Если это действительно так — а сомневаться в этом почти не приходится, — значит, я на грани провала. Эти лысые дьяволы наблюдательней, чем я думал. Или просто я — скверный артист. В любом случае нужно быть сдержанней и тщательнее следить за своими гримасами и эмоциями.
И еще один интересный факт: оказывается, родной дядя Костырина — генерал МВД. Работает в каком-то главке. Толком ничего выяснить не удалось, но думаю, что Костырин и его банда давно бы уже парились на нарах, если бы не этот прыщ в погонах. Постараюсь побольше выяснить об этом дяде. Возможно, он как-то замешан в…»
Андрей на секунду остановился и, поколебавшись, дописал:
«…во всех этих грязных делах».
14
— Странно, — тихо проговорила Ника.
— Что? — поднял брови Андрей.
— Мы встречаемся второй раз, а у меня такое ощущение, будто я знаю тебя всю жизнь.
Андрей пожал плечами:
— Бывает. Это называется дежавю.
Они медленно шли по вечерней улице, вдыхая свежий влажный запах просыпающейся земли. Днем была оттепель — наконец-то наступила настоящая весна.
Если Марина была похожа на Клаудию Шиффер, то Нику можно было сравнить с Кейт Мосс. Правда, лицо у нее было потоньше, волосы потемнее, а глаза — карие, почти черные.
Поскольку Андрей молчал, Ника вновь заговорила:
— Хорошая погода, правда?
— Угу. Неплохая.
— А вы давно дружите с Димой?
— Давно.
Ника искоса посмотрела на Андрея и едва заметно улыбнулась:
— А правда, что вы с ним когда-то устроили заплыв в Неве?
— Да, правда.
— Из-за девушки, да?
Андрея стала утомлять болтовня Ники, и вместо ответа он лишь неопределенно кивнул. Он был раздражен из-за того, что не мог достать Из кармана фляжку и хлебнуть коньяка. Вернее, мог, но делать это в присутствии Ники было как-то стыдно.
Несколько минут они шли в молчании. Ника остановилась.
— Ну вот мы и пришли, — сказала она. — Это мой подъезд.
— Так быстро? — машинально проговорил Андрей, закуривая новую сигарету.
— Да. Я же говорила, что живу рядом. — Она помолчала, затем робко спросила: — Поднимешься ко мне?
— К тебе?
Ника кивнула:
— Да. У меня родители за границей, работают по контракту. Их не будет еще два месяца.
— Значит, ты живешь одна?
— Да. Ты поднимешься?
— В принципе, можно. Только, наверное, нужно что-то купить? Коньяк, водку?
— Не надо ничего покупать. У папы шикарный бар, хотя сам он почти не пьет.
— Ясно. Ну тогда закуски?
Ника улыбнулась и тряхнула каштановыми локонами:
— И закусок не надо. Я же говорю — все есть. Ну что, пойдем?
Андрей пожал плечами:
— Пошли.
Ника двинулась было к подъезду, но вдруг остановилась.
— Ты это так сказал… — прошептала она и закусила губу.
— Как? — не понял Андрей.
— Как будто тебе не особо хочется. Как будто я тебя заставляю.
Андрей усмехнулся:
— Глупости.
— Значит, тебе… хочется?
— Конечно!
Ника посмотрела на него из-под пушистой челки и улыбнулась:
— И не только из-за папиного бара?
— Какие глупые мысли лезут тебе в голову!
— Да, наверное. Тогда… — Она положила ладонь Андрею на плечо и посмотрела ему в глаза. — Поцелуй меня, пожалуйста. Здесь и сейчас. И тогда я пойму — нужно нам идти наверх или нет.
Андрей отбросил сигарету, обнял Нику за талию, притянул к себе и нежно поцеловал в губы.
Ника улыбнулась:
— Вот так. Теперь мы можем идти.
Двухкомнатная квартира, в которой Ника жила с родителями, была очень мило обставлена. Деревянные резные полочки, такой же резной шкаф, а на дверце — что-то вроде мозаики, изображающей пастушка со свирелью и его подружку, сидящих под сенью деревьев На берегу реки.
— Красиво, — сказал Андрей, указав на шкаф.
Ника кивнула:
— Да, очень.
— Антикварный, что ли?
— Девятнадцатый век. Папа нашел его на свалке и отремонтировал. Вот это кресло — тоже оттуда. Между прочим, подлокотники — из красного дерева.
Андрей с интересом осмотрел кресло.
— Располагайся! — с радостной улыбкой сказала Ника. — Можешь сесть на диван!
Андрей присел, слегка поерзал и с усмешкой проговорил:
— Такое ощущение, что я сижу на картине Рембрандта.
— Успокойся. Диван — самый заурядный, купленный в магазине «Итальянская мебель». К тому же довольно потертый. Ты что будешь пить?
— Я буду пить… А что у тебя есть?
— Я ведь говорю — все.
— Тогда бутылочку «Жигулевского». А лучше — две.
Ника растерянно захлопала ресницами.
— Шучу, — успокоил ее Андрей. — Давай виски или джин. И водичку не забудь.
Ника кивнула и направилась к бару. Пока она доставала бутылки и бокалы, Андрей, оглядел стены. Обои в комнате были зеленые с золотым узором. Он видел такие в Ливадийском дворце, лет пять назад, когда путешествовал с матерью по Крыму. На стенах висели картины в золоченых рамах. Все они были писаны маслом, темные, величественные и «академичные». Ника поставила на журнальный столик бутылки и бокалы, перехватила взгляд Андрея и спросила:
— Ну как тебе?
— Богато, — похвалил Андрей.
— Мой папа — большой любитель роскоши. Но на настоящую роскошь денег, конечно, нет, поэтому он создал искусную имитацию. Вот, видишь эту картину? — Ника показала на морской пейзаж.
— Ну.
— Папа специально попросил знакомого художника написать что-нибудь под Айвазовского. Оба мучились почти полгода. Один — рисовал, второй — критиковал. Но получившееся превзошло все ожидания.
— Правда?
— Да. Между прочим, один бизнесмен предлагал папе за эту картину пятнадцать тысяч долларов.
— А он?
— А он отказался. Этот художник… папин друг… умер три года назад. И картина дорога папе как память.
— Понятно, — кивнул Андрей, которого вся эта трепотня про художника и его картину нисколько не растрогала. Он взял бутылку виски, разлил напиток по бокалам, затем, не спрашивая Нику, разбавил и ее и свой виски водой. Протянул один Нике.
— Держи!
Она послушно взяла.
— За мир во всем мире, — сухо сказал Андрей, чокнулся с Никой и залпом осушил бокал.
Ника сделала глоток.
— У тебя курить-то можно? — поинтересовался Андрей. И, не дожидаясь ответа, достал из кармана сигареты. Закурив, он вдруг спросил:
— Послушай, а что ты делала в баре?
— Там, где мы познакомились? В «Серебряной вобле»?
— Ну да.
Ника пожала плечами:
— Так, ничего. Просто зашла с подружкой.
Андрей усмехнулся:
— Тебе нравятся бравые парни с бритыми затылками и со свастикой на рукаве?
Взгляд Ники стал слегка растерянным.
— Мне показалось, что они твои друзья, — тихо сказала она. — А свастику я не видела.
— А если бы увидела? Ты что, ушла бы из бара?
Ника неопределенно пожала плечами:
— Не знаю. Вообще-то я далека от политики. Я вообще ею не интересуюсь.
— Зря, — усмехнулся Андрей. — Если ты не интересуешься политикой, она заинтересуется тобой. Неужели тебя не удивили черные рубашки и бритые затылки? А эти лозунги на стенах?
— Каждый одевается, как хочет, и дружит, с кем хочет, — слегка нахмурившись, сказала Ника. — В гриль-баре «Американец» все посетители сидят в ковбойских шляпах. Ну и что? И потом, я слышала краем уха их разговоры. Они ничего не говорили о фашизме. Только о патриотизме.
— Патриотизм — последнее прибежище негодяев! — вспыльчиво сказал Андрей.
— А Бернард Шоу сказал: «Здоровая нация не ощущает своей национальности, как здоровый человек не ощущает, что у него есть кости».
— Что ты этим хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что раз сейчас так много говорят о патриотизме и национальной идее — значит, с нашей нацией не все в порядке. Она больна. А если человек болен — нужно лечить болезнь, а не замалчивать ее. — Ника откинула со лба прядь волос и, слегка покраснев, добавила: — Извини. Это мой папа любит разглагольствовать на такие темы. Вот я и понаслушалась.
Андрей яростно поиграл желваками. Ника раздражала его все больше. Он посмотрел на ее тонкую руку, перевел взгляд на длинные изящные пальцы и вдруг спросил:
— И часто вы так делаете?
— Что — «это»? — не поняла Ника.
— Шляетесь по барам и снимаете мужиков.
— Я… не понимаю…
— Брось, — нетерпеливо, дернул щекой Андрей. — Я ведь тебя насквозь вижу. Сейчас ты скажешь, что тебе не нравятся молокососы и очкастые интеллигентки. Ты любишь парней крутых, подтянутых и сильных! А бритый мужской череп — это так сексуально, что у тебя при одном его виде дыхание останавливается! Ну как, угадал я или нет?
Ника закусила губу и нахмурила брови.
— Странно, — проговорила она.
— Что странно?
— Ты показался мне хорошим парнем. Видно, я и впрямь не умею разбираться в людях.
Андрей слегка покраснел.
— Мне кажется, тебе лучше уйти, — так же тихо и спокойно сказала Ника.
— Ника, я…
— Не бойся, я не обиделась. Видно, тебе очень не везло с девушками, поэтому ты такой… озлобленный. Но это ничего. Все устроится, и ты снова будешь хорошим. Когда это случится — позвони мне.
— Я…
Ника покачала головой:
— Не надо, не говори ничего. Просто встань и уйди.
— Да, конечно.
Андрей встал и, ни слова не говоря, направился в прихожую. Ему вдруг захотелось, чтобы Ника окликнула его, попросила остаться. Но она ничего не сказала, и Андрей, проклиная себя за тупость и хамство, вышел из квартиры.
Покинув квартиру Ники, он сел на скамейку возле подъезда, достал из кармана фляжку и сделал несколько хороших глотков. Коньяк горячей волной прокатился по пищеводу. Андрей закрутил фляжку и спрятал ее в карман. На сегодня, пожалуй, хватит.
При свете фонаря он посмотрел на часы. Стрелки показывали девять тридцать. Андрей смутно припомнил, как Костырин бубнил на ухо Бутову что-то насчет «вечерней встречи». Андрей тогда не обратил внимания на этот бубнеж, а сейчас призадумался. Что это за вечерняя встреча? С кем? А может, сейчас, в этот самый момент, Костырин и впрямь с кем-то встречается? С кем-то, кто сможет приоткрыть завесу тайны над темными делишками «России для русских».
— Так какого черта я здесь сижу? — строго сказал себе Андрей. Он резко встал на ноги, и тут его слегка повело. Алкоголь, которым он накачивался весь вечер, давал о себе знать. Андрей поморщился и сказал громко, вслух: — С этим дерьмом надо завязывать!
Слева послышался какой-то шорох. Андрей быстро обернулся. Маленькая собака-дворняга стояла возле ободранного куста сирени и испуганно смотрела на Андрея. Он глянул на ее черные глаза-«бусинки», ухмыльнулся и сказал:
— Что, осуждаешь? Понимаю. Я сам себя осуждаю. — Андрей провел пальцами по лицу, словно смахивал невидимую паутину, и нахмурил брови. — Что-то во всем этом не так. Что-то я делаю неправильно. Не знаешь что?
Дворняга попятилась.
— Не знаешь, — вздохнул Андрей. — Ну ничего. Приду домой и все обдумаю. А пока… — Морщинки на его лбу расправились. — Схожу-ка я к штабу. Посмотрю, все ли там в порядке. А то вдруг забрались какие-нибудь подонки и украли портрет Сталина. Костырин этого не переживет!
Эта мысль рассмешила Андрея, он засмеялся, потом встал со скамейки и, продолжая хмыкать и усмехаться, пошел прочь со двора.
Как только за Андреем закрылась дверь, Ника протянула руку к телефону и сняла трубку. Она уже стала набирать номер, как вдруг передумала и снова положила трубку на рычаг. Некоторое время она сидела в молчании, размышляя о чем-то. Потом снова взяла трубку и набрала номер.
— Слушаю, — глухо проговорил в трубку мужской голос.
— Дима, это я, — сказала Ника. — Он только что ушел.
— Куда?
— Не знаю. Думаю, что домой.
— Хм… Домой, значит.
— Да. Он очень пьян. Он почти не стоит на ногах.
Костырин помолчал, затем спросил:
— Что он говорил?
— Ничего особенного. Говорил о том, что ненавидит «черных», и все такое.
— Как думаешь, искренне?
Ника нервно закусила губу и поплотнее прижала трубку к уху.
— Думаю, да… — тихо сказала она. И затем повторила уже более уверенным голосом: — Да, искренне. Похоже, у него к ним какие-то личные счеты.
— О чем еще он говорил?
— О том, что не любит слабаков и интеллигентиков. Что спасти Россию могут только сильные и уверенные в себе парни.
— Вот как? Что ж, отлично. Спасибо, что позвонила.
— Не за что.
— Не расслабляйся, — строго сказал Костырин. — Продолжай и дальше его прощупывать. Что-то в нем не так, хотя… Хотя я могу и ошибаться. В любом случае я рад, что мои опасения не подтвердились. Все, отбой. Отдыхай.
— Пока! — сказала Ника и положила трубку.
15
К штабу подкатил микроавтобус. Андрей увидел это еще издалека и остановился. Из микроавтобуса выбрался высокий человек. Андрей подошел поближе и спрятался за дерево. Человек сделал несколько шагов по направлению к штабу, и свет фонаря упал ему на лицо. Это был Бутов. Он открыл ключом дверь, повернулся к микроавтобусу и махнул рукой. Из него вышли еще двое. Когда они оказались под фонарем, Андрей узнал и их. Первый был Костырин, второй — Сергей Серенко. Бутов распахнул дверь, и все трое вошли в штаб.
— Интересно… — задумчиво прошептал Андрей. — Что это мы здесь делаем на ночь глядя?
Он хотел было выйти из своего укрытия и войти в «штаб» вслед за своими «братьями по оружию», но передумал. В данной ситуации полезнее будет понаблюдать.
Минуты тянулись томительно. Несмотря на наступившую весну, ночи еще были по-зимнему холодные. Андрей совсем озяб.
«Чего я жду? — с тоской подумал он. — Трое ублюдков сидят в штабе. Ну и пусть себе сидят. Может, они там в карты играют. Или любовным утехам предаются. Я-то здесь при чем? Почему я должен страдать? Если любопытно, надо просто пойти и посмотреть, что они там делают. Ну в конце-то концов не убьют же они меня! Я их «брат по оружию»! Все, иду!»
Андрей шагнул из-за дерева, и тут дверь штаба снова отворилась. Первым вышел Костырин. Он внимательно и цепко огляделся по сторонам. Андрей едва успел юркнуть за дерево. По-видимому, ничего подозрительного Костырин не заметил. Он повернулся к открытой двери и махнул рукой. Затем посторонился.
Из штаба вышли Бутов и Серенко. В руках у них были спортивные сумки, набитые чем-то громоздким и (судя по тому, как скорчились бритоголовые) тяжелым. Серенко споткнулся и брякнул сумкой о крыльцо.
— Тс-с-с, — зашипел на него Костырин, быстро оглядывая двор. — Не греми!
— Да ладно тебе, все равно никого нет, — тихо оправдывался Серенко.
— Если будешь так грохотать, будут, — заверил его Костырин.
Парни поднесли сумки к микроавтобусу и поставили их на асфальт. Бутов открыл дверцу, и они загрузили сумки в салон.
Затем вся троица вновь скрылась в штабе.
Андрей вышел из-за дерева и, стараясь передвигаться как можно тише, быстро подошел к микроавтобусу. Протянул руку, и дверца с тихим щелчком отъехала в сторону. «Ублюдки, не удосужились даже запереть», — усмехнулся Андрей. Он прислушался, но все было тихо. Тогда Андрей протянул руку и пощупал ближайшую сумку. Там и впрямь было что-то массивное и, судя по всему, железное.
Андрей снова оглянулся на дверь, затем быстро расстегнул молнию сумки. Глаза его округлились от удивления. Андрей тихо присвистнул: «Мать честная!» В сумке лежали три черных АКМ-а.
Андрей застегнул сумку и открыл другую. В ней он увидел (а скорей, нащупал, так как микроавтобус стоял в полумраке) тяжелые, пахнущие смазочным маслом пистолеты. Андрей достал один и взвесил его на ладони. Ощущать в руке смертоносную тяжесть оружия было приятно.
Со стороны приземистой каменной коробки, ведущей в подвал, послышался неясный шум, а вслед за тем и голоса. Увлеченный оружием, Андрей не сразу обратил на них внимание, а обратив, принялся запихивать пистолет обратно в спортивную сумку. Но пистолет, как назло, не запихивался. Звуки голосов приближались. Андрей что есть мочи надавил на торчащую из сумки рукоять пистолета. Раздался тихий скрежет железа. Андрей быстро застегнул сумку, но убежать уже не успел. Послышался легкий скрип, и дверь подвала стала распахиваться.