— Прости, что отвлекся, — вдруг миролюбиво оборвал себя Сальватор и повернулся к Ликвидатору. — Эта особа занимает мои помыслы уже много лет. С самого ее рождения и намного раньше. Этот проект я продолжил ради нее, она меня вдохновила, она мне подсказала истину, показала, куда идти. Она была моей музой. Я должен был создать ее снова.
— Ты все-таки помешался, — пробормотал Ликвидатор, все крепче сжимая свой излучатель. — Ты сам не понимаешь, что несешь. Ты слетел с катушек уже тогда, двадцать лет назад. И эти твои омеги не только никому не нужны, они просто-напросто опасны.
Ирис метнула на него взгляд. Ликвидатор говорил не о ней, он просто не мог. Он не злился на нее, больше не называл ее про себя роботом — не называл скорее всего, конечно, ведь мысли она прочитать не могла, но чувствовала, знала, что Ликвидатор больше не считает ее куском железа. Он просто лгал этому Сальватору, зачем-то говорил совсем не то, что должен бы думать.
И тут странная догадка озарила ее процессор красным сигналом.
Двадцать лет назад. Он сказал, двадцать. Он знал Сальватора, а тот знал Ликвидатора. Он и есть тот самый Сенатор, тот самый друг, дорожки с которым у Ликвидатора разошлись двадцать лет назад, после страшного, непонятного события, из-за которого Ликвидатор и получил свою черную метку.
— Омеги? Опасны? — между тем хохотнул Сальватор. — Да, нейронная сеть, которую они насыщают опытом и укрепляют впечатлениями — это конкурент нашей собственной. Но разве важно, откуда произошел человек? Откуда тебе знать, что и Адама не создали согласно программе?
— Не было никакого Адама, и ты прекрасно это знаешь, — прошипел Ликвидатор.
— Откуда тебе знать? — повторил Сальватор. — Он мог существовать. Мог. Кем бы он ни был. А милая Ирис... Разве важно, что я создал ее собственными руками? Я сформировал ее как глиняного голема, создал по собственному желанию, по собственной памяти — сделал ее ровно такой, какой она была. Ты думаешь, ты сбежала сама? — обратился он к Ирис. Губы его все еще кривились в гомерической ухмылке. — Мои глаза повсюду. Мои ниточки везде. Я хотел, чтобы ты сбежала. Тебе нужна была закалка, риск, человеческий страх. Все, кто тебя якобы преследовал или указывал пути — все они просто подталкивали тебя вперед. Я управлял тобой, как марионеткой, чтобы ты стала ей. Чтобы ты стала совсем как она. Чтобы ты стала настоящим человеком.
Веснушчатая девочка в туалете Центра, у которой непонятно зачем стояла защита... Пустышка Гелла, которая делано-беззаботно следила за Ирис каждый день... Десятка-хозяйка кондитерского магазина, которая помогла улизнуть от Мамонтов... Сколько их было еще? А сами Мамонты и люди из Особых Назначений? Они просто пугали ее. Они с Ликвидатором никого не оставили с носом, не было ни капли ловкости в том, как они уворачивались от преследователей. Захоти Сальватор поймать ее по-настоящему, он бы ее поймал.
Ирис перестала дышать. Значит, она была просто крысой в лабиринте, который наклонял Сальватор. Она знай себе бежала под уклон, уверенная, что это ее выбор. А выбора не было. Никогда не было, и вся свобода ей только примерещилась.
— Мне нужна была такая, как ты. Как она. И мне это удалось, — удовлетворенно завершил Сальватор.
— Она, она... — фыркнул Ликвидатор. — Ты же сбрендил, о ком ты все твердишь?
— А ты как думаешь? — очень мягко спросил Сальватор, и улыбка с его губ исчезла.
В зале вдруг стало почти совершенно тихо, и только аномалия своим неопределенным призрачным телом влажно шуршала и колебалась контурами. Ирис отступила назад и зажмурилась. Луна просочилась сквозь когда-то стеклянную, пропыленную панель купола и резанула глаза.
— Нет, нет, — вдруг расхохотался Ликвидатор. — Да не может такого быть!
Сальватор довольно кивал.
— Ты сумасшедший. Ты просто одурел. Почему она? Что в ней такого было? Двадцать лет!.. — изумлялся Ликвидатор.
Ирис непонимающе переводила взгляд с одного на другого.
— Именно так, мой друг. Именно так, — кивнул в последний раз Сальватор и посерьезнел. — Ты думаешь, я шутил? Я сказал, что верну ее. Именно так я и поступил. А что в ней такого было... Ты-то уж точно разглядеть не мог. Ты менял подружек каждую неделю. Ты даже не давал им шанса. Ни одной. Самовлюбленный кретин... — Сальватор скривился. — Ты всегда думал только о себе.
— Но эта девочка... робот! — воскликнул Ликвидатор, и его голос дрогнул. Он встретился с Ирис глазами, и ее обдало болью. Он лгал? Он так не думал? Считал ли он ее в самом деле роботом? Теперь так не называли даже домашних андроидов. Даже они были больше, чем роботы.
— Мы возвращаемся к тому, с чего начинали, — помрачнел Сальватор. — Если хочешь, поговорим о душе чуть позже. Сейчас я хочу поднять другой вопрос.
Он перевел взгляд на аномалию.
— Я должен тебе признаться, Рикгард. Ты в мой план нисколько не вписывался. Напротив, твое вмешательство меня сильно разозлило. Ты любил переходить мне дорогу, всегда любил. И не я подал в отдел Ликвидации тот приказ, не я направил тебя в Центр. Я, к большому несчастью, решаю не все. Я в Сенате лишь один из восьми. И это меня, конечно, печалит, но и об этом позже. Сейчас — о тебе. Ты выбрал Ирис, она выбрала тебя... Такой дуэт меня не устраивал. Поначалу. А потом до меня дошли небезынтересные сведения... Ты вынула чип слежения, дорогая моя, — заметил он, не глядя на Ирис, — но мой крошечный передатчик у себя в запястье ты так и не заметила. Да, предусмотреть все ты не могла. Ты не робот. Ты человек. Ты человек-омега.
Ирис потерла запястья. Нет, под кожей она ничего не чувствовала, да и системы там ничего лишнего не регистрировали. Значит, это нано-капсулы, одетые в защитный материал, невидимый для ее тела.
— Я все знаю, — сказал Сальватор, переводя взгляд на аномалию. Та все стояла и внимательно слушала, лишь немного покачиваясь в такт разговору. — Знаю про временные разломы, про твою, Ирис, способность ими манипулировать, про то, что ты называешь «помехами»... Очень симпатичная вишенка на торте, очень приятное и полезное дополнение. Я чуть было ей не увлекся, этой вишенкой. Чуть было не забыл про тебя саму, моя милая Ирис. Непростительный огрех. Но разве нельзя получить обоих зайцев сразу? Попробовать мне не запрещает никто. Некому запрещать.
И он снова расплылся в улыбке, смакуя собственные слова.
— Если ты хоть пальцем тронешь девчонку, — прошипел вдруг Ликвидатор. — Если с ее головы упадет хоть волос...
Ирис глубоко вдохнула. Значит, она все-таки не «просто робот»?..
— Что-то не припоминаю я такой прыти двадцать лет назад. Я смотрю, ты вырос. Возмужал. Готов заступаться. Нашел, за кого заступаться. Похвально, — заметил Сальватор. — Но я боюсь, твои угрозы неуместны. Вот в чем дело. Услышав кое-какие ваши разговоры через передатчик, я принялся изучать твои, Рикгард, отчеты. Я в этом не мастер, конечно, но твои заключения мне очень помогли. Я поднял данные с твоих сканеров, сравнил показатели, подвел кое-какие цифры...
Он загадочно замолчал. Аномалия шевельнулась, словно с нетерпением ожидая продолжения.
— И я пришел к выводу, — все-таки продолжил Сальватор. — Что твоя последняя находка, — он картинно поклонился аномалии, — очень ценна. Ее свойства в разы превосходят все то, за чем ты охотился за время своей... карьеры, — Сальватор хмыкнул. — И знаешь, что странно? Стоило мне сейчас увидеть эту твою «особую» аномалию, я кое-что понял: я ее уже видел. Удивительно, да? Ты, Рикгард, никакой не первопроходец. А на эту штуковину у меня огромные планы. Конечно, я хотел, чтобы вы с Ирис меня к ней вывели. И карта, которую я когда-то тебе передал, мне в этом очень помогла. К сожалению, передатчики в запястьях милой Ирис лишены связи со спутниками. А вот данные об использовании карты появляются в базах Сената мгновенно. Но сейчас ты мне больше не нужен.
Он устремил на Рикгарда долгий, страшный взгляд, и Ирис вдруг ярко представила, как Сальватор вытаскивает револьвер и стреляет в старого друга. Ничего такого он, конечно, не сделал.
— Уходи. Оставь меня наедине с милой Ирис. Я столько потратил на ее создание... Время пожинать плоды. Да еще аномалия... Я хочу с ней поговорить. Ты же понял, что у этого создания есть разум, верно?
Ликвидатор не шевельнулся.
— Я сделаю это с помощью Ирис, — объявил Сальватор. — Будь так добра, милая, пожми нашему гостю руку.
Ирис оборотилась к призраку. На что она и в самом деле способна? Она может касаться временных разломов. Не это ли хочет проверить Сальватор? Сравнить эту аномалию с простыми трещинами? Но нет, он знает куда больше чем то, что снизошел рассказать Ликвидатору. Одних предположений здесь мало. Он знает что-то еще, и рукопожатие не просто подтвердит ее связь между привычным, осязаемым миром людей и призрачным миром аномалий. Произойдет что-то еще, и проверять, что именно, ей сейчас совершенно не хотелось.
— Беги, — вдруг громко и ясно сказал Ликвидатор. — Сейчас же. Стекляшка.
Ирис потянулась к карману, нащупывая временной разлом.
— Но путь назад... — пролепетала она.
— Тебе не нужен путь назад, — только и сказал Ликвидатор.
Ирис схватила в кармане стекляшку и сжала ее в ладони. Упругие грани врезались в кожу. Если она уйдет в разлом, то он тут же схлопнется. Ирис исчезнет в неизвестном прошлом, и больше никогда не увидит... Что она не увидит? Сальватора? Скучать не будет. Эмпориум? Уж он от нее, скорее всего, никуда не денется. А как же Ликвидатор?..
Внутри стало пусто-пусто, будто вычерпнули разом все, что она знала. Что это? Ошибка? Перегрузка?
— Давай же! — плюнул Ликвидатор.
Она вскинула руку и охнула. Уголки стекляшки врезались в ладонь, а запястье сжимал Сальватор.
— Ну уж нет, милая, — только и сказал он.
Удар, точный и четкий. Пальцы разжались. Стекляшка скользнула легким листком по воздуху. Вниз, вбок, вниз, вбок. Ступенька, еще одна, третья, четвертая.
Стекляшка скользила все ниже и ниже ко дну зала, все дальше и дальше. Призрачный силуэт аномалии повернул вслед за ней голову и следил за тем, как она падает.
— Не для того я тебя растил все эти годы и воспитывал, — гаркнул Сальватор, и его глаза загорелись. — Никуда ты не уйдешь!
Ирис отпрянула, оглушенная вспышкой его злости. Аномалия обернулась и недоуменно уставилась на Сальватора. В ее настроении что-то изменилось. Аномалия больше не излучала теплое, миролюбивое любопытство. Ее ощущения закрутились водоворотом, и цвета поскакали перед глазами Ирис, слившись в единое бесцветно-бурое месиво.
Аномалия встряхнулась, пыхнув кольцом черного дыма, который разошелся по воздуху, как круг по воде, и стала расти. Фигура исчезла и распалась на аморфные куски рваной тьмы. Она влажно ширилась, растекалась по ступеням и расползалась все дальше.
Вспышка Сальватора, удар — все это разозлило и аномалию, Ирис это почуяла. Смятение и негодование аномалии вырывались из клубка перепутанных ощущений, подстегивали, разрывали форму на части. Расходясь по швам, она снова превращалась в безликое нечто, а швы бежали дальше, расходясь капиллярами-веточками во все стороны, словно трещины в стекле. Теперь новое воплощение аномалии отдавало зеркальным блеском: в черную краску словно капнули серебром, и по поверхности поскакали уродливо искаженные отражения.
Аномалия поглотила стекляшку, а теперь, очевидно, впитала и ее свойства. Комок из битого зеркала, в которое обратилась аномалия, показывал то их собственные лица, то отражение другого мира — или, скорее, другого времени, спрятанном в недрах временного разлома, подобранного Ирис. Осколки зеркал шевелились, наползали друг на друга, расширялись и сужались, словно не прекращая дышать, и скоро в самом центре устрашающего облака появился разрыв, за которым чернел тот же самый зал, но чуть искаженный, трепещущий рябью на поверхности аномалии.
Аномалия открыла портал, и проход этот предназначался для Ирис, она это чуяла. Сальватор сдавленно рявкнул, рванувшись вслед за Ирис, но у нее еще оставалось немного энергии для последнего на сегодня мышечного усиления — а это значило, что сбежать она сумеет.
Ирис глянула в последний раз на Ликвидатора и нырнула в портал.
Глава 18. Рикгард. Она, тринадцать звездочек и бортовой журнал
Временной разлом поглотил девчонку, прощально вспыхнул и сошелся заживающей раной в воздухе. Зеркала все еще кружились, пульсировали, дрожали, но уже тише и спокойнее.
Сальватор было бросился за девчонкой, но споткнулся и, рухнув, покатился по ступенькам.
В этот же самый момент на площадку лестницы принялись выходить фигуры. У них были одинаково синие форменные куртки и бесстрастные лица, а на груди у каждого горделиво светилась нашивка Сената. Омеги, десятки омег: юноши и девушки, самых разных возрастов, но все, очевидно, старшие, ни одного малыша или средненького из тех, которых Рикгарду показывала Мариэлла.
Сальватор притащил с собой целую армию, и эта армия теперь шеренгами спускалась вниз, окружая застывшую аномалию идеально ровной концентрической окружностью. Одна из омег наклонилась, чтобы подать Сальватору руку, но тот, морщась и конвульсивно сжимая кулаки, оттолкнул ее и не без труда поднялся сам. Его лицо искажала судорога, а глаза припадочно сверкали.
— Взять ее, — крикнул Сальватор.
Круг из омег постепенно сжимался. Они синхронно, словно в танце, протянули руки и ухватили сверкающее облако из зеркал. Силясь вывернуться, материя потянулась, словно резина, но не пошла снова трещинами, не порвалась. Аномалия как будто боялась омег, а может, они и вправду держали ее крепко, вцепившись тонкими пальцами в потемневшую влажную плоть. В конце концов, несмотря на все свои удивительные свойства, эта аномалия была сгустком энергии, подобным обыкновенному временному разлому, а это значило, что омеги ее удержат точно так же, как удерживала свою стекляшку Ирис — если, конечно, всех этих омег для такой аномалии достаточно.
Так неужели вот оно — будущее Ликвидации? Хромидий больше не нужен; аномалии можно собирать руками — руками омег.
— Черта с два я ей дам сбежать! — прошипел меж тем Сальватор, потирая расшибленное колено. Согнувшись в три погибели, с пером седины на виске, он еще сильнее напоминал старика. Только лицо, полное ярости, избавленное пока от морщин, внушало ужас своей странной несозвучностью с рано дряхлеющим телом. — Я ее выскребу из этой штуки!
Рикгард содрогнулся. Захлопнулся ли портал окончательно? Временной разлом открылся внутри аномалии, как будто это она им управляла. Так не могла ли остаться щель? Не может ли портал открыться заново, противореча всем немногим известным законам аномалий? Ведь эту — разумную — еще изучать и изучать... А аномалия в аномалии — нечто кардинально новое, и какие она в себе таит секреты, пока неясно.
Приволакивая ногу, Сальватор спустился к омегам. Не разрывая кольца, две из них шагнули в разные стороны и подпустили его к самой аномалии. Сальватор поднял руку и замер, так и не коснувшись потемневших зеркал.
— Я столько лет ее шлифовал, переписывал, переделывал, — выдавил он. — Ее программа развивалась совсем не так. Я столько раз ее латал, столько раз перепрошивал... Она была не первой. Она пошла дальше других. Она стала самым успешным прототипом. Я поставил на нее все. Я ведь и правда свихнулся, Рикгард, — Сальватор обернулся и поднял на него совершенно безумные глаза. — Я помешался на ней. Все эти двадцать лет я только и думал, что о ней. Я сжег первый десяток образцов за первую неделю. Еще дюжину — за следующий месяц. Их была сотня, Рикгард, не меньше. А все ради нее, ради нее. Ты ведь ее помнишь, правда?
Рикгард вздрогнул, как будто его ударило электрическим разрядом. Она. Ну конечно. За Сальватором женщины толпами не увивались, а во времена их дружбы Рикгард помнил лишь одну.
Лицо... Так вот почему это лицо показалось ему таким знакомым! Вот почему зашевелилась память, но так неохотно, так неловко.
Сальватор издевался. Конечно, Рикгард ее помнил — она и Сальватор, они вместе подарили ему черную метку. Но ее лицо, улыбка, глаза — все это стерлось. Воспоминания, заполированные болью, исчезают быстрее других. Да и смотрел он на нее как следует? Разглядел ли он ее вообще? Сколько он ее знал? Час? Два? Она была чужой историей, а Рикгард предпочитал обращать свое внимание только на то, что принадлежало ему одному.