Сперва бородач что-то тоненько напевал себе под нос, потом смолк, сонно подвигал губами. Он совсем было собрался завалиться на солому, устилавшую дно биндюги, чтобы вздремнуть, как вдруг встрепенулся, протер глаза. Из-за кургана показались всадники. Возчик определил: красноармейцы конвоируют линейку, на которой сидит женщина.
Он заторопился, задергал вожжами, освобождая дорогу, сдал на обочину, в самые ковыли, и остановился.
Линейка поравнялась с подводой, тоже стала.
Биндюжник сразу узнал женщину, правившую лошадью.
– Га, «учительша»! – закричал он и так стеганул кнутом по воздуху, что каурая кобыла задвигала ушами и опасливо покосилась на хозяина.
Саша спрыгнула с линейки, поспешила к бородачу. Они долго трясли друг другу руки, смеялись.
– А ведь я тебя сейчас поцелую, дядько Микола! – крикнула Саша и чмокнула Ящука в обе щеки.
…Прошло несколько минут. Биндюга и линейка разъехались в свои стороны. Трясясь в колымаге, Микола Ящук обеими руками крепко держал великолепный «цейс». Этот морской бинокль до последнего времени был единственной ценностью, принадлежавшей лично Саше, и хранился дома, пока его владелица колесила по стране. Сейчас бинокль перешел к новому хозяину – Саше хотелось хоть как-нибудь отблагодарить Миколу.
Вдоволь насмотревшись на подарок, Микола Ящук осторожно поднес бинокль к глазам, навел на ближайший курган. Эффект был таков, что старый возница едва не свалился с телеги.
В последующие полчаса бинокль наводился на все, что встречалось по пути. Возчик радовался подарку, как ребенок, потом утомился, завернул бинокль в чистую тряпочку, сунул за пазуху.
В эту минуту он вдруг почувствовал, что должен был о чем-то рассказать встретившейся «учительше». Но о чем именно? Ящук силился припомнить и не мог. Знал только, что это нечто важное.
Ясность пришла много часов спустя, поздно ночью, когда возчик въехал в свое село. Биндюга едва тащилась по безлюдной в ночной час улице. По пути проступали из темноты силуэты домов. Вот возникла изба с заколоченным крест-накрест окном. Ящук усмехнулся. В этом доме минувшей весной бандиты заперли своих пленников. Заперли, да не устерегли. Хозяйка оказалась расторопной бабой… Куда же она девалась? Исчезла вскоре после тех событий. Забила окно, подперла колом дверь да и ушла. Говорили, будто подалась в город, где у нее проживали родственники или знакомые…
Следующим домом была просторная пятистенка деревенского лавочника Аникана. Самое бандитское гнездо. У Аникана останавливался атаман, квартами глушил самогон, до которого был великий охотник. Здесь бесноватый батько беседовал с посланцами других бандитских вожаков, принимал гостей…
Гости!
Микола Ящук так натянул поводья, что каурая едва не взвилась на дыбы. Гости! Наконец-то он вспомнил!
Известие, предназначавшееся для Саши, было такое. Третьего дня в городе, возле привоза, Микола Ящук вдруг повстречал того самого атаманова гостя, который минувшей весной приехал в село из города и вместе с бандитами искал по степи «учителя» и «учительшу»… Этот тип, когда его обнаружил Ящук, шел мимо привоза, держа в руке военную сумку. Открыто шел, не таясь, будто не бандит он, а хозяин в городе, чуть ли не комиссар. Ящук пошел было следом, но растерялся, промедлил: опасался за лошадь. И бандит успел скрыться. Но это неважно. Главное, что он в городе. Значит, его можно выследить и арестовать.
Саша сидела в линейке, привалившись спиной к большому, туго набитому мешку, перемазанному землей, насквозь промокшему. Несколько часов назад мешок был вырыт из тайника в лесу. При каждом толчке в нем что-то звенело, перекатывалось.
Конники, конвоировавшие линейку, смеялись, упражняясь в остроумии. Поначалу Саша отвечала им, потом устала. Какое-то время даже дремала, пока линейка шла по ровному дну высохшего озера.
Ее двухнедельная командировка подходила к концу. Она торопилась домой, чтобы поскорее доложить о результатах поездки, привести себя в порядок, отоспаться. Только этим можно объяснить, что при встрече со старым Ящуком она не спросила об Андрее Шагине. Ведь где только не бывает возчик, с кем не встречается во время своих странствий по округе. Вполне возможно, что видел где-нибудь Андрея. А она толком не поговорила с ним.
Сейчас Саша досадовала, злилась на себя.
Поздно вечером линейка и конвоиры добрались наконец до города. И только здесь, у здания УЧК с темными окнами и запертой входной дверью, выяснилось, что сегодня не пятница, как почему-то полагала Саша, а суббота и на работе никого нет и завтра тоже не будет…
Помощник коменданта и посыльный стащили с линейки привезенный Сашей мешок, унесли в дежурку. Конвой был отпущен и на рысях ушел в расположение своего эскадрона.
Саша осталась одна на улице. Постояв, поплелась домой. Очень хотелось спать. Но она знала, что еще долго будет ворочаться в постели: слишком напряжены нервы. Перед глазами неотступно стоял Микола Ящук. Она не могла простить себе, что не задержалась, не побеседовала с ним.
В понедельник утром, когда Саша пришла на работу, Кузьмич сидел на корточках перед вспоротым мешком и извлекал из него документы.
– Есть новость, – сказал он, как только они поздоровались. – Мне кажется, довольно интересная. Но сперва говори ты.
Саша доложила о том, как отыскала приметное место на опушке леса и вырыла мешок с серебром и архивом, а затем совершила поездку почти за сто пятьдесят верст – к хутору, близ которого, по утверждению Олеся Грохи, в перестрелке с бандитами погиб его напарник чекист Тарас Чинилин.
– Гроха чист, – твердо сказала Саша. – Все проверено. У меня никаких сомнений.
– Ну-ну, – усмехнулся Кузьмич, – не будем спешить, расскажи обо всем обстоятельнее.
– Есть свидетели: видели, как двое отстреливались от бандитов. Отбились от них и ушли в степь. А тут новый патруль. Опять выстрелы. Бандитам удалось застрелить одного. Другой спасся – помогло, что к этому времени стемнело. Но он вернулся к телу товарища – хуторяне утверждают, что наутро увидели свежий холмик у подножия кургана, как раз там, где лежал убитый.
– Уверена, что речь шла о Грохе и его спутнике?
– Уверена. – Саша достала фотографию Грохи. – Эту карточку я возила с собой. Хуторяне опознали Гроху. Но у меня не было фото Тараса Чинилина. Поэтому пришлось принять крайние меры.
– Неужели вскрыла могилу?
– Да. Надо же было довести дело до конца, чтобы рассеялись все сомнения.
– М-да… – Кузьмич покачал головой. – Тело почти четыре месяца лежало в земле…
– У Чинилина недоставало мизинца на левой руке. Это хорошая примета.
– Спасибо, Саша. Что было дальше?
– Дальше было хуже. – Саша помедлила. – Или лучше. Это как считать.
– Что ты имеешь в виду?
– Рапорт Константина Лелеки.
– Ты и его проверила?! – воскликнул Кузьмич.
– Уж заодно…
Саша достала из сумки и разложила на столе сильно потрепанную карту с пометками и значками, связку бумаг, блокнот с записями и копию рапорта, написанного Лелекой по требованию Кузьмича.
– Это дело сложнее, – сказала она. – Все сложнее, за что ни возьмешься. Вот смотрите: Константин Лелека указал, что, заболев дизентерией, добрался до железнодорожного разъезда Логиново в конце мая… Простите, в конце апреля. С маем месяцем здесь связано иное обстоятельство, и я сбиваюсь, как только начинаю думать об этой истории… Итак, он добрался до разъезда. Захар Пожидаев ушел дальше, а Лелека остался – почти две недели жил у начальника разъезда, фамилии которого не помнит. Жил у него и лечился.
– Что же тебе кажется странным? Ну, забыл человек фамилию. Может, сильно болел… Достаточно отыскать этого железнодорожника – и дело с концом. Установила, как его зовут?
– Да, установила. Его звали Говорухо Сидор Никитич.
– Звали?..
Саша передала Кузьмичу лист с несколькими подписями. Это был акт. Группа жителей деревни, расположенной по соседству с разъездом Логиново, свидетельствовала, что в середине мая 1919 года отряд, командиром которого был известный в округе белогвардейский полковник, совершил налет на разъезд Логиново. Все находившиеся там люди, включая начальника разъезда Говорухо и его семью, были убиты, а сам разъезд сожжен.
– Смотри, как получилось, – пробормотал Кузьмич.
Саша положила на стол новый лист. Руководство соседней станции свидетельствовало, что разъезд Логиново с 14 мая по 7 июля не функционировал, так как подвергся нападению бандитов, разрушивших путевое хозяйство.
– Ну и ну! – Кузьмич грудью навалился на стол, будто хотел получше разглядеть Сашу. – Вот так известие! Что ты обо всем этом думаешь?
– Пока ничего не думаю, – сказала Саша.
– Может, вызвать Лелеку, поговорить?..
– А зачем? Я бы не беспокоила человека. Особенно если к нему нет претензий по службе.
– Претензий пока нет… Впрочем, ты права. Скоро все прояснится.
– Каким образом?
– Вчера из Харькова вернулся один наш работник. Только что доложил: проходил мимо госпиталя, а в больничном саду в халате и шлепанцах разгуливает… Захар Пожидаев.
– Вот так удача! Это и есть новость, которую вы хотели сообщить?
Кузьмич кивнул.
– Надо немедленно телеграфировать ему, – сказала Саша. – Пусть сообщит, с кем уходил из города, как все было.
– Погоди. Пожидаев, когда с ним говорил сотрудник, доживал в госпитале последние дни. Сказал, что, выписавшись, направится сюда. Так что наберись терпения.
Теперь не долго ждать.
– Кому в управлении известно, что Пожидаева обнаружили?
– Председатель знает, я осведомлен, теперь и ты.
– А где тот сотрудник?
– Предупрежден, чтобы помалкивал о своей встрече в Харькове.
Зазвонил телефон. Кузьмин взял трубку, с минуту слушал.
– Тебя, – сказал он Саше. – Звонят из комендатуры. Какой-то человек просится к барышне, которая позавчера ехала на линейке по степи в сопровождении красноармейцев. Какой-то бородач, по виду крестьянин.
Саша схватила трубку.
– Где посетитель? – крикнула она в микрофон.
– Здесь, – послышался в трубке голос коменданта. – У меня сидит. По паспорту – Ящук Николай Терентьевич.
– Пропусти немедленно!
– Добро… Слушай, Саша. У него, видишь, бинокль… Говорит, ты подарила…
– Ну так что?
– Я ему портсигар свой отдам. Серебряный портсигар, полфунта серебра… Зачем ему «цейс»? Бинокль на нем – ну чисто седло на корове… А я портсигара не пожалею да еще зажигалку в придачу отдам. Скажи ему, Саша!
– Он что, не хочет?
– Вцепился в бинокль руками – не оторвешь. Говорит: «Подарунок, не можно».
– Вольному воля, – сказала Саша и рассмеялась.
Ей было приятно, что Ящук не пожелал расставаться с подарком.
– Это тот самый возница. Ко мне рвется. Мой спаситель, – объяснила она Кузьмичу.
– А, – вспомнил Кузьмич. – Бородач, зеленая шляпа с пером?
– Теперь еще и бинокль на груди. Морской бинокль на ремешке через шею. Картина!
– Твой, что ли?
– Был мой, стал его.
– Так… А что хотел комендант?
– Выменять бинокль на портсигар.
– Ну, я ему дам! – вспылил Кузьмич. – Будет знать, как принуждать посетителей…
– Только учтите: портсигар у коменданта великолепный, сама видела. Так что действовал он м-м… честно, что ли.
– Ладно, – сказал Кузьмин. – Иди к своему бородачу. Поглядим, с чем он явился. Проводишь его – зайди.
Саша вышла.
Кузьмич принялся шагать по комнате. Десять минут миновало. Потом еще столько же. Саша не возвращалась. Нетерпение Кузьмича было так велико, что он не выдержал, пошел к Саше.
Саша была взволнована, молча кивнула на сидевшего в кресле Ящука.
– Ну, что тут у вас случилось?
– Позволю себе пересказать кое-что из того, что уже известно, – начала Саша. – Итак, весной этого года в родном селе Миколы Ящука стояла банда атамана Неверова. В эти дни мы как раз уходили из города… И вот к атаману прибыли два гостя. Атаман тотчас разослал в степь разъезды – те должны были разыскать и схватить путников с тяжелым портфелем или котомкой…
– То есть вас с Шагиным?
– Да, все это вы знаете… Так вот, гражданин Ящук утверждает: один из гостей атамана был некий полковник, а другой… Другого он видел здесь, в нашем городе, не далее чем три дня назад.
– Где именно видел?
– Та возле привоза, – сказал Ящук. – Мимо шел, быстро так, будто шибко занят…
– А как выглядел этот человек?
Ящук не понял, взглянул на Сашу, ища помощи.
– Ну, был он гражданский… цивильный, или же красноармеец, командир?
– Цивильный, – заторопился биндюжник, – штаны на нем были цивильные и капелюха. А френч – тот военный. Френч – он и есть френч. И сумка в руке тоже военная: со стеклом.
– Видимо, планшетка, – сказала Саша. – Дядя Микола, оружия ты у него не заметил?
В ответ Ящук развел руками.
– Не бачил, значит, – сказал Кузьмич, подлаживаясь под речь посетителя, – чи есть у него револьвер, чи нема?
– Не бачив, – с сожалением подтвердил Ящук. – Он далече был. А я коня напувал, кобылу то есть. Хотел бежать за тем человеком, да за конягу побоялся.
Кузьмич взглянул на Сашу:
– Попросишь, чтобы с максимальной точностью описал того типа – внешность, возраст, манеру держаться, особые приметы, ежели такие есть. Все это запротоколируй.
Он подсел к Ящуку, дружески улыбнулся:
– Как ваше имя-отчество?
– Микола Терентьевич.
– Очень хорошо… Так вот, скажите, уважаемый Микола Терентьевич, домой вы очень торопитесь?
Ящук не понял, попытался надеть шляпу.
Кузьмич мягко, но решительно отобрал ее, положил на соседний столик:
– У вас здесь друзья, Микола Терентьевич… И я хотел спросить: можете вы не сразу уехать в свое родное село, а задержаться в городе денька на два? Погостить у Саши или, скажем, у меня… Сделайте такое одолжение.
Ящук не проронил ни слова. Он был взволнован, переводил взгляд с одного собеседника на другого.
– Ты не бойся, дядя Микола, зла тебе не причинят, – сказала Саша.
Возчик шумно вздохнул, провел языком по пересохшим губам. Он силился понять, чего от него хотят, и не мог.
Кузьмич решил сделать кое-какие пояснения.
– Ну вот, – сказал он, – вы сообщили нам о подозрительном человеке. Утверждаете, что он в городе, хотите, чтобы мы его арестовали… Так я говорю?
Ящук согласно кивнул.
– Очень хорошо. Но как его найти, этого преступника? Вы его знаете в лицо, а мы нет. Вот и требуется ваша помощь, уважаемый Микола Терентьевич. Теперь понимаете свою задачу?
– Та разумею, – сказал бородач. – Треба вместе шукать.
– Вот-вот! – Кузьмич встал, взял Ящука за плечи. – Только знайте: дело это очень секретное. Поэтому о нашем с вами разговоре – ни одной живой душе.
Ящук снова кивнул.
Саша отвела Кузьмича в сторону, зашептала:
– Я вот о чем подумала. Не показать ли дядьке Миколе некоторых наших сотрудников?
– Правильно, Саша.
– Думаю начать с фотографий в личных делах.
– Боюсь, там маловато порядка. Люди съехались недавно, личные дела только восстанавливаются. Нет, затея эта результата не даст. Ящуку надо показать людей, а не карточки… Только очень аккуратно, Сашенька. Беда, если ошибемся, нашумим. Да ты сама понимаешь…
Рассудив, что до поры до времени никто из чекистов не должен видеть Ящука, Саша созвонилась с гостиницей, заказала номер и в перерыв, когда сотрудники отправились обедать, вызвала автомобиль и отвезла старика в гостиницу.
Комната оказалась просторной и светлой. В гостиничном ресторане Саша договорилась, что обед и ужин постояльцу доставят прямо в комнату.
Теперь Микола Ящук мог спокойно отдохнуть и выспаться – «смотрины», как мысленно назвала Саша предстоящую операцию, решено было провести завтра утром, когда спешащие на работу сотрудники будут подходить к подъезду учреждения.
Предупредив возчика, чтобы тот без ее ведома не переступал порога своего гостиничного номера, Саша вернулась на службу. Оставшееся до вечера время ушло на то, чтобы подготовить место, с которого наблюдатель мог бы хорошо видеть лица людей, входящих в здание УЧК.
Домой Саша отправилась, когда на улице было уже темно. По пути зашла в гостиницу. Здесь все было в порядке. Час назад Ящук поужинал. Сейчас он сидел у стола и чинил кнут – заново привязывал ремень к кнутовищу.