— Какие же могут быть сомнения? Посмотрите сами.
Он подал мне обе открытки — не могло возникнуть сомнений в их идентичности.
— В последнее время столько неожиданностей… — Я виновато посмотрел в рыжие глаза Озолса. — Так что некоторая предосторожность…
— Какие неожиданности могут быть между нами! — Ироническая улыбка чуть тронула губы моего посетителя, он слегка вздохнул и выжидательно на меня посмотрел. — Я слушаю вас, господин Берзинь.
— Вам кто передал, что нужно явиться ко мне? — деловито спросил я, как бы проверяя своего посетителя.
Озолс приветливо улыбнулся.
— Один мой старый друг из–за океана. Ведь я…
В этом разговоре все следовало угадывать с одного слова.
— Ведь вы…
— Да, я провел там около восьми лет.
— Вы там работали…
— Тоже ветеринарным врачом… — Озолс самодовольно улыбнулся. — Но мне не один раз приходилось участвовать в подавлении забастовок сельскохозяйственных рабочих…
— И вы по–прежнему поддерживаете связи?
— К сожалению, нет. — Озолс опять улыбнулся. После того как я показал ему свою открытку, он превратился в воплощенную любезность: как–никак я являлся его начальником. — По возвращении в Латвию я все их растерял.
Я тоже вежливо ему улыбнулся.
— Но мы их восстановили…
Озолс утвердительно кивнул.
— Да, вы сумели найти меня.
— А что вы делаете сейчас?
— Как что? — удивился Озолс. — Лечу коров и собак.
— Нет, не в том смысле.
— А что же я могу сейчас делать? — еще больше удивился Озолс и неожиданно обнаружил проблески какого–то остроумия. — Мы будем ждать мирных весенних дней, когда опять возникнет нужда в агрономах и ветеринарах.
И правда, чем мог быть полезен такой Озолс капиталистической разведке? Мне совсем неясна была его роль. Сообщать, какие военные части движутся мимо его дома? Трудно допустить, что такой шпион стоит целой армии. Однако надо было как–то оправдать посещение Озолса, и не только для себя, но и для него.
— Видите, вы мне понадобились… — Я не знал, что ему сказать. — Наша служба проводит, так сказать, что–то вроде переучета. Кое–кто у нас выбыл, мы, так сказать, перестраиваем свои планы…
Озолс внимательно слушал.
— Поэтому хочется еще раз подумать, чем вы можете быть полезны.
Озолс молчал.
— Я обращаюсь к вам, господин Озолс, — повторил я. — Подумайте, чем вы можете быть полезны?
Озолс заерзал в своем кресле.
— Вряд ли я смогу быть вам полезен в чем–либо другом, кроме того, что уже было запланировано, — промолвил он с некоторой тревогой в голосе. — Ни стрелять, ни участвовать в каких–либо авантюрах… — Он покачал головой. — Нет, господин Берзинь, я узкий специалист, и вне своей специальности мне не хотелось бы участвовать ни в каких планах.
Я задумчиво протянул:
— А мы запланировали для вас…
— Сибирскую язву, господин Берзинь, — напомнил мне мой посетитель тоном, ясно говорившим, что мне нечего делать вид, будто я этого не помню. — При получении соответствующего указания я и двое моих коллег, которых вы знаете не хуже меня, сможем вызвать эпидемию сибирской язвы у домашнего скота во всей Прибалтике, а в случае необходимости с помощью кисточек для бритья перенесем ее и на людей…
Да, пожалуй, такой шпион стоил армии!
— Да, да, Озолс, я помню об этом задании, — сказал я, с интересом разглядывая своего невзрачного собеседника, который вдруг предстал передо мной совсем в ином качестве. — Но я предполагал, что вы и до этого сможете оказать кое–какие услуги.
— Нет, господин Берзинь, — решительно отозвался Озолс, не спрашивая даже, что я хотел ему предложить. — Я не умею ни убивать, ни похищать и не хотел бы за это браться.
— Ну, хорошо, — сказал я ему. — Очень рад был с вами встретиться.
— Отлично, — сказал тот и поднялся.
Но я еще не хотел его отпускать. Мне надо было узнать его адрес. Надо было узнать еще что–нибудь, что перекинуло бы цепочку к другим.
— Простите, Арнольд… Арнольд…
— Янович, — подсказал Озолс.
— Арнольд Янович, — повторил я. — Ваш адрес не изменился?
— Врачи и аптекари не должны менять адресов, — назидательно ответил он. — Иначе легко растерять клиентуру.
Как же узнать, где он живет?
— Вам когда передали о моем желании видеть вас? — спросил я.
— Это было три дня назад, — сказал он. — Но я не мог выехать сразу.
Значит, он встретился со своим американским другом в день отъезда мистера Тейлора из Риги…
— И долго вам пришлось добираться? — спросил я.
— Нет, — сказал он. — Как обычно.
— Отлично, — сказал я. — Я хочу только еще раз взглянуть на вашу открытку…
Нет, в ней не было ничего особенного, открытка как открытка: надпись «Carte postale», место для марки, а на обороте — голубые незабудки.
Я не знал, надо ли ему дать денег, но решил не давать.
— Отлично, — сказал я еще раз, возвращая открытку. — Поезжайте домой. Желаю вам всего доброго. Если вы понадобитесь, мы поставим вас об этом в известность.
Мы церемонно раскланялись, и я проводил его до входной двери. Затем вернулся в кабинет, взял открытку, извлеченную мной из альбома, и пошел в гостиную…
Это был, оказывается, не простой альбом! В нем были открытки с изображением цветов. Астры, розы, жасмин, ландыши, гладиолусы. Я принялся рассматривать эти открытки. На некоторых из них были написаны карандашом цифры; на открытке с незабудками, которую я предъявил Озолсу, значилась цифра 3481. Индекс, под которым значился Озолс у Блейка?
Я принялся рассматривать другие альбомы; там были репродукции с разных картин, много всяких пейзажей; в одном из альбомов были открытки с видами Латвии, улицы, площади, всякие достопримечательности…
Возможно, для того чтобы отыскать ключ к списку, следовало узнать адрес Озолса, и это было не столь трудно: ветеринарного врача всегда можно отыскать в Латвии.
Я снова открыл альбом, в котором находились открытки с цветами, затем достал список Блейка и положил его рядом с открыткой с незабудками. Озолс значился в этом списке восьмым по счету, Озолс Н.Е.
Но нет, это был не тот Озолс. Тот который только что был у меня, — Арнольд Янович, а этот Н.Е. Я перевел взгляд на открытку с незабудками. Незабудки… Незабудки… Незабудки… Нет, товарищ Железнов, моя голова тоже кое–что варит. Незабудка… НЕзабудка… Н.Е.забудка… Н.Е. — Озолс Н.Е. Озолс — Н.Е.забудка. Озолс — незабудка… Озолс А.Я. — незабудка.
Я отобрал все открытки, помеченные цифрами.
Цифры не говорили мне ничего. Цветы были кличками, опознавательными кличками всех двадцати шести агентов Блейка, но что значили цифры, я не догадывался.
Я опять взял список. Ципстиньш Н.А., Блюмс Ф.И., Клявиньш Р.О., Миезитис Л.А. Я перебрал открытки.
Н.А. Настурция… Настурцией и был Ципстиньш… Но как его зовут на самом деле?
Ципстиньш был настурцией, Блюмс — фиалкой, Клявиньш — розой, Миезитис — ландышем…
Но каковы были их настоящие имена?
Для ясности требуется сказать, что список был написан по–английски и названия цветов я тоже подставлял по–английски, и лишь для удобства читателей я показываю, как бы выглядел этот список на русском языке.
Предстояла работа, и довольно–таки кропотливая, но игра стоила свеч. Теперь–то я понимал, что сидел в Риге не зря: с господином Озолсом необходимо было познакомиться.
Он стоил наших усилий, невзрачный господин Озолс, он же незабудка, и, если это понадобится его хозяевам, он же сибирская язва!
ГЛАВА XIII. Жонглер на лошади
Не стоит подробно рассказывать, как мы с Железновым работали над тем, чтобы дешифрировать список Блейка. Лишь постепенно все эти фиалки и ландыши стали превращаться в реальных людей, имеющих определенные адреса и профессии.
Железнов согласился со мной, когда я высказал гипотезу о тождестве цветов и агентов Блейка; впрочем, это не было гипотезой, это было очевидно. Теперь следовало узнать адрес Озолса, а может быть, собрать и еще какие–то дополнительные данные для того, чтобы с помощью этих сведений найти и других людей, перечисленных в списке.
Железнов взялся это сделать через товарищей, с которыми был связан, но для этого требовалось, конечно, время.
Неожиданно на помощь пришла Янковская. Она заезжала ко мне обычно или поздно утром, или под вечер, а иногда даже два раза в день; она все время держала меня в поле своего зрения.
В день посещения Озолса она появилась под вечер, хотя ее позднее появление не означало, что она не была осведомлена о визите Незабудки. Она следила за мной и вследствие профессиональной наблюдательности по незначительным деталям, обрывкам слов и незаметным вопросам создавала правильное представление о моем времяпрепровождении. Она вошла, села, закурила, с любопытством взглянула на меня, ожидая, что я скажу, но я молчал, и она первой нарушила молчание:
— Был?
— Кто?
— Тот, кто должен был к вам явиться.
Не было нужды прятать от нее Озолса, наоборот, она могла помочь обнаружить и других агентов Блейка.
— Был.
— Кто он?
— Некий Озолс, ветеринарный врач.
Она сама достала список и нашла в нем Озолса.
— Вы узнали о нем какие–нибудь подробности?
— Да, его кличка — Незабудка.
Я показал ей открытку с незабудками и познакомил со своей догадкой. Ей понравились цветочные псевдонимы. Она оживилась и утвердительно кивнула.
— Вы не узнали его адреса?
— Это могло вызвать подозрения.
— Правильно. По–видимому, это старый провокатор. Он сразу бы исчез. Но его адрес легко узнать.
— Через адресный стол?
— Конечно, нет. В адресном столе сейчас полная неразбериха, хотя немцы создали в нем видимость порядка. Вы должны использовать Эдингера. Попросите его узнать адрес.
— Эдингера?
— Разумеется. Он отыщет Озолса за несколько часов.
Она была дерзка и трезва. Эдингер мог найти Озолса без труда, а скрывать Озолса от Эдингера тоже не было необходимости. Я тут же позвонил Эдингеру по телефону.
— Господин обергруппенфюрер? Счастлив вас приветствовать. Вы могли бы меня принять?
— Приходите завтра, Берзинь, — ответил он. — Вы мне тоже нужны.
— О, на этот раз я удовлетворю ваше любопытство, господин обергруппенфюрер…
— Хорошо, хорошо, — довольно сухо отозвался он. — Буду ждать.
Он действительно меня ждал и с первой же секунды моего появления в кабинете устремил на меня пытливый неодобрительный взгляд.
— Садитесь, Блейк, — сказал он. — Я слушаю вас, хотя вы мало чем оправдываете мое снисходительное отношение.
— Не так просто передать моих агентов другому хозяину, — обиженно возразил я. — Я восстанавливаю утраченные связи, перепроверяю всю сеть. Вы получите людей, которые действительно многого стоят…
— Но когда, когда? — нетерпеливо перебил Эдингер. — Вы злоупотребляете моим терпением, Блейк.
— Не позже, как через две недели, — твердо сказал я. — Но мне нужно найти одного ветеринарного врача, некоего Озолса.
— А он в Латвии? — спросил Эдингер.
— Безусловно, — подтвердил я. — Озолс Арнольд Янович.
— Это что, ваш агент? — спросил Эдингер.
— Да. — Я свободно мог подарить Озолса Эдингеру. — Я утратил с ним связь, а запрашивать Лондон нецелесообразно. В современных условиях это может затянуться, я не рискую испытывать ваше терпение. Озолс поможет мне восстановить некоторые связи.
— Я вижу, вы беретесь за ум, — похвалил меня Эдингер. — Я прикажу найти этого Озолса.
Он по телефону вызвал гауптштурмфюрера Гаусса, и через минуту в кабинет вошел какой–то чиновник в черной эсэсовской форме, висевшей на нем мешком и явно обличавшей штатского человека.
— Господин Гаусс, — сказал Эдингер, — мне нужно найти некоего Озолса…
Эдингер вопросительно обернулся ко мне.
— Арнольд Янович, — подсказал я.
— Арнольд Янович, — повторил в свою очередь Эдингер. — Он служит где–то у нас в Латвии ветеринарным врачом.
— Как срочно это нужно? — скрипучим, деревянным голосом осведомился господин Гаусс.
— Задание особой важности, — сказал Эдингер. — Эти данные нужны лично мне.
Господин Гаусс поклонился и ушел, не промолвив больше ни слова.
— А теперь, Блейк, буду говорить я, — сказал Эдингер и зашевелил своими усиками, точно таракан перед неожиданным препятствием.
Он хотел казаться внушительным и, пожалуй, казался таким, но на этот раз он выглядел больным, чувствовалось, что он не в своей тарелке, хотя по–прежнему старался говорить резко и угрожающе.
— Я ценю вас, Блейк, — сердито сказал Эдингер. — Наша разведка наблюдает за вами вот уже шесть лет, и вы все время работали только на свою страну. Поэтому вы поймете меня, если я скажу, что пошел в полицию для того, чтобы служить Германии.
Я уже видел, что мне придется стать свидетелем очередного словоизвержения на тему о величии германского рейха, но на этот раз мне показалось, что Эдингер говорил не ради рисовки, на этот раз он нуждался в самоутверждении…
Увы, он был не из тех, кому можно было что–либо объяснить! Поэтому я молчал.
И так же, как всегда, Эдингер внезапно спустился с заоблачных высот риторики на залитую кровью землю.
— Как это ни печально, но я хочу огорчить вас, господин Блейк, — внезапно произнес он. — Вас окружают подозрительные люди, вы прикрываете коммунистов и партизан…
Я похолодел. Так, кажется, говорится в романах? Во всяком случае, я испытывал весьма неприятное ощущение. Черт знает, что он мог узнать! Было бы глупо и обидно так просто, ни за понюшку табаку погибнуть в здешних застенках.
— Вы уверены в своем шофере? — строго спросил меня Эдингер. — У нас о нем самые неблагоприятные сведения. И то, что я сейчас говорю об этом, — свидетельство доверия, которое я еще не утратил к вам…
У меня немного отлегло от сердца, хотя я еще не знал, что нужно от меня Эдингеру.
— Не знаю, как он сумел провести такого опытного разведчика, каким являетесь вы, капитан Блейк, — упрекнул меня Эдингер, — но у нас есть данные о том, что некий господин Чарушин или тот, кто скрывается под этим именем, связан с рижским коммунистическим подпольем…
Но я уже взял себя в руки. В том, что говорил Эдингер, не заключалось ничего экстраординарного: всегда можно было ожидать, что гестапо нападет на след кого–нибудь из нас. Гораздо важнее было понять, почему он считает возможным или нужным сообщить мне о провале Железнова. Эдингер, как я полагал, играл со мной в доверие. Но поскольку он не сомневался в том, что я капитан Блейк, он пытался выяснить, не связан ли я, англичанин, с союзниками Англии по войне, с русскими партизанами и коммунистами, и, выдавая мне Железнова, давал возможность порвать эти связи, если они существовали. Для гестапо капитан Блейк был гораздо более значительной фигурой, чем шофер Чарушин; предоставляя мне возможность отмежеваться от своего шофера, тем самым гестапо пыталось сохранить меня для себя. Поэтому Эдингер пошел еще дальше. В его глазах, совсем как у хорька, когда тот настигает свою жертву, загорелись желтые искорки, он лег грудью на стол и негромко сказал:
— Донесения о Чарушине лежат у меня в столе, и я совершенно доверительно скажу вам, что через день или два отдам приказ об аресте этого человека. Лично вы можете не беспокоиться: вас потревожат лишь на самое короткое время…
Что мне оставалось делать? Высказать свое недоверие Чарушину? Усилить подозрения Эдингера? Это не было бы полезно. Решительно взять под свою защиту? Тоже вызвало бы подозрения. Следовало лишь удивляться и удивляться.
— Удивительно! — воскликнул я. — Чарушин — отличный шофер, я очень им доволен. Он не вызывает подозрений даже у такой недоверчивой женщины, как госпожа Янковская!
Как раз у Янковской–то Железнов и вызывал подозрения. Я приплел ее потому, что она пользовалась значительным влиянием в нацистских кругах, но ответ Эдингера поверг меня в изумление.
— Госпожа Янковская! — насмешливо сказал он. — Хоть она и ваша сотрудница, знаете вы ее недостаточно. Кто вам сказал, что это не она направила наше внимание на вашего шофера?
Если в этом была хоть доля правды, то налицо предательство. Она действовала вопреки мне и против меня.