— Хочешь, чтоб тебя снова одурачили?
— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил Модьун.
— Ты же не собираешься выполнять обещание, данное самым поганым сукиным детям, которые когда-либо жили на свете?
— Обещание есть обещание, — сказал Модьун и возбужденно добавил: — Эй!
Они схватили его.
— Ты никуда не пойдешь, — зарычал Руузб.
Они потащили его назад к спасательной шлюпке прежде, чем Модьун ясно осознал их намерения.
— Смотрите, друзья, — предупредил он тогда, — если вы не остановитесь, я вынужден буду использовать против вас свой метод воздействия.
— Хорошо, — вызывающе сказал Дуулдн. — Если ты сможешь применить его против нас, своих единственных друзей, тогда приступай.
— Но мое обещание… — неуверенно начал Модьун.
Дуулдн прервал его:
— Помнишь, ты когда-то спросил меня, что я делал до этой экспедиции? А я не хотел говорить?
Модьун помнил. Но это казалось не относящимся к делу.
— Ну? — спросил он.
— Хорошо, — сказал Дуулдн. — Я был охранником в госпитале для душевнобольных.
Больше он ничего не говорил.
Четверо людей-животных продолжали крепко держать Модьуна. Они вели его, подталкивая его сопротивляющееся тело, не обращая внимания ни на какие протесты, подзадоривая, чтобы он подавил их своей хваленой системой воздействия — и это было единственное, чего он не мог заставить себя сделать. Приятели подвели его прямо к стулу у пульта управления и насильно посадили, удерживая его там, пока он неохотно манипулировал приборами. Наконец они полетели назад к большому кораблю, который ждал их на орбите на высоте свыше 23 000 миль.
Проделав это, Модьун почувствовал возбуждение в контурах восприятия… Сверхбыстрая часть его мозга определила это возбуждение как сравнительно безобидное.
«У меня разыгрывается воображение… Они в отчаянии, потому что видят, как я улетаю. Может, следует задействовать другую систему, которая отреагирует, если мне будут как-то угрожать? Однако посмотрим, что будет дальше».
Да.
Сразу начались галлюцинации: он снова был в приемной дворца зувгайта. Держа в правой руке ручку, он склонился над книгой для записи посетителей. Каким-то образом ему удалось оценить значение происходящего. Системы восприятия его мозга, которым непрерывно кто-то мешал, сигнализировали, что все идет своим чередом.
Хорошо.
В своем воображении он действительно поставил подпись и даже начал выпрямляться, когда…
Модьун проснулся во мраке, вспомнил, что сказал Дуулдн, и понял: «Черт возьми! Мои друзья-животные обращаются со мной, как с ненормальным».
Его взволновало то, что он увидел: ведь во сне все шло правильно.
«Я был запрограммирован. Я результат расового усовершенствования». И до недавнего времени он никогда не использовал свой интеллект, чтобы перейти эти границы. Если это не сумасшествие, то что же?
Модьун лежал в полной темноте; теперь, когда его глаза привыкли к ней, он увидел, что находится в своей каюте на борту большого земного корабля. Он даже смог разглядеть фигуры двух своих спутников, скорчившихся на стульях рядом с кроватью. ‘Через некоторое время он узнал их — это были Руузб и Дуулдн. «Они охраняют меня». В груди его зародилось теплое грустное чувство. Грустное оттого, что он подозревал — его друзья почувствовали бы себя плохо, если бы последние мужчина и женщина сделали то, на что должны были решиться: ушли из жизни.
Он подозревал, что эта мысль была внушена его предкам, еще когда нунули много лет назад запрограммировали человека. Но он понимал, что сейчас правда об этом не имеет значения.
Внутри каждого мужчины есть тайная, ускользающая, упрямая, бессмысленная умственно-эмоциональная жилка, которая делает его самым отвратительным созданием в галактике.
С давних времен при малейшем удобном случае он полностью использовал преимущества любой случайности, чтобы подняться за счет других человеческих существ. Никакая политическая система не могла сдержать его. И не было предела его алчности.
Зувгайты правы. Человеческая раса должна исчезнуть.
С некоторым опозданием Модьуну пришло в голову, что, вероятно, эту цель внушили ему инопланетяне во время испытанного недавно головокружения. Возникшее у него ощущение, что все закончилось, было ошибочным. Внушенная иллюзия.
«Это была настоящая битва. Они победили, потом победил я. Теперь они отомстили, нанеся сокрушительный удар».
Обе расы никуда не годятся. Но, конечно, то, что делают с собой зувгайты, его не касается. Поэтому он должен отказаться от любого давления на них. Это очевидно.
Из темноты раздался голос Руузба:
— Дуулдн, мне кажется, наш друг проснулся.
— Уфф! — Человек-ягуар выглядел немного смущенным. Потом он неуклюже поднялся на ноги, собираясь включить свет… Модьун непроизвольно напрягся. Когда зажегся свет, он моргнул и зажмурился.
— Да, правильно, он проснулся, — сказал Дуулдн. Оба человека-животных подошли к кровати и склонились над ним.
Руузб сказал мрачно:
— Мы воспринимали твои мысли. Судлил показала, как держать связь с твоим разумом, прежде чем уйти на танцы. Пропащая твоя душа!
— Почему пропащая? — повторил Модьун механически. — Какие танцы?
Человек-медведь не обратил внимания на его вопросы:
— Судлил сказала, что ты сам справишься с их гипнозом. Для нее сделать это означало бы посягнуть на твои тайны.
— Правильно, — согласился Модьун. Он размышлял. — А что вы скажете насчет того, что она соединила вас со мной, умники? Это тоже посягательство.
— Она считает, что это наше дело, — объяснил Дуулдн с удовлетворением. — И у нас нет угрызений совести. Согласен, Руузб?
— Согласен, — возбужденно ответил человек-медведь.
— Слушай, друг, — сказал Дуулдн, — ты должен принять решение. Либо убить нас — так установила Судлил по нашей просьбе, — либо дать нам указание убрать последствия гипноза зувгайта из своей нервной системы. Готовься сражаться за свою жизнь.
Модьун сел на кровати и быстро оглядел полные решимости лица. Взволнованный увиденным, он сказал:
— Я должен буду активизировать свое восприятие, направив его против вас.
— Он убьет нас тем способом, о котором говорила Судлил, — сказал Руузб.
Он немедленно ударил Модьуна своим огромным кулаком в грудь. Удар оказался таким сильным, что у человека перехватило дыхание.
— Ради бога, — с трудом произнес он. И не смог закончить: в это мгновение Дуулдн нанес ему страшный удар по голове.
— Активизируй восприятие, чтобы избавиться от гипноза! — зарычал человек-ягуар.
— Послушайте, — пронзительно завопил Модьун, — это нечестно!
Кулак Руузба попал ему прямо в челюсть, и человек издал странный звук.
— Это несправедливо, — пробормотал Модьун.
— Их бессмертие — вот несправедливость. — Дуулдн остановился, чтобы нанести предательский удар в живот. — Активизируй восприятие!
Модьун начал защищаться. Позже он был удивлен, обнаружив, что стоит на коленях у двери, а Руузб душит его и кричит:
— Активизируй восприятие, ублюдок!
Наконец Модьун несколько неопределенно предположил, что внушение, вероятно, может принимать разные формы. Такой метод был весьма убедительным.
Примерно через минуту после своего открытия он оказался на полу; Дуулдн сидел верхом на его ногах, а Руузб коленями прижимал его бицепсы. Человек-медведь уже поднял кулак и, казалось, намеревался нанести сокрушительный удар прямо в лицо Модьуна.
Это было слишком. Человек съежился.
— Не бейте меня! — взмолился он. — Я сделаю все, что хотите.
В уголке его оглушенного мозга возник очаг удивления. Он думал о том, что зувгайты, наверное, никогда не рассчитывали, что кого-нибудь будет заботить судьба человеческого рода.
Кулак, занесенный над ним, опустился.
— Хорошо, активизируй восприятие.
Модьун сделал это, а потом вздохнул:
— Это все равно неправильно, но дело сделано.
Его подняли на ноги. Обнимали и целовали. Руузб чуть не плакал. Он стиснул Модьуна в объятьях.
— Парень, это самое трудное, на что я когда-либо решался. Но теперь, — он перевел дух, — ты должен закончить еще одно дельце. Четыре миллиарда людей решили, что жизнь не стоит ломаного гроша, так?
Модьун ждал. Он чувствовал, что от него не ждут ответа. И действительно человек-медведь продолжал:
— Поэтому ты, наверное, думал так же, уходя в себя и помогая гипнозу зувгайта. Правильно?
Это была правда.
— Поэтому мы, как твои друзья, должны были действовать, чтобы убедиться, что ничего плохого не случится, — сказал человек-медведь. — Теперь слушай. Ты ведь хочешь, чтобы эта женщина забеременела в следующие несколько недель? Кстати, мы останемся здесь, чтобы убедиться, что все сделано как следует; а если ты не согласен, мы побьем тебя сильнее, чем в этот раз.
— Ннуу… — протянул Модьун с сомнением. — Я думаю, это будет правильно. Кроме того, она моя жена.
Модьун смеялся и танцевал. Все люди-животные вокруг него весело плясали. Он был самым свободным из них. Раньше его двигательные центры имели сознательные ограничения, а теперь они куда-то исчезли. Ритмичная музыка звучала в его ушах и побуждала тело к движению. Результатом был быстрый, но удивительно изящный танец.
Он ловко продвигался в толпе, пока наконец, еще раз закружившись, не оказался лицом к лицу с женщиной и не подхватил ее в тот самый миг, когда она, засмеявшись, повернулась к нему.
Она была счастлива и смеялась, когда он обнял ее, полностью отдаваясь танцу.
И тут впервые за все время она посмотрела ему в лицо.
Глава XXXVII
И снова давняя мысль — или, скорее, новое соображение на ту же тему — промелькнула в мозгу Модьуна: «Все это очень убедительно».
Он машинально отметил ее, когда она пришла ему в голову.
И в то же мгновение он с ужасом понял: все это недостаточно убедительно. Его колебания отразились тенью сомнения на лице женщины. Они все еще продолжали танец. Иллюзия — как сейчас воспринимал ее Модьун — удерживала его.
Хотя он больше не верил в нее. Он с нетерпением ожидал пробуждения истинного восприятия. И не был особенно удивлен, когда следующее проявление его «я» явилось перед ним не в реальности, а в новой галлюцинации: из всех людей ему вспомнился Банлт, человек-крыса, и он вдруг увидел себя стоящим с ним лицом к лицу. Банлт неуверенно и робко обратился к нему:
— Моя… философия? Какая философия?
Так они когда-то стояли вдвоем — могучий человек и поджарый человек-крыса — в сверкающем мраморном вестибюле здания суда на Земле, и Модьун объяснял, что философия — это причина действий. Поэтому…
— По какой причине вы украли этот злосчастный автомобиль?
— Я говорил вам: я представил, что получил столько же прав…
Банлт замолчал, беспомощно глядя на него; он так и стоял, протянув к человеку руки и ожидая чего-то.
— Тогда получается, что в этом мире, созданном людьми, люди-гиены смогли взять на себя законное управление планетой, а остальные люди лишь втягиваются в раздоры из-за незначительных нарушений равенства, если им случится их заметить?
Человек-крыса моргал.
— Эй, — сказал он. — Разве я это говорил?
И удивленно посмотрел на Модьуна.
Когда Банлт замолк, его силуэт и вестибюль суда померкли, как изображение на экране.
Хотя Модьун находился во власти галлюцинации, сейчас ноги твердо держали его тело. Он терпеливо переносил это состояние, убежденный, что его мозг, все еще преодолевая сопротивление, стремится окончательно проснуться. Короткий диалог между Банлтом и Модьуном, не имевший места в реальной жизни, был еще одной попыткой зувгайтов ослабить человека. Они еще раз показали ему, что человек и его разумные животные — неисправимо испорченные и нелогичные существа.
«Действительно, — подумал Модьун, — положение человека в социуме на протяжении столетий было значительно хуже, чем продемонстрировал Банлт. За обычным протестом по поводу чьих-либо льгот таится эгоцентричное безумие».
Импульс затаившейся перед прыжком пантеры. Если в запрограммированной промывке мозгов случалась пауза — а это иногда бывало; если хотя бы на миг перед ждущим безумцем открывался торный путь, он устремлялся по этому пути, что бы ни вело его — желание царствовать, деньги, имущество, власть; какими бы путями — с помощью убийства, пыток или арестов всех противников без разбора — он должен был получить желаемое.
А женщина хотела быть именно здесь, рядом с божеством, как бездумная принцесса, никогда не спрашивающая, как человек достиг такого положения, требующая только, чтобы он был на вершине… и делал все необходимое, чтобы оставаться там.
Мужчины и женщины, не успевшие воспользоваться моментом, расстроенные и нетерпеливые, дожидались своего шанса.
Зувгайты правы. Человеческая раса недостойна того, чтобы существовать…
Модьун не удивился тому, что это больше не волновало его. Он начинал постепенно осознавать изменения в самом себе.
Вся эта борьба… тянулась так долго. Враги его были безжалостны и полны решимости. Они сами навязали ему новую программу действий, начиная с чисто рефлекторного обострения защитных функций его организма для защиты от людей-гиен… для преодоления невероятной опасности в грандиозной битве с черной дырой… и теперь, наконец, путем беспощадного нападения на него как на личность.
«Тупые идиоты, — думал Модьун, — они превратили меня в воина так, что я и не заметил».
Когда он подумал так, его сознание прояснилось.
Он увидел, что стоит перед прозрачной дверью дворца Зувга. Вокруг была тишина.
«Конечно, — подумал он, — что же еще?»
Он только что прибыл.
В первые мгновения после его прихода сюда зувгайты предприняли коллективную попытку контролировать его разум. И все эти ужасные секунды его мозг и его способности, так прекрасно усовершенствованные нунули, вели молчаливую битву за выживание на уровне подсознания, где, увы, обычно действует человек.
Бесконечность скрытых глубинных сил человеческого разума, приведшего людской род на край пропасти, с никогда ничего не спрашивающей и со всем соглашающейся глупостью мгновенных настроений, была причиной того, что мужчина и женщина теперь стояли одни перед лицом вечности…
Модьун вновь оглядел горный пейзаж, посмотрел на двери и заглянул внутрь себя. У него не осталось никаких сомнений. Он чувствовал, что все происходящее реально. «На этот раз я здесь».
Оставалось только решить вопрос о его будущем.
Модьун не спеша открыл дверь и вошел в приемную. Хозяин нунули, который ждал за конторкой в двадцати футах, протянул ручку и показал на книгу для регистрации гостей.
Модьун взял ручку, наклонился и твердо, без колебаний, расписался. Он написал:
«Модьун, человек с Земли, находится здесь, чтобы обсудить условия постоянного мира, которые победитель в битве диктует побежденному врагу…» Лишь когда он написал эти слова, он заметил, что они, по существу, являются полным отрицанием его жизненной философии. «Ну и что же, — подумал он, — твои чувства изменились. Ты и в самом деле стал другим».
Его чувства свидетельствовали о том, что любая раса сделает нее возможное, чтобы выжить. Учитывая это, несогласные личности могли сколько угодно дожидаться, пока общее развитие уничтожит неприятные черты, возникающие в результате эволюционного приспособления расы к окружающей среде. Но человеческий род никогда не согласится с таким качественным ограничением.
Раса принимала жизнь.
Да, это было иное чувство. Да, да, да, да.
После минутного размышления Модьун еще раз взялся за него и добавил к уже написанному: «чтобы жить и действительно давать жить другим».
Он подчеркнул ключевую мысль: «действительно».
Потом Модьун выпрямился в полный рост, осознавая, что испытывает неизведанное прежде чувство своеобразного ликования — ведь процесс письма не повлек за собой никаких последствий.
— В какую дверь? — спросил Модьун, и его голос громко прозвучал в тишине приемной.