– А кто сюда полезет, Жень?
– Не битая ты еще, Антонина, – вздохнул Никонов, – зла не видела. Да кто угодно, хоть те же солдаты! Салаги еще побаиваются по домам шарить, а деды так обнаглели, что могут запросто и к комсоставу нагрянуть. В прошлом году у зампотеха перед ноябрьскими из кухни бутылку водяры умыкнули и всю закусь, что жена наготовила. А водочка непростая была – кристалловская. Андреич над ней трясся, эту водку ему теща из Жуковского привезла. Слыхала про такой городок под Москвой? – он легко поднялся на крыльцо и подал руку. – Держись, а то еще грохнешься на моих глазах, что я делать тогда с тобой буду?
– Про Жуковский не знаю, не слышала. А боишься ты, Никонов, зря: я не упаду.
Старший лейтенант вошел следом в сени, поставил на пол ведро, огляделся по сторонам, заметил еще пару пустых ведерок и наполовину наполненную водой бочку.
– Слушай, Аренова, я тебе воды натаскаю. А ты мне за это чайку нальешь, идет?
– Тебя же Лена дома ждет.
– Не ждет. Она с Женькой младшим воюет, ей не до меня сейчас.
Хозяйка вспомнила про бульон и беспорядок. Тратить время на гостя, когда дела дышат в затылок, совсем не хотелось.
– У нас не прибрано, Жень, – нерешительно промямлила Антонина. – И угостить нечем, один бульон, даже картошки жареной нет.
– А я сыт, мне бы только чайку, – настырный Никонов вылил в бочку воду. – Мы с тобой вместе Саньку дождемся, мне, кстати, поговорить с ним надо.
Чуткое ухо бывшей учительницы пения уловило в чужом голосе фальшивые нотки.
– Случилось что-то?
– Что с нами может случиться? Разве что прыщ на заднице вскочит, но это, девушка, я думаю, вам неинтересно, – он ловко подхватил пустые ведра и двинулся к двери. – Я пошел, а ты сообрази чего-нибудь к чаю. Шоколад в этом доме, надеюсь, имеется? – и выскользнул угрем за дверь, не сообразив, что даже лучшей частью целого пайка не заменишь.
Вернулся Евгений не скоро. Хозяйка успела сварить суп, пожарить картошку на сале, нарезать кружками соленые огурцы.
– Эх, Антонина, сразу видно, что ты южанка. Кто ж так закусь на стол подает?
– А как?
– Огурчики лучше складывать целыми, хвостик к хвостику, пупырышек к пупырышку, бочок к бочку, как молодоженов. Тогда они сами в рот прыгнут.
– Да ты просто поэт, Никонов!
– Нет, дорогая. Я мужик, глава семьи, меня больше интересует проза жизни, чем поэзия. Если б стишки кропал, моя Ленка уже по миру пошла бы давно или бросила меня к чертовой матери с моими рифмами. И правильно бы сделала, между прочим, – назидательно заметил старлей, усаживаясь за стол. – Женщине нужны защита и достаток, а на пустое брюхо она не то, что на поэта смотреть не станет, стих в руки не возьмет, скажешь, не так?
– Зануда ты и черепаха, а не глава. Тебя только за смертью посылать. Что так долго? Мой руки, садись.
– Уже вымыл.
Хозяйка рассеянно посмотрела в окно.
– Жень, не знаешь, почему Аренова так долго нет? Уже темно совсем.
– М-м-м, – неопределенно промычал гость, набивая картошкой и без того полный рот.
– Говорил, что сегодня пораньше вернется, – Тонечка плюнула на собственное правило не задавать друзьям мужа подобных вопросов. Сейчас она спрашивала не из праздного любопытства или ревности (не к медведице же ревновать в такой глухомани!), ею овладевала тревога. Саша никогда не задерживался и всегда выполнял обещания. Сегодня он дал слово быть к шести. На часах почти восемь, а его до сих пор нет. В сенях послышался шум.
– Сашка! – радостно взметнулась из-за стола хозяйка.
– Опять не закрыла, – со вздохом констатировал гость.
На пороге стояла Елена.
– Привет, Лен, проходи, – пригласила Тоня, пытаясь скрыть разочарование. – Пообедаешь с нами?
– У тебя уже гость, небось, сожрал все припасы. А я девушка совестливая, чужой семейный бюджет берегу пуще собственного. Привет, Тонечка!
– Я не ослышался? Здесь кто-то заговорил о бережливости? Неужели в моей жене проснулась способность мыслить?
– А ты, милый, помолчи, когда дамы беседуют, – Елена плюхнулась на стул рядом с мужем, деловито оглядела стол, вздохнула. – Никонов, как насчет совести? Все огурцы перевалил на свою тарелку.
– А я виноват, что они такие вкусные?
– Не ворчи, – улыбнулась хлебосольная хозяйка, – дай человеку спокойно поесть. Если не хватает, я могу еще принести.
– Ой, солнце мое, принеси, а? Только не нарезай, ладненько?
– Подожди минутку, – Тоня подхватила пустую тарелку и направилась в подпол, где хранились скудные припасы. Возвращаясь к неплотно прикрытой двери, неожиданно для себя перешла на бесшумный кошачий шаг и прислушалась, прекрасно понимая, что подслушивать неприлично, пусть даже чужих в собственном доме.
– Ты уже сказал? – послышался тихий голос из комнаты.
– Не видишь разве? Она не в курсе.
– Сашка жив?
– Раз повезли в госпиталь, значит, не помер.
– Никонов, по-моему, ты хамишь.
– А ты не задавай идиотских вопросов, я и так, как на иголках. Давлюсь этой картошкой, а в башке одно: как скажу?
– Может, я попробую?
– Не смешно.
– Между прочим, когда твой самолет упал, я узнала об этом от Сивцовой. Валька первая прибежала и доложила. Мы сначала поревели на пару, а уже потом пришли ребята и сказали, что ты живой.
– Что ты сравниваешь? Она же беременная!
– Ну и что? Наш Женька тоже тогда только родился, а я целый час думала, что мой ребенок сирота.
– Нет, я сам. Только ты на всякий случай останься, не исчезай.
– А для чего ж я, по-твоему, примчалась?
– Я думала, за огурцом, – Тоня подошла к столу, сунула под нос тарелку. – Ешь, – деревянные губы не слушались, как после новокаиновой заморозки, ноги плохо сгибались в коленях, и она передвигалась точно на ходулях.
– Тонечка, миленькая, – вскочила из-за стола Елена, – он живой, честное слово! Господи, Женька, скажи ей, что это правда!
– Ну, что вы, девки, вечно сразу нас хороните? – забормотал Никонов, бережно усаживая жену друга на стул. – Сначала одна, теперь другая. Совсем сдурели! Живой твой Аренов, жи-вой, поняла? Еще всех нас переживет.
– Тебя – не надо, – встряла Никонова.
– Я – старше, по справедливости должен уйти первым.
– По дурости, – огрызнулась никоновская половина.
– Я хочу к нему. Где он? – по-прежнему непослушные губы делали речь медленной и невнятной.
– Что?
– Где он? Я должна его видеть.
– Ты ничего никому не должна, ясно? И лучше тебе, дорогая, не рыпаться, а сидеть дома да ждать возвращения мужа. Если что будет надо, скажи. Мы с Ленкой всегда под рукой, поможем. А сейчас прекрати хлюпать носом, возьми себя в руки и успокойся. Не то не посмотрю, что ты ждешь ребенка, врежу по первое число. Ты, Антонина, жена летчика, значит, должна быть сильной и верить, что твой мужик заговорен от смерти. Тобой, твоей верой в его удачу, твоей любовью, наконец, черт бы вас, баб, побрал!
– А я тут при чем? – улыбнулась сквозь слезы Елена.
– Когда вы, в конце концов, поймете, что нам нужна не мурлыкающая кошка – скала! Каменная стена, которая хрен даст упасть, усекла, Аренова?
– Усекла. Поклянись, что он жив.
Той же ночью у Тони Ареновой начались преждевременные роды.
* * *
Новый год оказался добрее старого, который наподличал и отступил с позором, уяснив, что Ареновых сломить не удастся. Правда, уходя, словно испугавшись расплаты, подарил сына – орущее существо, выскочившее на свет до срока. Измученная схватками Тонечка еще до появления акушерки угадала в нем мальчика. Старший Аренов остался жив, только катапультировался неудачно, в результате чего провалялся больше месяца в госпитале. Никонов сдержал слово и опекал чужую жену лучше собственной, а Никонова стала на первых порах отличной советчицей и помощницей, без которой молодой неопытной маме пришлось бы довольно туго. День, когда муж ввалился с подарками в дверь, стал самым счастливым в жизни его жены. Счастливее этого не было ничего, даже вечера, когда Туманова вызвалась быть Ареновой. С провинившегося лейтенанта сняли строгий выговор и представили к новому званию. Жена старлея обмыть с другими новую звездочку не смогла: кормила грудью, не принимала спиртного ни капли. Но стол для гостей накрыла и прикоснулась губами к краю бокала, где на дне сиял маленький золотистый пятиконечный предмет. Сына назвали Ильей, в честь богатыря Ильи Муромца: так яростно рваться на свет, сказочно быстро расти и быть таким крепышом, мог лишь воспетый в былинах силач.
В хлопотах и заботах незаметно летело время. Навьюжив, с неохотой ушла зима, порадовала зеленью весна, а на исходе короткого лета Тоня решила пойти за грибами: прогуляться с сынишкой, а заодно набрать к обеду грибов. В страшные истории об обглоданных трупах и леших верилось слабо, к тому же уходить далеко от военного городка способен только самонадеянный идиот, к каким Антонина причислять себя не собиралась. Она положила сына в коляску, прихватила корзину, бутылочку с соком, запасные ползунки и пеленку, заперла дверь, спрятала ключ за доской на крыльце и, не спеша, покатила вперед. Времени в запасе много, как минимум четыре часа, можно и прогуляться себе в удовольствие, и дело полезное сделать.
За КПП ей встретилась Татьяна Дука, жившая в двухэтажном кирпичном «курятнике», выстроенном для комсостава и тех, кто предпочитал свободе унитаз с ванной. Капитанша имела двоих детей, крохотный огородик, мечтала о юге, пусть даже в ЗАКВО, и обожала Александра Дюма. Как-то однажды похвасталась, что собрала почти полное собрание сочинений знаменитого француза.
– У меня этих Дюмов – целый шкаф. Вот литература, класс! Больше всего, конечно, потрясает «Три мушкетера», – Татьяна закатила глаза и процитировала, неожиданно подвывая, как заправский поэт. – «Очень печально, что у королевства две головы. Однако все это кончится, Тревиль, все кончится…» Здорово, правда?
– Ага.
– Я многое почти наизусть знаю. А ты читала что-нибудь из его книжек?
– Нет.
– Да ты что, Антонина?! Как же так можно? Даже мои балбесы давно прочли! Учиться уму разуму надо у умных людей.
Сейчас близилась осень, пора заготовок, и адепт дюмаизма с огородных грядок переориентировалась на грибные поляны.
– Привет молодым мамам! Никак, по грибы собрались?
– Привет, Тань! Погуляем немного, погода хорошая. Может, Илья поспит на воздухе, сегодня ночью что-то капризничал. Если повезет, маслят наберу, Саша их очень любит.
– Да разве ж масленок – это гриб? Я только белые признаю, на другие даже не смотрю. Ты грибные места знаешь?
– Не очень.
Дока снисходительно посмотрела на новичка.
– Как дойдешь до развилки, метров сто вправо возьми, там этих масляных пузанов под соснами – хоть косой коси, Аренов твой будет счастлив. А моего Витьку и смотреть на такую ерунду не заставишь, не то, что есть.
– Спасибо.
– Да на здоровье! Не заблудись только, у тебя с ориентацией как?
– Нормально.
– Ну, тогда пока! А я побежала своих красавцев чистить, засолить хочу. Зимой соленый боровичок – лучшая закусь. Прощай, богатырь, – весело потрясла она детскую ладошку, – береги маму, – и резво пошагала вперед, что-то мурлыча под нос.
…Здесь было безлюдно и тихо. Казалось, что они не в полусотне метров от гарнизона, а в местах, куда не ступала нога человека. Сын засыпал, убаюканный мягким покачиванием коляски. Развилка, о которой говорила Татьяна, нашлась быстро, еще быстрее – сосны, где в изобилии кучковались маслята. Оказывается, грибы собирать – азартно и весело. Никогда уроженка кубанской столицы не бывала в лесу, тем более не рвалась в грибники, Для нее, что маслята, что опята, что белые – как горох, отличить невозможно. Она, если честно, и грибов-то раньше не ела, все больше черешню с клубникой. При воспоминании о любимых ягодах Тонечка грустно вздохнула: разве заменит ребенку аскорбиновая кислота живые витамины? «Вот поднакопим денег, поедем в отпуск к морю, на юг, – размечталась южанка. – Будем покупать фрукты целыми ящиками, навитаминизируемся до отвала». С этими мыслями Тоня катила коляску с сынишкой от сосенки к сосенке, наклоняясь за маленькими, кое-где присыпанными хвоей, маслянистыми толстыми шляпками на коротких пухленьких ножках. Маслята попадались – один лучше другого, никакой упустить невозможно, и скоро грибная дебютантка ножками стала пренебрегать, складывая лишь шляпки. Опомнилась, когда из наполненной грибами корзины свалилась верхняя шляпка, самая симпатичная и большая. «В таких, наверное, гномы ходят, – решила Тоня. Сын сладко спал, посапывая по-взрослому носом. – Мужичок», – умилилась мама, осторожно поправила одеяльце и огляделась вокруг. Солнце спряталось за верхушки деревьев, стало зябко. Она пожалела, что не захватила куртку, привычно посмотрела на левое запястье. Часов не было, видно, забыла надеть, после того, как мыла утром Илюшку. Неприятно, но не смертельно, и без того понятно, что пора возвращаться. Молодая женщина развернулась и уверенно двинулась назад. Шла долго, хотя обратный путь кажется обычно быстрее. Корзина с грибами оттягивала руку. Тонечка остановилась передохнуть, прислушалась – никаких звуков, только дятел долбит где-то кору. В двух шагах прошелестел толстый бурый шнурок со светлыми полосками и плоской головкой. От ужаса и омерзения у бывшей горожанки побежали мурашки по коже. Она застыла столбом, боясь даже вздохнуть, чтобы не привлечь гадючье внимание, потом перевела дух, опустилась на траву рядом с коляской и решила проанализировать свои предыдущие действия. Разворот был ровно на сто восемьдесят градусов, шла по тропинке, не сворачивая. Тогда почему нет развилки? Может, надо пройти еще? Или вернуться? Нет, возвращаться нельзя: плохая примета. Нужно двигаться только вперед. Плохо одно: нельзя засечь время. Тонечка досадливо поморщилась, отряхнула брюки, подхватила корзину и пошагала дальше. Повода для паники нет, даже если и сбилась немного с пути, все равно рано или поздно тропинка приведет к забору, а правее КПП или левее – не так уж важно, главное – быстрее добраться домой. Она старательно рылась в памяти, пытаясь вспомнить что-нибудь, способное помочь в этой глупой ситуации. На ум приходили Пришвин, Мамин-Сибиряк, Бианка, даже школьная ботаничка, которая, наверняка, вбивала в головы учеников, как ориентироваться в лесу, – проку не было никакого. Уже не пьянил хвойный запах, не умиротворяла тишина, не умиляли гномовы шапки, хотелось одного – оказаться дома. Неожиданно Тоня поскользнулась, коляска дернулась, сын проснулся, обиженно скривился, собираясь заплакать. Корявая мама тут же принялась баюкать ребенка, напевая что-то про спящих кошек и мышек. Взгляд упал под ноги: у правого колясочного колеса валялась расплющенная маслянистая шляпка – та самая, красивая и большая, с которой началось движение к дому. Это было странно и страшно, такого просто быть не могло! Она же все время шла по прямой, в противоположном направлении. Ее вдруг зазнобило.
– Спокойно, – приказала себе Аренова, вспомнив, что жена летчика – сильнее других, – без паники. Бывает, что люди кругами ходят.
– Или их леший водит, – прошелестела тайга.
Из коляски послышался плач. Тонечка осторожно взяла сына, по рукам побежала теплая жидкость, намочив кофту.
– Ничего страшного, милый, твоя мама умная, захватила еще одни штанишки. Сейчас мы переоденемся, сок попьем. Будешь сок? – малыш улыбнулся и ухватился за мамину пуговицу. Тоня сменила ползунки, дала сынишке бутылочку. Бутуз обхватил стеклянное горлышко, обтянутое соской, и довольно зачмокал. Мальчик рос крепким, здоровым и, вопреки опасениям, не болел – такой крепыш просто обязан жить долго. – Мы выберемся, сынок, обещаю, – прошептала она. – Ты мне веришь, солнышко? – сын не ответил, похоже, уже усвоил, что во время еды разговаривать вредно.
Привычная забота успокоила, вернула способность рассуждать. Выход, конечно, есть, надо только пораскинуть мозгами. И тут ее осенило: при ходьбе человек отклоняется вправо, поэтому может делать круги, даже если уверен, что идет по прямой линии. Ну, конечно же, именно так и было написано в той статье, которая когда-то подвернулась под руку. Даже странно, что она дочитала тогда эту мутотень до конца. Писал специалист, кажется, какой-то ученый. Объяснял что-то о правом и левом полушариях мозга, сыпал терминами, рассуждал заумно, однако смысл был очевиден: хочешь идти прямо, загребай чуток влево. Ее переполняла радость, вот оно: сцепление случайностей! Ничего в жизни не происходит бесследно, не случается просто так, и чужая заумь, невзначай попавшаяся на глаза, может спустя годы спасти твою жизнь. Бутылочка, наконец, опустела.