной войне эти двадцать шесть человек — немалая сила.
— Пока это только список, — заметил я. — К нему нет ключа.
— Но ведь к тебе кого–то пришлют? — возразил Железнов. — Не может быть, чтобы мы не достигли цели!
— А может быть, это псевдонимы? Может быть, этот список написан для отвода глаз?
— Правильно, все может быть! — Железнов засмеялся. — Однако Блейк поплатился за него жизнью. Теперь, когда мы имеем что–то, мы обязаны взяться за работу, теперь есть над чем подумать, и мы обязаны решить эту задачу.
Ту короткую летнюю ночь мне не забыть.
За окном было темно, только в фиолетово–черном небе слабо мерцали редкие звезды, А у нас в комнате горел свет. Мы вспоминали Родину, говорили о нашей жизни, обдумывали свою работу, строили планы. Мечтательное наше настроение нарушил какой–то шелест, донесшийся до нас с улицы, точно мостовую скребли огромной щеткой. Мы выглянули в окно. Рассветало. Эсэсовцы с пистолетами в руках вели толпу женщин, подростков и стариков. Толпа была какая–то удивительно серая, безликая, призрачная; эсэсовцы в своих черных мундирах напоминали только что сработанных глянцевых оловянных солдатиков.
Куда они вели этих людей?
Мы смущенно посмотрели друг на друга…
Наступил новый день, и у каждого из нас были свои обязанности.
— Ну, я пойду, — сказал Железнов и вышел из кабинета.
Через день Железнов сказал:
— Видел Пронина. Доложил о твоей встрече с Тейлором. Просил передать ему копию списка. Говорит, это будет большой выигрыш, если удастся расшифровать…
А еще через день Марта сказала, что меня спрашивает какой–то человек. Я с таким нетерпением ждал появления какого–либо незнакомца, что сразу поспешил к нему навстречу.
Мы вопросительно поглядели друг на друга.
— Господин Берзинь? — обратился ко мне посетитель.
— Он самый… — Я вежливо наклонил голову. — С кем имею честь?
Посетитель посмотрел на меня рыжими липкими глазами.
— Арнольд Озолс, к вашим услугам.
— Раздевайтесь, — пригласил я его, — Прошу в кабинет.
Мы прошли в кабинет. Озолс неторопливо опустился в кресло, минуту помедлил, сунул руку во внутренний карман пиджака, достал оттуда почтовую открытку, на которой были изображены незабудки, посмотрел на рисунок, посмотрел на меня, еще раз посмотрел на цветы, положил открытку на стол и прикрыл ее ладонью.
Разговор Озолс не начинал.
— Чем обязан? — церемонно сказал я.
— Скажите, у вас есть лошади? — неожиданно спросил он. — Выездные лошади?
— Нет, — сказал я. — У меня нет лошадей.
— А верховая лошадь?
— Нет, нет, — сказал я. — У меня машина.
— Может быть, у вас есть корова? — спросил Озолс.
— Нет, — сказал я. — И коровы у меня нет.
— Это плохо, — сказал Озолс. — Всегда лучше пить молоко от своей коровы.
— Я согласен с вами, — сказал я. — Но как–то, знаете, не обзавелся.
Озолс опять посмотрел на незабудки и перевел взгляд на меня.
— А свиней вы не держите?
— Не держу, — сказал я.
— Это тоже плохо, — сказал он. — В каждом доме бывают отходы, домашняя ветчина вкуснее.
— Хорошо, если вы считаете необходимым, — сказал я, — я постараюсь обзавестись поросенком.
— А собаки у вас нет? — Спросил Озолс. — Вы не охотник?
— Пожалуй, что охотник, — сказал я. — Но собаки у меня нет.
— Очень жаль, — сказал Озолс. — И кошки нет?
— Я не совсем вас понимаю, — ответил я ему тогда на вопрос о кошке. — Я не помню, какое количество животных описано Бремом, но смею вас заверить, что ни одного из них, к моему великому огорчению, у меня нет.
— Дело в том, что я ветеринарный врач, — с достоинством ответил Озолс. — Мне сообщили, что у вас заболело какое–то домашнее животное.
Он опять взял в руки свою открытку, с сожалением посмотрел на незабудки и задумчиво покачал головой.
— Очень жаль, по–видимому, произошло недоразумение, не смею вас больше задерживать…
И вдруг меня осенило! Я вспомнил, что где–то уже видел такую открытку с незабудками… Да ведь я видел ее у себя! В гостиной у Блейка валялось несколько альбомов для открыток… Я еще подивился, зачем этот эстет держал у себя такие мещанские альбомы с почтовыми карточками… В одном из них я видел точно такие же незабудки!
И тут я вспомнил, что много месяцев назад ко мне приходил заведующий каким–то дровяным складом и тоже все время вертел перед моими глазами какую–то почтовую открытку…
— Одну минуту, господин Озолс! — воскликнул я и пошел в гостиную…
Я схватил альбом, перелистал, нашел открытку с незабудками и поспешил обратно в кабинет.
— Посмотрите, господин Озолс, — сказал я. — Какое удивительное совпадение: у меня такая же открытка, как у вас!
Озолс взял мою открытку, сличил со своей, затем выпрямился в кресле и с каменным лицом посмотрел на меня.
— Я не понимаю, господин Берзинь, для чего вам нужна была эта комедия? — с достоинством спросил он. — У других тоже есть нервы.
— Извините меня, Озолс, — непринужденно ответил я. — Но сперва у меня возникли сомнения…