Саша стала помогать – сперва навощила дратву, затем придерживала кнутовище, которое Микола Терентьевич обматывал этой дратвой.
Конечно, она спросила старого возчика об Андрее. Ящук хорошо помнил спутника Саши, но, увы, никогда больше не видел его.
– Кто у тебя дома, дядько Микола? – сказала Саша. – Старуха жива?
Ящук поднял голову, несколько секунд равнодушно глядел на девушку, отрицательно качнул головой:
– Нема старухи…
– А дети?
– И деток нема. И старуху, и сынов – всех бог прибрал. Поначалу сынов, потом их родительницу. Одна внучка осталась, так и она жива ли, не ведаю.
– Как же так: есть внучка, а что с ней – не знаешь? Как же так, дядько Микола?
Старик продолжал работать, будто не слышал вопроса.
Саша подняла глаза на Ящука. Он беззвучно плакал.
– Прости меня, дядько Микола, – шептала Саша, своим платком вытирая глаза и щеки возчику. – Прости, если можешь. Какая же я глупая и жестокая!
Вот что узнала Саша в тот вечер. В марте в село Ящука нагрянула очередная банда. Это случилось ночью. А наутро бандиты снялись с места и ушли: чем-то были встревожены. Но это не помешало им насильно увести с собой несколько девушек. Среди них оказалась и Луша – шестнадцатилетняя внучка старика, единственный на свете близкий ему человек. Где сейчас Луша, да и жива ли, Ящуку неведомо, хотя в поисках внучки он исколесил все селения уезда.
Саша напоила старика чаем, постирала ему портянки, выпросив у горничной горячей воды. Ушла, когда Ящук уже собирался ложиться.
Дома Саша отперла ключом дверь и, сняв туфли, на цыпочках пробралась в свою комнату – боялась потревожить мать.
…Ее разбудил звонок у двери. Она села в кровати, включила ночник, поднесла к глазам часы. Еще продолжалась ночь – было около четырех часов.
Позвонили снова – настойчиво, нетерпеливо.
Саша сунула ноги в шлепанцы, взяла с тумбочки пистолет и пошла в переднюю.
– Это я, Прохоров, – сказал из-за двери ночной посыльный. – Собирайся.
– Подожди! – Саша приоткрыла дверь в комнату матери: – Это ко мне, пожалуйста, ложись и спи.
Мать, уже надевшая халат, молча стала раздеваться. За время работы Саши в ЧК она ко всему привыкла.
– По-быстрому! – сказал посыльный и большим пальцем показал назад, за спину.
Саша прислушалась, уловила звук работающего мотора. В ЧК был только один автомобиль. Его берегли. Сейчас машину прислали за ней. Значит, вызывают по серьезному делу.
Она метнулась в комнату, быстро привела себя в порядок.
Приняв пассажиров, автомобиль рванулся вперед. Вот и перекресток – здесь поворот к зданию ЧК. Но автомобиль не свернул.
– Куда мы едем? – крикнула Саша посыльному.
Тот сидел впереди, рядом с шофером, и, видимо, не расслышал.
Саша повторила вопрос.
– В гостиницу, – сказал Прохоров.
У Саши перехватило дыхание, она привстала с сиденья, вцепилась посыльному в плечо:
– Что там?..
– Убийство. Кого-то зарезали. Какого-то старика.
Шестая глава
1
В час, когда Саша ехала в гостиницу, в этот самый час Борис Тулин неслышно отворил калитку в заборе, ограждавшем небольшой садик на окраине города, прокрался по узкой тропке и оказался перед смутно белевшим аккуратным домиком.
Звякнула цепь. Это вылезла из будки собака. Приземистая, с широкой спиной и уродливо вспухшим животом, она приготовилась было залаять, но узнала человека, приветливо ткнулась мордой ему в колени.
Тулин погладил собаку, обошел дом, поскреб ногтем по стеклу крохотного оконца. Оно тотчас отворилось – будто тот, кто был в доме, только и ждал сигнала,
Тулин влез в окно. Створки тотчас прикрыли, окно завесили мешковиной. Вот в комнате зажгли свечу, и Тулин увидел хозяина. Станислав Белявский, в коротких кальсонах, едва доходивших до середины икр, в одеяле внакидку, походил на большую голенастую птицу,
– Ну? – шепотом спросил он, загораживаясь ладонью от свечи, чтобы лучше был виден Тулин.
– Сделал, – сказал Тулин и усмехнулся. – Бог дал, бог и взял!.. Табаку принеси.
Белявский подал коробку из-под духов, полную махорки. Тулин стал свертывать папиросу.
– Уверен, что до конца? – спросил Белявский вздрагивающим от волнения голосом. – Ведь бывает…
– Бывает, бывает! – рявкнул Тулин. – Выпить чего-нибудь найдется?
– Тихо! – Белявский посмотрел на дверь. – Она всю ночь не сомкнула глаз: зуб разболелся.
Где-то в углу Белявский нашел бутылку, поставил на стол, отправился за стаканом. Вернувшись, увидел, что Тулин пьет прямо из бутылки.
– Одевайся, – сказал Тулин, делая передышку. – Одевайся – и быстро к нему. Он знаешь как волнуется!
Белявский приподнял край ткани, которой было занавешено окно, покачал головой:
– Рано же. Только-только светает.
– Не рано!
Тулин сел на топчан, принялся стаскивать сапоги.
Позади была бессонная ночь и то страшное, что он совершил… Все это кружило голову, било по нервам. Требовалась разрядка, отдых. Он знал: успокоение находится рядом, за тонкой дощатой стеной, где спит Стефания… Она любит спать одна, сбросив одеяло, ничем не стесненная, не прикрытая. Потому и уходит от мужа за перегородку… Мысленно Тулин видел ее, сонно разметавшуюся на широкой лежанке. И единственной преградой на пути к ней был Станислав Белявский.
Он скрипнул зубами, уперся в Белявского тяжелым, щупающим взглядом:
– Уходи!
Сейчас он мог бы убить и своего школьного товарища.
Станислав Оттович стащил одеяло с тощих покатых плеч, стал надевать брюки, прыгая на одной ноге.
– Саквояж медицинский возьми, – сказал Тулин, когда Белявский справился со штанами. – Проверит кто, так ты к больному идешь… А ему скажешь, что сделано чисто. И деньги возьмешь, какие даст. Он много должен дать.
Белявский одевался нарочито медленно. С некоторых пор он стал подозревать Стефанию в неверности. Полагал, что знает и виновника. Посему остерегался оставлять жену наедине с Тулиным… Ему очень не хотелось уходить, и он тянул, надеясь, что случится нечто такое, что помешает покинуть дом.
Так прошло несколько минут. Чуда он не дождался, в конце концов вынужден был отправиться в дорогу. Для этого воспользовался не дверью, а окном, через которое недавно впустил Тулина. Дверь, которая вела в сени и одновременно в клетушку Стефании, была заперта: Белявский знал, что, уходя спать, супруга всегда закрывает ее на засов. Сейчас теплилась надежда, что Стефания проявит характер, не уступит домогательствам Бориса Тулина.
Станислав Оттович пересек сад и уже взялся за щеколду калитки, чтобы отворить ее и выйти на улицу, как вдруг остановился. Немного постояв, он двинулся назад, к дому.
Вот и окно, из которого он только недавно вылез. Руки плохо повиновались взволнованному Белявскому, но он все же заставил себя отодвинуть занавешивавшую окно дерюгу.
Да, он опасался не зря. Только что взошедшее солнце заглянуло в дом и осветило пустой топчан. В полосе света оказалась и дверь, на которую так надеялся Станислав Оттович, увы, теперь широко распахнутая.
Постояв, он двинулся прочь от дома. Сами собой потекли по щекам холодные злые слезы. Сперва он сдерживался – плакал беззвучно, лишь изредка судорожно всхлипывая. Но вскоре дал волю своему горю – завыл в голос, ибо пересекал большой пустырь и не опасался привлечь любопытных.
Утро застало Белявского в центральной части города. Он шел по тротуару, сверяясь с номерами домов. К этому времени он уже успокоился, даже придумал несколько способов покарать неверную жену и ее любовника. Но прежде надо было выполнить поручение.
Как-то он уже приходил по этому адресу. Однако, будучи человеком рассеянным, начисто все забыл и теперь вел поиск заново.
В конце концов нужный дом был обнаружен. Посланец Бориса Тулина постучал в дверь, был впущен и оказался один на один с Константином Лелекой.
2
Они только что вернулись с места происшествия. Перед глазами у Саши все еще стояла гостиничная кровать со сбившимся набок тюфяком, рука Миколы Ящука, свешивающаяся с этой кровати – пальцы почти доставали до щелистого пола, кровь на полу – она еще капала с кровати, когда Саша и посыльный Прохоров вбежали в комнату.
Кровь, просочившаяся сквозь ветхие половицы и пролившаяся на постояльца, который занимал номер этажом ниже, и стала причиной того, что о преступлении узнали немедленно, как только оно было совершено.
И все же убийца успел уйти. В комнате не было видимых следов пребывания постороннего человека. Исключение составляла дверь – по свидетельству дежурной, которая первой вошла в номер Миколы Ящука, дверь была отперта. И еще. Старик был не в кровати. Он лежал на полу, почти у самой двери. Это потом его положили на кровать и накрыли простыней.
– Серьезный дядя, – сказал Кузьмич, имея в виду убийцу. – Пока мы охотились за ним, он охотился за Ящуком. Сумел-таки опередить нас. Видимо, давно ждал случая.
– Ящука проще было убить где-нибудь в степи, – сказала Саша. – А убили в центре города, да еще в гостинице, рядом с которой милицейский пост. Почему же преступник пошел на такой серьезный риск? Вероятно, должен был спешить. И мне все больше кажется, что он знал о предстоящей проверке, не мог допустить, чтобы она состоялась.
– Я вот о чем думаю, – проговорил Кузьмич. – Почему этот человек только теперь совершил нападение на Ящука?
– Можно рассуждать так: раньше старик не представлял для него опасности… – Саша запнулась, наморщила лоб, пытаясь поймать ускользавшую мысль. Вдруг всплеснула руками. – Смотрите, как все просто!.. Возле привоза Ящук опознал старого знакомца. Пытается следить за ним и, разумеется, делает это неумело. В свою очередь опытный преступник узнал наблюдателя: можно ли забыть Ящука, если хоть раз встречал столь колоритную личность? Вскоре возчик отстал. Посчитав, что на том дело и кончилось, преступник успокоился. Но вот он видит: опасный свидетель появился в здании УЧК!.. Теперь для предателя все прояснилось. Он понимает, что Ящук должен быть немедленно убран. И ночью проникает в гостиницу… Смотрите, смог установить, куда мы поселили старого возницу. Наверняка знал, какого рода операция готовится, как скоро состоится, какова в ней роль Ящука. Все знал, иначе не торопился бы, а выждал, чтобы совершить убийство в более безопасной обстановке. И последнее. Дверь отворил не преступник, а сам Ящук. Вам известно, она не взломана, а отперта – специалисты не нашли на замке следов отмычек.
– Быть может, дверь не была заперта?
– Ящук запер ее, когда я уходила. Я стояла за дверью и слышала, как дважды в замке повернулся ключ. Мы условились: отопрет утром, когда я приду и он услышит мой голос. Ящук должен был отпереть только мне.
– Почему же был впущен убийца?
– Этого я пока не знаю. Можно только предположить: преступник сказал что-то такое, что успокоило Ящука…
– Убедило его, что пришел друг, скажем работник ЧК?
– Да, именно так.
Кузьмич потер виски, как делал обычно в минуты волнения:
– Видишь ли, с одной стороны, преступник вроде бы одержал над нами победу, но с другой – разоблачил себя…
– Круг поисков сузился?
– Да.
– К этой мысли может прийти и он сам.
– Что ты хочешь сказать?
– Что противник показал себя человеком изобретательным, решительным. И есть все основания полагать, что он правильно оценит обстановку, в которой оказался, не оплошает. А оценив ее, предпримет новые шаги в свою защиту, задаст нам еще одну нелегкую задачу.
– Чего ты опасаешься? Каких его шагов?
Саша пожала плечами. Допив чай, снова наполнила стакан. Кузьмич пододвинул ей свой кусок сахару.
– Не буду! – сказала Саша.
– Ну-ну, не надо капризничать! Вспомни, как образцово я вел себя в тюрьме: ел все, что вы приносили, мадемуазель!
Саша взяла сахар.
– Знаете, чего мне хочется больше всего на свете? – медленно сказала Саша, глядя куда-то поверх головы Кузьмича. – Хочется допросить того самого Захара Пожидаева, который лечился в Харькове и должен ехать или уже едет к нам. Допросить его и убедиться, что он действительно уходил с Константином Лелекой весной этого года…
Она хотела сказать и еще что-то, но Кузьмич жестом остановил ее. С минуту прислушивался, потом стремительно вышел в приемную.
– Кто здесь сейчас был? – спросил он секретаршу, закладывавшую в машинку новый лист.
– Константин Лелека, – сказала сотрудница, ударив пальцем по клавише.
– Зачем приходил?
– Звонил по телефону.
– У него в кабинете испорчен телефон?
– Сказал, что испорчен.
Кузьмич повернулся, чтобы идти к себе. В дверях стояла Саша. Она все слышала.
В кабинете Саша крутанула ручку телефона, сняла трубку. Коммутатор тотчас ответил.
– У кого из сотрудников неисправен телефон? – спросила Саша. – Назовите номер кабинета.
– Испортился номер двадцать девятый, – последовал ответ.
– Чей телефон?
– Товарища Лелеки.
– Что случилось с телефоном и когда?
– Не действует со вчерашнего дня. Не доходят звонки. Монтер был болен, но сегодня вышел на работу. Исправляет неполадки… Минуту! Вот он звонит. Спросить, какое было повреждение?
– Не надо. – Саша положила трубку. – Я хочу ехать в Харьков, Кузьмич. Сегодня же выехать, первым поездом. – Она поежилась, будто в комнате стало холодно. – Почему-то мне кажется, что и с Захаром Пожидаевым может случиться неладное… Нет, я никого не подозреваю. Во всяком случае, для этого пока пет оснований. Просто боюсь за Захара. Боюсь и ничего не могу с собой поделать. Ему нельзя возвращаться сюда, пока мы не распутаем всю эту мрачную историю. Дайте депешу на линию, пусть осматривают все поезда, идущие к нам, отыщут Захара и снимут. Во время поездки я буду связываться с вами, где-нибудь найду его – в Харькове или по дороге… Нельзя отдать им еще одну жизнь!..
– Этих твоих опасений не разделяю, – сказал Кузьмич. – Но в Харьков поедешь.
– Сегодня?
– Не успеешь. – Кузьмич взглянул на часы. – Завтра утром туда уйдет эшелон… Теперь одно деликатное дело. Хорошо бы приглядеться к Лелеке. Меня интересует, чем он занимается вне стен учреждения.
– Думаю, обычное наблюдение не даст результата.
– Верно. Нужен человек, который мог бы с ним сблизиться. Найдешь такого?
– Попробую.
– Тогда решили. Поаккуратней, Саша.
Она кивнула, пошла к двери. У выхода обернулась:
– Ко мне обязательно обратятся из группы, расследующей убийство Ящука: известно же, кто поселил его в гостинице. Что я должна ответить?
– Пошлешь их ко мне.
У себя в комнате Саша долго перебирала в памяти всех, кого хорошо знала. Для выполнения трудного задания требовался абсолютно надежный человек.
В конце концов выбор пал на Олеся Гроху. Правда, был он порывист, не в меру горяч, имел и другие недостатки, но отличался острым умом, хитростью, способностью мгновенно принять нужное решение и четко его выполнить.
Гроха тотчас явился на вызов. Выглядел он озабоченным, усталым. На ходу дочитывал письмо. Пояснил: письмо от дружка, которого не видел несколько месяцев. Спрятав письмо в карман, сел на стул и приготовился слушать.
А Саша медлила – все прикидывала, как лучше изложить Грохе суть поручения и при этом умолчать о причинах, по которым руководство УЧК решило понаблюдать за одним из своих сотрудников.
Начала Саша с того, что сделала Грохе внушение за красные глаза и щетину на щеках и подбородке. Чекисту надлежит являться на работу бодрым, выбритым и подтянутым, а не как после какой-нибудь гулянки.
Гроха усмехнулся. Он вовсе не гулял. А что не спал, это точно.
– Что же ты делал? Чем занимался?
– Шахматами.
– Шахматами? – недоверчиво переспросила Саша. – Вот не замечала за тобой этих способностей.
– Я и сам не замечал.
– Тогда не темни, выкладывай все начистоту.