========== Пролог ==========
Меня зовут Мирон Иншаков, и я очень плохой человек. Почему плохой? Потому что я привык оценивать себя объективно. Жизнь не баловала меня с самого детства, и я, чтобы выжить, научился скалить зубы в ответ.
Я появился на свет долгожданным ребёнком… Ровно до того момента, когда моя так называемая мать успела рассмотреть меня. Говорят, что матери дорого любое её дитя. Не знаю. Я не из таких. Мне не повезло. Я родился калекой и уродом. Одна нога короче другой, на спине – заметный горбик, и – внимание, бонус – родимое пятно на пол-лица мерзкого кирпичного цвета.
Моя мать была в ужасе. Дело в том, что родители мои были людьми весьма состоятельными, и отец мечтал о наследнике. Первыми в семье родились две девочки – вполне себе хорошенькие и здоровенькие. Но отцу нужен был мальчик… и мои родители упорно над этим работали. Но третья беременность всё не наступала, хотя на взгляд врачей всё было в порядке. Лет пять всё шло по заведённому кругу – врачи, клиники, анализы… а потом желанная беременность всё-таки наступила. И когда УЗИ показало, что теперь наконец-то будет мальчик, то радости моего биологического отца не было предела. Он заваливал мать дорогими подарками, выполнял любой её каприз… А потом родился я. Представляете всю глубину проблемы? Отец бы во всём обвинил мать, он, как и абсолютное большинство мужчин, был уверен, что всё дурное ребёнок получает не от него. А чем это могло кончиться… Богатый бизнесмен, поднявшийся в начале девяностых и сумевший сохранить своё богатство и положение, был человеком с очень богатой фантазией… В этом плане я пошёл в него.
Так вот, узрев меня, мать потеряла хладнокровие только минуты на две. А потом чётко и спокойно озвучила сумму, которую готова была отдать бригаде принимавших роды медиков, если рядом с ней появится другой младенец. Нормальный.
Сумма была запредельной, но матери вполне по силам – я уже отметил, что разного рода дорогущих эксклюзивных украшений у неё была тьма тьмущая, отец от неё отчета никогда не требовал, и, подарив очередную драгоценную безделушку стоимостью в «Роллс-ройс», тут же о ней забывал. Ему были неинтересны женские цацки.
Как я уже отметил, сумма была запредельной для нищих бюджетников, а дело было в конце девяностых, и бригада дрогнула. На счастье матери и моё несчастье, за полчаса до неё родила какая-то несовершеннолетняя девчонка. Как раз мальчика. И отказ от нежеланного младенца написала недрогнувшей рукой сразу же.
Дело было вечером, палатная акушерка была единственной, кроме бригады родовспоможения, кто видел отказного младенца, юная маман же на него даже посмотреть не пожелала… С палатной акушеркой, естественно, пришлось делиться… И она тоже дрогнула. Так в кроватке отказника оказался я, а подкидыш-кукушонок отправился в ВИП-палату, где приходила в себя после родов мать. И все участники истории предпочли об этом забыть, как им казалось, навсегда.
Я проделал весь путь отказного ребёнка. Дом малютки, дошкольный детдом, школьный детдом… Я очень рано научился ощущать чужую брезгливость… и даже, вспоминая об этом, не особо винил персонал. Я был не просто некрасив. Я был безобразен. Родимое пятно, похожее на мерзкую, присосавшуюся к лицу жабу, уродовало меня непоправимо. Сделать пластику? Я вас умоляю… Во-первых, я был слишком мал, а во-вторых – пятно ничем моей жизни не угрожало, и государство не собиралось на меня тратиться. Потенциальные же усыновители при виде меня недовольно кривились, не скрывая своих эмоций, а сверстники начали дразнить… А я… я хотел, чтобы меня полюбил хоть кто-то… Я так страстно хотел этого в детстве… Только вот в ответ всегда получал насмешки, брань, презрение и брезгливость… В лучшем случае – безразличие. Сначала я терпел. Потом начал огрызаться. Потом понял, что драка – не лучшее средство для того, чтобы меня оставили в покое, и начал пакостить исподтишка. Да, я был уродом и калекой, но мозгами меня Бог не обидел, и застукать меня на горячем было невозможно.
Скоро до сверстников дошло, что пакости, которые я подстраивал своим врагам, приключаются с ними не случайно. Мне попробовали устроить «тёмную». Угу, щазз… Читали, наверное, что горбуны отличаются большой физической силой? Так вот, в моём случае эта информация правдива на все сто. Так что пострадал в этой разборке отнюдь не я.
Последующие годы в детдоме я провёл относительно мирно – до сверстников наконец-то дошло, что лучше оставить меня в покое. А на насмешки, если они не переходили определённых границ, я не обращал внимания – шкура у меня была дублёная. Как и на кличку Квазимодо. На правду не обижаются. А желание быть любимым и нужным я загнал глубоко в самый дальний уголок души и решил, что больше никто никогда не увидит моей слабости. Никто и никогда.
А потом я вырос, и пора было покинуть казённый дом, так и не ставший мне родным…
Собственно говоря, из-за моей хромоты и горба меня ждал дом инвалидов, но… Во-первых, я в жизни не болел, даже не чихнул ни разу, во-вторых, руководство дома инвалидов вовсе не жаждало меня видеть… Воспитатели наши тоже дураками не были и, несмотря на то, что я не попадался, многое подозревали. К тому же с годами моя внешность лучше не стала, скорее уж наоборот. Так что в восемнадцать лет меня выпихнули во взрослую жизнь, оделив от щедрот государства комнатой в разваливающемся бараке с соседями-пьяницами.
Но я был рад и этому, как и возможности наконец-то жить одному и самостоятельно. После школы я окончил промышленный колледж, стал сапожником, и вообще, умел многое. Руки у меня были ловкие, и я надеялся, что сумею прожить…
Я устроился на работу в небольшую мастерскую по починке обуви на грошовую зарплату, соседей-алкашей построил так, что они лишний раз и дыхнуть боялись в моём присутствии… и был почти счастлив. Работал я хорошо, и если поначалу потенциальные клиенты опасались меня, то качество моей работы и возможность сэкономить сделали своё дело. Обувь в починку носили в основном пенсионеры, а я умел реанимировать даже еле живые опорки. К тому же кроме меня в мастерской работал только один человек – сильно пьющий мужичок неопределённого возраста Жора… и он меня лишний раз не задевал. Так что я действительно был почти счастлив и вполне смирился с тем, что мой удел – одиночество. Я слишком хорошо понимал, что меня – такого – никто и никогда не сможет полюбить, добрые Настеньки, способные полюбить чудовище, бывают только в глупых детских сказках. Мне было очень больно осознать этот факт, но я навсегда распрощался с глупой детской мечтой, решив, что у меня есть только я, и больше надеяться и рассчитывать не на что.
Я редко выходил на улицу – только на работу и в магазин, дома смотрел телик, читал книги, зависал в Сети… Мне нравилась эта анонимность, на аву Вконтакте я поставил фотку скромного паренька в очках – не красавца, не урода… Обычного. И с наслаждением переписывался с теми, кто принимал эту фотку за реальность. Я шутил, был остроумен, и со мной довольно охотно общались. А я умело не доводил это общение до предложения встретиться в реале.
В общем, этот период моей жизни можно назвать спокойным и почти счастливым. А кончился он, когда в нашу мастерскую пришёл Зиновий Алексеевич Скокарев. Иногда боги улыбаются даже таким, как я.
Этот невысокий щупленький пожилой мужчина, одетый чисто, но бедненько, с заплатами на локтях старенького, серого в полоску костюма сдал в починку ботинки и долго наблюдал за моей работой. А потом подошёл ко мне, пользуясь тем, что Жора отвлёкся, и шёпотом сказал:
- Руки у тебя ловкие, а ты тут в навозной куче сидишь… Заработать хочешь?
Я ему чуть с разворота не двинул, предположив что-то нехорошее, но щупленький пенсионер посмотрел на меня так, что я сразу понял – дело не в нездоровом интересе к уроду и калеке. На меня глянул хищник – не мне, шавке подзаборной, чета. И я, мрачно сглотнув, коротко сказал:
- Хочу. Как?
Старик подал мне клочок бумаги с криво нацарапанным адресом.
- Это хата моя. Придёшь вечером. Всё расскажу. И, поверь, парень, это твой шанс стать богатым и счастливым, не будь я Скокарь.
Что сказать? Мне было нечего терять, и вечером я пришёл по указанному адресу… И началось мое «обучение». Зиновий Алексеевич оказался профессиональным карточным игроком. И не просто игроком, а шулером высочайшего класса. Равных ему не было. Потрясающий ум, великолепная память… и ловкие руки. Почему он решил взять меня в ученики? Не знаю… Может, тут что-то сродни тому, что старый колдун не может умереть, не передав ученику свой дар. А может, ему казалось неправильным, что после него никого на этом свете не останется. Ни единой живой души.
Так или иначе, я стал учеником Скокаря, такова была кличка Зиновия Алексеевича среди узкого круга посвящённых. Учеником я оказался на диво хорошим, и уже год спустя мы с ним на пару «обували лохов», стараясь не зарываться. Я приобрёл некоторую известность в узких кругах и кличку Горбунок. И деньги… Впервые я мог позволить себе очень многое. Поэтому полюбил свои деньги истовой любовью того, кто так долго был лишён элементарного.
С моим появлением Скокарь словно помолодел. По-своему старый шулер даже привязался ко мне настолько, насколько он вообще был способен к кому-то привязаться. Дела наши шли хорошо… мои накопления росли… И внезапная смерть моего наставника от сердечного приступа стала для меня полной неожиданностью.
Я похоронил Скокаря, ибо больше это было сделать некому, и некоторое время работал в одиночестве, продолжая увеличивать свой капитал, к тому же Скокарь тоже мне оставил… кое-что. Но потом я понял, что не хочу всю жизнь общипывать лохов, душа требовала чего-то легального.
Так я пришёл в бизнес. За время моей работы со Скокарем я обзавёлся некоторыми полезными знакомствами, так что многих проблем мне удалось избежать… и дело пошло. Во-первых, я приобрёл дышащую на ладан обувную фабрику… при ней открыл магазин… И, как ни странно, обувь стала пользоваться спросом. Не стоит думать, что все россияне в начале двухтысячных мечтали купить заграничную обувь. Кого-то не устраивало качество, кого-то цена… А я и не хотел в клиентах гламурных кис, меня вполне устраивали среднестатистические домохозяйки и немолодые работницы предпенсионного возраста. Им не нужны ботфорты со стразами и лубутены, они предпочитают удобную обувь, в которой можно наматывать бесконечные километры по городу и которая не разваливается после первой-второй лужи.
В общем, дело пошло, и к тридцати годам я стал богатым. Несколько фабрик, сеть обувных магазинов, которые я, не мудрствуя лукаво, назвал «Горбунок», налаженное дело… Конкуренты не пытались со мной бодаться – сначала из-за связей, потом из-за того, что детской способности к пакостям я не потерял, а размах их увеличился. Я интриговал, подставлял конкурентов, дружил с «нужными» людьми и не брезговал покупать тех, кто продавался.
А ещё… Выглядеть я стал заметно лучше. Я сделал пластику и убрал родимое пятно, сшитая на заказ ортопедическая обувь исправила, насколько возможно, хромоту… вот исправить горб было сложнее. Но я нашёл клинику в Швейцарии, которая обещала мне почти стопроцентную гарантию исцеления за грандиозные деньги. Нужно было только немного подождать. Где-то полгода. Операции ведущего хирурга этой клиники были расписаны именно на полгода, а я мог позволить себе самое лучшее.
Зачем? Странно, но как я ни хотел забыть своё детдомовское прошлое, оно грызло меня всё сильнее и сильнее. Став достаточно состоятельным, я нашёл информацию о своих родителях. Даже то, что они упорно пытались скрыть – подмену малыша.
Я не хотел им мстить, нет. Пусть я плохой человек, никого не подпускаю к себе в душу, и не хочу близких отношений ни с кем… Но пусть живут. Тем более, что дела их шли не слишком хорошо, точнее совсем не хорошо. По непонятной причине отец решил сделать ДНК-анализ и выяснилось, что сынуля ему не родной. Развода, как ни странно, не последовало, слишком уж бывший бандит, а ныне уважаемый бизнесмен успел привязаться к сыну, но отношения между отцом и матерью испортились навсегда. Хотя у них хватило ума просто сказать уже достаточно взрослому мальчишке, что они его усыновили в младенчестве, не разглашая деталей грязной истории. А кукушонок мне понравился. Он оказался неожиданно хорошим парнем, искренне переживающим за семью. Уж не знаю, почему я его пожалел и именно из-за него не стал мстить своим биородителям. К тому же отец долгие годы был вообще не в курсе…
Так вот, я хотел исправить всё, что можно исправить, прийти к матери и сказать: «Я сделал себя сам. А ты выбросила меня из своей жизни, как ненужную вещь. Не жалеешь?»
Понимаю, что это было глупо и наивно, совершенно не в моём характере. Но это была единственная месть, которую я решил себе позволить.
А почему я остался одиноким? Всё просто. Пока я был беден и уродлив, представительницы прекрасного пола не обращали на меня внимания, а когда я стал богат… Желающих было много, но я прекрасно понимал, что им нужен не я, а мои деньги. Так что я предпочитал покупать отношения. Профессионалки не требуют неземной любви и не корчат безумно влюблённых. Они просто отрабатывают свои деньги. К тому же, с возрастом у меня появился вкус… к несколько другим отношениям. Но и здесь я предпочитал профессионалов. Так что я искренне считал, что в жизни моей всё в порядке, и немного позабыл о том, что подлянки могут прийти оттуда, откуда не ждёшь.
Наконец подошёл срок моей операции, и я вылетел в Швейцарию. Полёт проходил нормально… до тех пор, пока самолёт не стало странно потряхивать, в салон вошла взволнованная стюардесса, начала что-то говорить о вхождении в зону турбулентности, сверху вылетели кислородные маски, раздался странный воющий звук… и я вдруг осознал, что мы падаем. Люди вокруг подняли крик, но это продолжалось совсем недолго. Чудовищный удар… и всё. Совсем всё.
========== Часть первая. Техсин. Глава 1. Где-то между ==========
Как выяснилось, не совсем. Странно, но спустя какое-то время я понял, что не умер.
Вокруг по-прежнему царила тьма, но эта тьма была другой… Успокаивающей, что ли. Но я успокаиваться не хотел. Где я? Что со мной? Неужели я в больнице? Стал калекой, парализованным слепым овощем? Неужели? Почему судьба ко мне так немилосердна? Почему я не умер?
- Не кипишись, Горбунок… - неожиданно сказала Тьма голосом Скокаря, и я даже обрадовался. Я всё-таки умер? И это тот свет?
- Тот, да не тот, - отрезал голос. – И я не твой Скокарь. Просто к этому человеку ты относился чуточку лучше, чем к другим. М-да, Мирон… Не могу сказать, что ты мне симпатичен… Но будем работать с тем, что есть.
И тут перед моими глазами стали мелькать все мои дурные поступки. От спёртых на детдомовской кухне сладостей и выбитых зубов у соседа по спальне до особо изощрённой подставы конкурента несколько лет назад. Что поделать, Боливару двоих не снести… Ничего личного.
- И что ты мне мозги промываешь? – мрачно спросил я Тьму. – Я не доллар зелёный, чтобы всем нравиться. В Ад желаешь отправить? Отправляй, раз такое дело. Плевать… Я поступал так, как считал нужным, и каяться не собираюсь.
- Вот ещё, в Ад, - насмешливо хмыкнула Тьма. – Ты в тамошнюю тусовку без проблем впишешься, ещё плохому научишь. Нет уж, мил-дружок, есть у меня для тебя дельце одно. Ты жить хочешь?
- Смотря как… и с кем… - съехидничал я.
- Не хами, парниша, - отрезала Тьма. – А то я тебе такое устрою – Ад Раем покажется. Видишь ли, Мирон, ты эмоциональный калека. Изгой. И если бы ты не умер сейчас, то твой мир всё равно исторг бы тебя из себя. Ты не умеешь любить. Не умеешь сочувствовать. Не могу сказать, что в этом много твоей вины… но это так.