Эмиля и остальных Ансоберт и Йори нашли в холле, на лестнице. Племянник директрисы, Хару и Оберон стояли и живо обсуждали что-то, то и дело косясь на Кловиса, задумчиво прогуливающегося у дверей. Молодой актёр то и дело поправлял белоснежный шарф и смотрел на ливень за окном, словно прикидывая, стоит ли соваться на улицу.
Хару сосредоточенно следил за «ангелочком», не веря, что человек с подобной внешностью мог сотворить что-то плохое. Хотя… если вспомнить старые фильмы, там частенько за прелестной внешностью скрывалось чудовище. Что, если и к Кловису подобное применимо? Тем более что он – актёр, и может изобразить всё, что только пожелает…
- Он идёт на улицу! – неожиданно шепнул Эмиль. И в самом деле: повязав шарфом голову, кудрявый «ангел» бросился на улицу. Выждав несколько секунд, чтобы не столкнуться с ним на выходе из академии, доморощенные детективы кинулись следом.
Кловис шёл уверенно, не оглядываясь, словно даже не думал о том, что за ним могут следить. Это внушало Хару некоторое доверие: по крайней мере, если бы «ангел» замышлял что-то преступное, он бы хотя бы один раз обернулся, дабы проверить наличие «хвоста». Ведь так это называется в детективных фильмах?
Старший из близнецов зажмурился. Нужно просто представить, что это просто фильм, и ничего больше. Да и потом, что страшного может случиться? Даже если на минуту допустить, что Кловис в сговоре с Эдуардом, и сейчас заманивает их в западню, разве они впятером не справятся с двумя преступниками?
- Куда он идёт? – обеспокоенно шепнул Оберон, прикрывая лицо: очередной порыв ветра расшвыривал во все стороны ледяные дождевые капли. Под ногами чавкала грязь. Сколько времени уже продолжался этот жуткий ливень? И почему он никак не прекратится?
- Я-то откуда знаю? – буркнул Эмиль. – И вообще, говори потише! Ты его спугнёшь.
- Ты что, всерьёз думаешь, что он нас не заметил? – фыркнул Оберон, но его никто не слушал.
Тем временем Кловис свернул за угол здания. Словно вспомнив о любимом приёме всех шпионов, Эмиль прижался спиной к стене и выглянул из-за угла, прежде чем шагнуть туда: не иначе, как хотел убедиться в отсутствии там Эдуарда с ножом, пистолетом или ещё чем жизненно опасным наперевес.
Дорога петляла между растущих за зданием академии деревьев, уходя куда-то вдаль. Хару уже подумал, что Кловис хочет сбежать, но тот неожиданно юркнул куда-то вбок. Переведя взгляд туда, куда направлялся «ангел», старший из близнецов увидел старую часовню.
В потоках дождя это здание, окружённое гнущимися к самой земле деревьями, казалось ещё более зловещим, чем оставшаяся позади академия. Казалось, часовня и сама вот-вот согнётся, рухнет, не выдержав напора стихии: скрипели старые деревянные стены, давно насквозь прогнившие. Лишь дверь была сделана на совесть: крепкая, из какого-то тяжёлого даже на вид дерева. Над нею нависало сломанное дерево, еле держащееся на какой-то слабой опоре. Часовню окружали строительные леса: видимо, здесь всё же планировалось провести реставрацию…
Легко перескочив через завалы у порога и с видимым усилием сдвинув тяжёлую дверь, Кловис скрылся внутри. Племянник директрисы остановился, и следом за ним встала вся компания.
- И мы пойдём за ним? – Оберон с нескрываемой опаской уставился на часовню. Хару, прикрыв лицо рукой от налетающего ветра, плотно сжал губы: ему не хотелось даже приближаться к пугающему старому зданию.
- Если мы будем тут просто стоять, мы не узнаем, зачем он туда пошёл! Давайте, скорее! – Эмиль бросился вперёд, даже не собираясь скрываться: видимо, горе-сыщик намеревался застать Кловиса за неким компрометирующим делом, и никак иначе. Но, с другой стороны, разве просто так кто-то сунется в эту старую часовню, где давным-давно не ступала ничья нога? И, если это простое любопытство, то почему бы не подождать хотя бы более спокойной погоды?
Хару вслед за остальными вошёл в часовню и огляделся. Пусть снаружи она казалась почти совсем разрушенной, в ней ещё сохранились старые скамьи, алтарь, почти стёршиеся фрески на стенах… Наверное, их рисовали сами члены семьи Альдкруа. Старший из близнецов Хигаши не знал, отчего вдруг так решил: просто это казалось единственно верным предположением.
- И где он? – недоумённо покрутил головой Ансоберт. И впрямь, «ангел» будто оказался очередным призраком академии: растворился, исчез, будто и не заходил только что в часовню у них на глазах. Йори поёжился: ему это место не нравилось.
- Так… - Эмиль почесал подбородок. – Наверное, нас всё-таки заметили. Здесь, наверное, где-то есть потайной ход… Давайте, если поищем, то точно найдём его!
Компания доморощенных детективов двинулась вглубь часовни, намереваясь начать обыск, когда за спиной послышался громкий скрип, затем – стук. Не сразу до Хару и остальных дошло, что это скрипит дверь часовни, они лишь успели заметить мелькнувший в проёме белый шарф.
- А ну стой! – Эмиль бросился к двери, но запнулся о какой-то выступ на полу и тотчас шлёпнулся на четвереньки. Остальные еле успели затормозить в проходе, дабы не споткнуться о собственного товарища. Тем временем снаружи вновь послышался скрип, затем – грохот.
- Уйдёт! – племянник директрисы, не обращая внимания на разодранные на коленях брюки и ссадины на ладонях, бросился к двери и толкнул её плечом. Та не поддалась, и Эмиль с видимым недоумением пихнул её ещё раз.
- Дай я! – Ансоберт с разбегу пнул дверь, но та лишь совсем чуть-чуть приоткрылась. Выглянув в получившуюся щель, Хару побледнел: то самое дерево, нависавшее ранее над дверью, рухнуло окончательно, перекрыв выход. Вряд ли оно упало само: до того его опора держалась относительно крепко…
- И что нам делать? – резко побледнел склонный к панике Оберон. – Что?
========== Глава XXXXI: В западне ==========
Первым взял себя в руки Эмиль: строго оглядев присутствующих, он нахмурился.
- Выбираться надо, вот что! Тут стены еле держатся. Мы скорее их сдвинем, чем эту чёртову дверь.
- Ты сдурел?! – покрутил пальцем у виска Хару. – Ну сделаем мы стене дыру. И через секунду вся часовня рухнет нам на голову. И тогда мы уж точно не выберемся.
- Так… - Оберон тем временем перевёл дыхание и попытался оценить обстановку. – Окна тут слишком узкие, и они высоко, мы через них не выберемся. А дверь намертво заблокирована…
- Почему сразу «намертво»? – не терял оптимизма Ансоберт. – Я же её немного сдвинул. Если мы все поднапряжёмся, будем толкать её разом, то…
- … То всё равно не сдвинем это поганое дерево! – Эмиль хлопнул себя ладонью по колену. Ему нравилась роль детектива, но быть жертвой – это для него было как-то слишком. – Давай всё-таки посмотрим, что там с окнами. Вдруг хотя бы одного сможем выпихнуть? Например, Хару или Йори – они тут самые тощие. Давайте, быстрее, а то вдруг он сбежит, пока мы тут сидим!
- А если и не сбежит, то какие у нас доказательства, что он связан с убийствами? – попытался рассуждать логически Ансоберт. Постепенно горе-детективы, умудрившиеся угодить в подобную ловушку, успокаивались: в конце концов, их жизням ничего не угрожало, а если их будут искать, то рано или поздно обязательно заглянут в часовню… Правда, при мысли, что они, возможно, останутся в этом жутком месте ночевать, Хару мигом перестал заниматься самоуспокоением. Тем более что племянник директрисы уже с прежней деловитостью отвечал Ансо:
- Что он связан с убийствами, доказательств нет. Но! Он каким-то образом выбил опору, из-за чего упало то сломанное дерево, он заманил нас в часовню и запер внутри! Будь тут замок, ему не пришлось бы возиться с деревом, но, к сожалению, замок тут сняли ещё до того, как хотели начать реставрацию: он всё равно не работал.
Пусть болтовня Эмиля и казалась по-прежнему беспечной, он не забывал заниматься делом: вцепившись в одну скамью, он принялся, сцепив зубы, пытаться сдвинуть её с места. С помощью Хару, Ансоберта и Оберона дело пошло быстрее: тяжёлая деревянная скамья со скрипом поддалась. Хорошо, что она не была, как это иногда бывает, прибита к полу, иначе бы хлопот уж точно было в раз больше…
Йори стоял в стороне, не принимая участие в мероприятиях по спасению их шкурок. Ему почему-то всё это казалось неважным, далеко не первостепенным. Младший из близнецов медленно двинулся в глубь часовни, вглядываясь в полумрак. Почти совсем темно: сквозь узкие грязные окна не пробивается свет. А если ещё и чуть сощуриться, то вовсе кажется, что часовня не заброшена: тают в темноте сколы и трещины, совсем неразличимы становятся фрески…
- Давайте, Хару, Йори! Кто-нибудь, лезьте наверх, к окну! – скомандовал Эмиль. Старший из близнецов Хигаши с сомнением покосился на скрипящую всеми своими дощечками скамью:
- А она не развалится?
- Развалится – значит, мы тебя поймаем! Давай, лезь! – подтолкнул Хару племянник директрисы, жаждавший как можно скорее выбраться, поймать Кловиса и устроить тому допрос с пристрастием. Старшему близнецу ничего не оставалось, кроме как взгромоздиться на шаткую скамью и потянуться к окну.
То было настолько грязным, что стекло казалось не прозрачным, а скорее серо-коричневым. Поборов брезгливость, Хару торопливо вытер стекло рукавом и уставился на улицу. Пролезть в ту щель, какую представляло из себя окно, он не смог бы даже при отсутствии стекла, но старший из близнецов Хигаши всё же надеялся… на что? Он и сам толком не мог объяснить.
Скамья под ногами раскачивалась, ходила ходуном, и в какой-то момент Хару почувствовал себя эдаким цирковым наездником на непокорной лошади. Покачнувшись, он едва не упал, но всё же успел вовремя ухватиться за выступ стены. Схватившись же, он тут же вскрикнул.
- Что там?! – нервно воскликнул Оберон, снова начиная впадать в панику.
- Заноза, - буркнул Хару, снова бросая взгляд на улицу. Краем глаза он заметил движение, и тотчас воскликнул:
- Там кто-то есть! Снаружи!
- Кто?! – от избытка чувство Ансоберт подпрыгнул: от всего аристократического воспитания и обычной для него сдержанности не осталось и следа. – Это Кловис?!
- Нет… - Хару прищурился. – Кажется, Эдуард! Эй! Мы здесь! Нас заперли!
- Посмотри сюда! Слышишь?! Позови помощь! – принялся кричать Эмиль, вскакивая на ту же самую многострадальную скамью и отпихивая Хару от узкого окна.
Крики на заднем плане, попытки привлечь к себе внимание – всё это казалось Йори незначительным. Он сделал шаг вперёд, приближаясь к алтарю. Младший из близнецов уже видел там, возле алтаря, человеческую фигуру; не зная, видят ли её остальные, Йори решил сам поговорить с явившимся призраком.
То была женщина – не молодая, но и не старуха; длинное чёрное платье, склонённая в немом почтении голова, сложенные на груди руки. Лица не было видно, но парнишка знал: она плачет.
Тем временем женщина обернулась: до того она словно не слышала ничего, что происходило в часовне. Мир вокруг плыл, как если бы она и Йори находились под водой. Откуда-то пришли на ум воспоминания – и младший из близнецов Хигаши назвал плачущего призрака по имени:
- Элинор?..
========== Глава XXXXII: Последняя исповедь ==========
Женщина-призрак смотрела на Йори без ненависти или страха, лишь с какой-то обречённой усталостью. Так глядят на того, кто сильно опаздывает на заранее запланированную встречу.
- Я ждала, Гильберт. Эржебет приходила ко мне, а ты – нет. Почему ты не приходил, брат? Ты забыл?.. Двадцать пятое сентября. Помнишь?..
Йори молчал, понимая: призрак видит в нём другого человека, того самого юношу с портрета. Лучше подождать, когда она скажет всё, что хочет, да и услышит ли она, если что-то спросить?.. Тем временем Элинор вновь закрыла лицо руками:
- Чёрная роза… Я думала, она растёт рядом со мной. Думала, будет правильно, если её сорвать. Но бабушка сказала: чёрная роза – ты. Чёрная роза – убийца Эржебет, не она. Я… Я – чёрная роза.
Почти бессвязные речи Элинор не давали понять, что она хочет донести до пришедшего к ней мальчишки. Призрачная женщина протянула руку, слегка касаясь его лба. Голова закружилась, замелькали воспоминания – то ли его, то ли чужие. И голос.
- Двадцать пятое сентября. Ты ведь помнишь?..
Обрывки воспоминаний хаотично мелькали, лишь изредка складываясь в полноценные картины. Сначала Йори увидел ту речку, что текла неподалёку от академии. На берегу стояли две старомодно одетых девочки. Странно: они были близнецами, но одна выглядела невинным ангелом, в то время как вторая, с точно такими же чертами лица, не казалась даже симпатичной. Быть может, дело во взгляде – тяжёлом, полном злобы?..
Девочка с тяжёлым взглядом улыбнулась, пусть её глаза и оставались ледяными и будто мёртвыми:
- Смотри, там цветы растут! Вон, у самой воды!
Девочка-ангелочек вытянула шею и чуть наклонилась вперёд, пытаясь рассмотреть, на что указывала сестра. Та тем временем изо всех сил толкнула двойняшку в спину – с каким-то животным остервенением, промелькнувшим во взгляде. Коротко вскрикнув, та кубарем покатилась по берегу реки, плюхнулась в воду.
Сквозь всё это прорезался голос Элинор – усталый, обречённый:
- Мне казалось, она – чёрная роза, не я. Я смотрела, понимаешь, смотрела, как она тонет – она не умела плавать. Эржебет утонула. Я убила её, Гильберт, я, не ты!
Мир вновь разбился на осколки, складываясь уже в другую картину. Столовая. За длинным столом заняты лишь несколько мест: бледная растрёпанная женщина, перебирающая чётки, строгий мужчина, нервно постукивающий пальцами по столешнице, та самая девочка с тяжёлым взглядом, во главе стола – статная пожилая дама с рубиновым ожерельем на тощей, длинной шее. Чуть в стороне же молча сидел тот самый молодой человек с портрета – тот, чей голос слышал Йори. Узник своей мастерской. Теперь отчего-то прояснилась картина: его не выпускали оттуда с тех пор, как родились Элинор и Эржебет. И все те картины, что остались без подписи художника – это его, а не чьё-то ещё, творчество.
- Ты ведь понимаешь, что совершил, Гильберт?! – воскликнула пожилая дама. – Твоя сестра погибла! Ведь это ты убил её, так ведь?!
- Я даже не видел, куда она ушла, - пытался оправдаться юноша
- Ты лжёшь! Ты всегда ненавидел наших настоящих детей, всегда! – строгий мужчина на мгновение стал похож на чудовище, готовое убить любого, кто случайно приблизится к нему, и Йори шагнул назад. И снова, снова этот обречённый голос:
- Они обвинили тебя, помнишь? Бабушка не хотела, чтобы убийцу судили. Она хотела, чтобы наша семья была самой лучшей, какая только может быть на земле. Она хотела, чтобы мы оставили после себя след в истории… Но и оставить преступника безнаказанным она не могла. Двадцать пятое сентября. Двадцать пятое…
И вновь осколки собрались в новую, на сей раз последнюю картину. Запертая дверь, стенная панель, забаррикадированная чем-то тяжёлым. И огонь. Стена огня, пожирающего старые холсты, пожирающего и тот мольберт с накинутой тканью, и того художника, что не смог выбраться из заброшенной комнаты…
Йори передёрнулся, когда его плеча коснулась рука Элинор. Женщина плакала:
- Бабушка говорила – он чёрная роза. Дурная, плохая. Но ведь это она говорила обо мне, не о нём. Я хотела детей, много детей, надеялась, что смогу, дав жизнь многим, искупить две смерти. Но потом… потом я зашла в старую мастерскую. Не знаю, зачем. И нашла картину… Та уцелела в огне. Я – и десять детей, десять девочек. Потому я хотела родить сына: я верила, что это просто ошибка. Я вылила на ту картину краску, но она исчезала, и тогда я сожгла холст. Но… первым моим ребёнком была девочка. Чёрная роза. Убийца. Она была больна, понимаешь? Больна, и убила остальных. Не ушла в лес. Мой муж убил её, запер в катакомбах. Она ещё там, понимаешь? Моя дочь – она плачет там, под землёй, под камнями, под водой…
Йори молчал, вслушиваясь в сбивчивую, не всегда понятную речь призрака. Словно на исповеди, Элинор говорила – и с каждым словом её голос затихал, будто отдаляясь:
- Чёрная роза – я, чёрная роза – моя дочь, чёрные розы – те, кто был после нас. Отравленная кровь, чёрная, как розы. Сейчас ядовитый цветок среди вас, последняя роза отравленного куста. Останови безумие, останови его, не ты – чёрная роза, не ты, Гильберт, не ты…