Куржан кивнул быстро и, подкинув золотой в воздух, процедил зло, глядя, как Шансти ловко поймал его.
— Ты сюда девок опять закажешь? И твои ремонты впустую всё равно пойдут.
Лишь пожимаю плечами.
— Тебе-то что?! За девок я плачу, за полы тоже я. Али ты не знал? — я специально громко это сказал, чтобы ротный ни на что не подумал, что я по мужикам горазд. А то мало ли, взгляд, там, мой увидел.
Циате, отвернувшись от меня и от Куржана, уже сидел за стойкой бара и о чем-то увлеченно разговаривал с Шансти. Меня покоробило, что он, наверное, так и не услышал моей речи. Зря я тут стараюсь что-то сказать. Но скоро Шансти позвал меня и, кивнув весело ротному, сказал удивленно:
— Ваш главный оплачивает всю вечеринку на сегодня. У него тоже повышение. Он — зам воеводы!
Смотрю на Шансти неверяще и почему-то краснею, когда ко мне оборачивается сам ротный. Недоуменно лишь киваю, и он замечает:
— И девок, как ты выразился, приглашаю тоже я. Договорились?!
Вновь киваю, пряча обиду, и торопливо иду к выходу. Мне тут делать больше нечего. Сейчас надо срочно спустить злость. До вечера времени еще навалом. Деревенька моя совсем рядом. Моя котомка с сетями и удочкой удобно легла в вещмешок. Сухой паек как раз кстати будет. Плечо не заживает. Надо поплавать, костерок развести, рыбку пожарить на углях.
Подхожу к деревне и с домов высыпает малышня.
— Дядя Путиш! Дядя Путиш приехал!!! Ура!!! Пошли на рыбалку?! — торопливо спрашивает юнец, в котором я не сразу и узнал бывшего малыша, с которым я возился, когда сети плел, Аштана.
— Ты вырос, Ашти! Возмужал и, наверное, уже кормишь семью?
Он выгнул грудь колесом и, показав мне на пояс, спросил уважительно:
— Тебя повысили? Ты ротный?!
Я, усмехнувшись, кивнул.
— Ага, ротный-рвотный. Получил, вот сегодня и получил. Так что с меня вам сладкое, — показываю на небольшой, но увесистый мешок. Конфеты там, для всей братии хватит, конечно, как обычно. Это не первая у нас встреча, сам уже порой не замечаю, как малыши подрастают и уходят из деревни, осваивая новые места, профессии. Ашти я видел лишь года три назад, и помню, ему было тогда на вид лет так двенадцать, не больше. А сейчас вон и не узнать, вытянулся, почти до груди мне будет. Волосы посветлели совсем, и шрам у него был на спине. Я тогда его из горящего дома вынес. Его и сестру его двойняшку. Не выжила она, близко к печке спала. Как и родители их не выжили. Долго корил себя, что не смог их достать, его сестра по матери прибрала. А я помогал, чем мог.
— Дядь… а ты надолго?
Мотаю с улыбкой головой.
— А на много ль надо? — переспрашиваю с усмешкой следом.
Он чуть краснеет, но потом говорит серьезно:
— Мне пожить бы где. Я к кузнецу устроился в подмастерья.
— Ну и правильно, а в воины-то что, не взяли?
Он мотнул головой.
— Я хотел… очень хотел… чтобы попасть к вам в роту. Но мне сказали, что у вас там какая-то особая рота. И туда только лучших.
Киваю, усмехаясь.
— Ну, наверное, дело не только в этом, да?
Он пасмурнеет лицом и забегает вперед, чтобы обернуться ко мне и встать передо мной.
— Дядь, ну вы там скажите обо мне, а?! Я всё могу. Стрелы, там, делать. Луки гнуть. Ты ведь учил меня… А на службу не берут, говорят, с двумя глазами только.
Киваю обреченно, его глаз пострадал от искры, и полголовы тогда долго не обрастало волосами. Сейчас — вон, вихры! Другой малец, что рядом стоял, спросил заискивающе:
— Дядь, а дядь, а пойдем туда же? Али избу где строите?
Киваю ему, как же я соскучился по такому вот доброму общению. Аштан и Зати, Рикаф, Инор так и идут вслед за мной, деловито поглядывая по сторонам, типа, вот мы идем рядом с таким важным человеком.
Раскинули сеть и развели костер. Я, скинув портки и рубашку, аккуратно сложил все стопкой и выложил обычную одежду, чтобы не марать в песке форму. Затем выложил нехитрое угощение к костру и следом конфет, да сладкие пряники. Парни обомлели. Все кроме Аштана сразу припрятали на груди себе по прянику, чтобы сестренкам дать или матерям. А лишь потом стали пробовать, млея от вкусных необычных запахов. Поболтав о том, о сем, я обошел сеть и лишь потом поплыл. Плечо как-то сразу успокоилось, хотя нагрузку я дал хорошую. Наплававшись вдосталь, нафыркавшись, как большая рыбина, я вылез, наконец-то, и улыбнулся восхищенно глядящим на меня пацанам.
Уже темнеть начало, когда я отправил всех к родителям, а вот Аштан так и остался. От рыбы остались лишь кости, что кучей лежали у костра. Зато все ушли сытые и довольные, прихватив остатки конфет. Я, недовольно посмотрев на Аштана, сказал горестно:
— Не знаю, чем и помочь тебе, паря. Не знаю… но попробовать можно, — сказал задумчиво, глядя на ту сторону реки, и попросил: — Помоги мне сеть собрать и почистить. Мне уже собираться надо. У дома еще венцов восемь осталось.
Аштан, робко глядя на меня исподлобья, неверяще спросил:
— И вправду поможете?!
Я кивнул.
— Не работник ты у кузнеца. Не работник. Огня ты боишься.
Он опустил взгляд, и я сказал нехотя:
— Ты пока переночуй у кого-то, я завтра дом-то доделаю. Потом крышу начнем и за десять дней сподобим мне домик. Хозяином пока у меня будешь в нем. Работу найдем тебе. Подсоблю малясь. А пока не думай о работе.
Аштан горестно кивнул.
— Мне больше не к кому обратится, тетка-то умерла.
Я так и не обернулся к нему. Чтобы не видел он жалости.
— Иди пока, ты у кого ночевал-то?
Он лишь пожал плечами.
— В сарае у Рикафа. Там сена много.
Киваю, сам не раз ночевал по сараям. А сейчас вот наконец-то дом дострою.
— Завтра приходи, сюда. Будешь помогать мне достраивать. Вон там, видел, готовые бревна я чищу? Те уже вяленные, их можно пускать в дело. Не согнутся. Вон и навес я тогда сподобил им. И для крыши только останется.
Он кивал медленно и затем вдруг спросил:
— А можно я с вами в город пойду. У вас переночую? — плечи паренька вздрогнули, и я, вздохнув, бросил:
— Собирайся, в гостинице поспим сегодня.
Он так и остался стоять, задыхаясь в рыданиях и пытаясь сдержать их же. Наконец, успокоившись, он упал передо мной на колени.
— Дядя Путиш, не бросай меня!!! У меня никого роднее тебя не осталось. Никому я не нужен. Я уже несколько месяцев по деревням хожу, работу ищу, да сплю, где придется. Хотел в петлю лезти…
Я оборвал его.
— Хорош ныть. Пошли.
Он так и замолчал. Затем неуверенно пошел за мной.
В таверне я сразу пошел в свой номер, ведя впереди пацана, и лишь когда посадил его на кровать в своем номере, сказал твердым голосом:
— Я возьму тебя под свою опеку, но чтобы слушался меня с первого раза. Понял?
Он закивал быстро-быстро и вдруг неожиданно обнял за шею и замер, трясясь всем своим худым телом. Снова ревёт, вот те раз!
— Ну, не реви уже. Всё, я пошел вниз. Я тут буду. Еду тебе принесут. Всем говори, что сын ты мой. Нежданный, значит, негаданный, понял?
Он вновь закивал, а я продолжил:
— Скажешь что… а, ладно. Больше ничего не говори. Спи, давай. Завтра опять работать пойдем.
Он деловито кивнул и вдруг сказал:
— Ты только сильно не напивайся, а то мужиков опять побьешь… искать их будут, как у нас в деревне.
Тут я смутился и, неловко кивнув, вышел. Вот ведь малец?! А?! Всё ведь помнит!!!
Когда я спустился, то первым увидел, как ни странно, в окружении женщин ротного. Хотя… уже зама воеводы. Он отвел взгляд от меня и чуть кивнул. Я, сделав непроницаемым лицо и, вздохнув глубоко, сел за стойку бара и потребовал к себе внимание, доставая широкий красный пояс.
— А ну, братия!!! Кто тут самый стойкий? Навались!!!
Все словно только этого и ждали. Шум, смех сразу навалились скопом. Игры в стопку на скорость выпивки начались неожиданно быстро и весело. Я даже отвлекся от мыслей за Аштана и, отойдя от всех, вздрогнул, когда он подошел к моему столику.
— Дядь… я там не смог уснуть… можно я тут посижу?
Смотрю на него горемычного и неожиданно для себя киваю.
— Садись… я сегодня всех угощаю, — и, чтобы взбодрить его, лохмачу его вихры. Он смущенно и весело взбрыкивает. — Кушай, вон, стол ломится. Завтра только позавтракаем…
Он спрашивает бодро:
— Может, сейчас я возьму на завтра, что осталось?
Смотрю на него недоуменно.
— Зачем?
Он пожимает плечами, глядя голодными глазами на стол и не решаясь сразу начать кушать.
— Малец, ты ешь. Деньги есть. Наедайся и не жадничай. Я тебя без еды никогда не оставлю. Понял? — смотрю на него, такого жалкого, и сердце захватывает.
Когда он отвалился, разморенный от сытости, я вложил ему в руку еще тарелку снеди и отправил в номер. Довольный и улыбающийся, он так и пошел в номер. Я лишь усмехнулся.
Он ушел, и мне стало сразу скучно. Обратив внимание на громкий смех за столом Циате, я снова вздохнул. Девки опять у меня отменяются. Ротного было и не узнать, он весело что-то рассказывал девкам, и те жеманно улыбались ему, оглашая чуть не всю таверну своим смехом. Настроение испортилось еще от одного взрыва смеха, и я стал прорываться к номеру. Народу собралось очень много. Заодно и сунув Шансти два золотых, показал на выход в номера. Он лишь кивнул, занятый уже другими.
В коридоре перед номером меня позвали сзади. Недоуменно обернувшись, так и застыл, глядя на Циате. Он повторил свой вопрос:
— Что, уже взял девку в номер?
Пришлось соврать, чтобы не думал на всякое:
— Взял, а то как же!!!
Он вдруг процедил зло:
— Мужеложествуешь? Еще и молодых совращаешь? Тех, кто сдачи дать не может?!
Слова так и застряли в груди. Я лишь опустил взгляд и, покраснев, промычал:
— И не думал…
Он, резко развернувшись, ушел в толпу. А я, как каменный, перешагнул порог комнаты. Вот эти слухи мне были совсем ни к чему. Ладно, переночуем сегодня, завтра, а потом уже и в своем доме. Почему я сразу не сказал правду ротному?! Хотелось показать, что и у меня есть кто-то. Эх… ладно. Спать надо. Завтра будет лучше думаться.
Наутро позавтракав и взяв еды с собой, мы пошли обратно и через полчаса уже вовсю собирали венцы и подгоняли их друг под друга. Вдвоем споро работа шла. Да и весело. Аштан много рассказывал о том, куда ходил, чем занимался. Я лишь посмеивался, слушая его. Мы и вправду выложили все до крыши. И даже часть дома накрыли рогожей. Чтобы не намокли от влаги комнаты наши. Кирпичи еще вчера начали таскать за всего лишь один золотой мужики из деревни, как и обговаривалось тогда еще с ними.
Но я не о них сейчас думал, а замер от догадки. А ведь никто не даст мне сделать Аштана своим сыном. Мало того, тот же Куржан первым крикнет в толпе, что я иногда балуюсь и мужским телом. Он все не мог мне простить, что я не зову его к себе больше. Не пользуюсь его телом. Куржан, конечно, и сам вовсю потрахивает шлюх-парней в роте. Их мало, и только один шлюха это делает открыто, Ркен. Что-то в нем меня смущало и восхищало. Он не побоялся открыться перед всеми, что он нижний и любит только мужчин. Но жизнь его коротка, если он не затихнет со своими смелыми взглядами.
Как же мне помочь пареньку? У него будет свой дом и то, что я строил его, не укроется ведь от взгляда народа. Все скажут, что я его строил. Значит, причислят к тому, что я пользуюсь его услугами, поэтому дал ему пожить у меня.
Мимоходом бросаю взгляд на Аштана и поневоле любуюсь. Парень сытый и приодетый мимоходом у рынка, сейчас был на заглядение любой девице. Светлые волосы курчавились на солнце, узкое лицо разрумянились так, что впору воду греть на нем. Не… так не пойдет… ходить не сможет, того гляди и сомлеет от натуги.
— Иди, охолонись в речке. Я сам здесь навес доделаю, — сказал ему лениво и замер от шума на дороге.
— Дядя Путиш?! Дядя Путиш!!! Там к вам с вашей роты главные идут!!! — прокричали мне два босоногих мальчугана и, получив от меня конфету, они тут же умчались прочь.
Посмотрел быстро на уходящего к речке Аштана и вздохнул спокойно, надеюсь, они пробудут недолго у меня. Впервые меня посещает кто-то. А вот и они…
Циате собственной персоной и сам воевода Гунича. А еще два его бывших зама. Они ушли под командование воеводы второй роты. И там его заместители теперь. М-да, наверное, Циате сказал уже о том, что я молодых соблазняю. Ну и откажусь от должности, не велика потеря. Не больно-то и хотел быть каким-то там… ротным.
Мои портки уже успели высохнуть, а они продолжали так и идти, оглядывая дома, мимо которых проходили. Что-то не нравится мне это. К чему они тут присматриваются? Что им тут вообще понадобилось? Воевода вскинул вдруг руку, показывая куда-то в мою сторону, и начал что-то говорить Циате. Тот лишь кивал. Я видел восхищенный взгляд, что кинул воевода на мой новый дом, который уже был виден им. Они начали спуск к моему дому, и я двинулся навстречу, чтобы встретить их. Но Аштан вдруг вышел откуда-то сбоку, обтираясь тряпкой, не одев сверху даже рубища. Лишь портки, как и на мне. Я так и не успел ему ничего сказать, как Циате уже показал на меня и Аштана, что-то говоря. Воевода лишь, нахмурившись, кивал и кивал. Ну всё, перед судом меня поставят. Хотя никогда ротный не был таким, но ведь он с нами был всего три месяца.
Они уже подошли, и я, поклонившись, ответствовал, вытягиваясь.
— Здравия желаю, в отпуске на десять дней по вашей милости, отдыхаю. Здоровья вам и семье вашей.
Воевода, хмуро посмотрев на меня, кивнул нехотя и сказал тяжелым басом:
— То и вижу, что отдыхаешь — работаешь, как собака! А ведь мы выделили бы квартирку тебе. Пошто дом-то строишь? В таком бедном еще районе?
<tab.> Пожимаю удивленно плечами.
— Так для меня эта деревня — дом родной. Я отсюда никуда, — сказал так и тут же увидел, как сжались губы у Циате, и еще больше удивился, ему то что, где я живу? Аштан тоже вытянулся на всякий случай, и воевода, посмотрев на него, спросил глухо:
— А это что за отрок? — он посмотрел на меня и затем уже самого Аштана спросил: — В армии был?
Тот мотнул головой.
— Никак нет, воевода! Не взяли меня. Слеп я на один глаз. Как только не просился…
Я искоса глянул на Циате и, увидев, как он, побледнев, отшатнулся, добавил следом:
— Сирота он, воевода. Родители и сестра погибли в пожаре. Позвольте мне его усыновить? Негде ему жить, и на работу не берут. У нас тут все друг друга знают.
Видимо, у воеводы что-то было связано с пожаром, и он оттаял на глазах, взглянув на меня уже по-другому.
— Путиш… можно… пиши на него свое пожелание. Что значит, токмо отцом ему будешь и убережешь от… ну, тебе скажут, что писать. Потом ко мне, значит. Я подпишу, и ему, значит, пенсию назначат. Молодец ты… спасибо тебе, рядовой, — он опустил взгляд, и я увидел, как у воеводы на глаза слезы накатило.
Он справился с собой быстро и затем, отвернувшись от всех нас к дому, сказал уже другим тоном:
— А дом ты важный строишь, богатырь!!! — он помолчал и добавил следом: — Я подмогну тебе материалом. У меня тоже крышу надо сделать. Закажу и под тебя тоже крышу. Мне смолу плавят с самих островов тунеки. Слыхал о таких? — он полуобернулся ко мне, и я заинтересованно спросил:
— Крыша, как у короля?
Тот рассмеялся.
— У короля железом обита, а потом смолой залита. Там лучше — на века!!! А у тунеков крыша гибкая. Ее, значит, вертеть можно, как хошь. Понял? А под нее, значит, вон те свои бревна, вкось только, пустишь. Эх!!! — он вдруг спустил свой кафтан с пестрой лентой и потер руки. — Путиш, подсоби как маленько, вон те венца тебе поправим!!!
Все так и замерли, неверяще глядя на воеводу. Он махнул им рукой и сказал зычно:
— А вы че стоите без дела? Можем на часик тут помочь нашему новому ротному!!!
Циате, как ни странно, первым скинул свой красивый мундир заместителя и, хлопнув по плечу Аштана, сказал, улыбаясь, мне:
— Ты уж прости мне слов необдуманных. Не думал я, что ты… такой…
Теперь я, смущенно покраснев, пошел за воеводой и, прихватив бревно, потянул его на себя. Воевода кряхтел и сопел, не в силах сдвинуть бревно, что я закинул на самый верх, наконец, сдавшись, попросил: