Парень разжал губы и громко спросил:
— Это твоя бутылка?
— А что такое?
— Подбери.
— Чего-о?
Парень «отклеился» от забора и стал медленно надвигаться на Гогу. Тот инстинктивно отступил назад.
— Подбери бутылку. Нехорошо мусорить, — спокойно повторил парень.
Лицо у него было бледное, а над глазами не было даже намека на брови, только розоватые, как у младенца, надбровные дуги.
Гога ткнулся спиной в стену дома и остановился.
— Тебе че надо-то? — спросил он приближающегося парня.
— Ты что, тупой?
— Я? — открыл рот Гога.
— Ты, ты.
Парень остановился возле Гоги и принялся сверлить его серыми глазами. Лицо у него было страшное, и глаза тоже страшные. Гога сглотнул и спросил, стараясь говорить уверенно и спокойно:
— Тебе что, докопаться не к кому?
Вместо ответа бледнолицый улыбнулся и спросил:
— Ты Андрея Черкасова знаешь?
— Ну.
— Где он?
Гога хмыкнул:
— Ну ты спросил. Откуда же мне знать? Я с ним не сплю.
— Ты давно его видел?
— Давно. Неделю назад.
Парень сощурил глаза:
— И с тех пор вы не встречались?
— Нет, — мотнул головой Гога.
— Ладно. — Незнакомец перестал сверлить Гогу глазами и опустил взгляд вниз. — Бутылку-то поднимешь? — небрежно и лениво спросил он.
— Бутылку? Слушай, ну че ты привязался, а?
Парень пожал плечами:
— Ладно. Не хочешь — не надо. Тогда я подниму.
Лысый нагнулся и поднял бутылку. Затем улыбнулся Гоге и резко, наотмашь ударил его бутылкой по голове.
Гога рухнул на асфальт как подкошенный.
— Это тебе за Димона, толстяк, — сказал незнакомец. Хлюпнул носом, набирая в рот побольше слюны и, усмехнувшись, смачно плюнул Гоге на грудь.
Герыч стоял у бетонной заводской стены и задумчиво смотрел на силуэт рабочего, который он только что нарисовал. Рабочий больше походил на солиста рок-группы, чем на классического пролетария, каким его знали Маркс и Энгельс. Огромный мужик с гневно выкаченными глазами и коричневой мускулистой шеей. В руках — отбойный молоток, похожий (чего уж греха таить) на гитару.
— Фуфло, — вынес Герыч себе вердикт и снова взялся за баллончик с краской.
Через пару минут отбойный молоток слегка изменил очертания, а физиономия рабочего стала менее свирепой, но более мужественной. Теперь он был похож на крутого парня из американских вестернов. Не хватало только широкополой шляпы и шестизарядного кольта в руке.
Гера снова осмотрел «шедевр», и на этот раз его вердикт был более снисходительным:
— В принципе, годится.
За спиной у Герыча затопали чьи-то тяжелые башмаки. Он обернулся и посмотрел на приближающихся парней, сурово нахмурив брови. Герыч терпеть не мог, чтобы ему мешали, поэтому для работы выбирал самые безлюдные места из того списка, который давал ему Николаич. Парни приближались к нему ленивой походочкой. Один ковырял зубочисткой в зубах, второй жевал резинку. Подойдя к Герычу, они остановились. Тот отметил, что оба парня были лысыми, и от этого факта ему стало не по себе.
— Это ты намалевал? — спросил один из парней, тот, что жевал резинку, и кивнул на стену.
— Допустим, — уклончиво ответил Герыч.
— Ты — граффитист, да?
— Что-то вроде того. А что?
— А Черкасова знаешь?
— Встречался, — вновь уклонился от прямого ответа Герыч.
— Увидишь его в ближайшее время? Нам ему вес-точку передать нужно.
Герыч покрутил головой:
— Нет, пацаны, не увижу. Я его уже месяц не видел. Да и телефона его не знаю.
— А это кто у тебя нарисован? — спросил второй «лысик» и кивнул на стену.
— Это рабочий.
— На друга моего похож. Может, слышал — Димон Костырин?
Герыч никогда не слышал этого имени, но для проформы сделал вид, что задумался, и лишь затем ответил:
— Не, пацаны, не слышал.
— Точно?
— Точно.
Лысые переглянулись.
— Жаль, — сказал один из них и выплюнул изо рта зубочистку.
— Почему? — насторожился Герыч.
— Тогда бы ты знал, из-за кого тебе яйца отрезали.
Ужасающий смысл этих слов еще не дошел до сознания Герыча, а сильная рука лысого парня уже сдавила ему горло. Пальцы у парня были такие сильные, что показались Герычу железными. Он услышал, как в руке у второго незнакомца щелкнул нож. А затем и увидел его — длинный, узкий, посверкивающий. Парень двинулся к Герычу, которым в этот момент овладел какой-то злой демон.
— А-а! — отчаянно заорал он и что есть мочи вдарил ботинком «душителя» по голени.
Парень зашипел от боли и слегка ослабил хватку. Герыч, дернувшись всем телом, вырвал шею из его железных пальцев. И снова пнул его. На этот раз удар пришелся парню по той части тела, которой молодчики собирались лишить самого Герыча. Парень взвыл и согнулся пополам, схватившись руками за пах.
Герыч повернулся ко второму и, прежде чем тот успел поднять нож, выпустил ему в физиономию струю красной краски, флакон с которой все это время сжимал в руке.
— Твою мать! — матюкнулся парень, выронил нож и стал тереть пальцами ослепленные глаза.
Герыч подхватил рюкзак, повернулся и со всех ног понесся по пустынной улице, как перепуганный заяц. Так быстро он не бегал никогда в жизни.
Часть вторая
Глава первая ГОРОДСКАЯ ВОЙНА
1
— А, появился! Заходи-заходи!
Меркулов махнул рукой в сторону стула и снова уткнул взгляд в бумаги, лежащие на столе.
Турецкий прошел в кабинет и сел на предложенный стул. Подождал, не соизволит ли шеф что-нибудь объяснить, не дождался и сказал:
— Чаем поить будешь?
— Не заслужил еще, — не отрываясь от бумаг, проговорил Константин Дмитриевич.
— Тогда давай кофе, — смирился Турецкий. Меркулов отложил наконец бумаги, нажал на копку селектора и коротко сказал:
— Кофе, чай и сахар. — Затем сложил руки на столе замком, нахмурил седоватые брови, посмотрел на Турецкого и сказал: — Ты, наверное, уже догадался, зачем я тебя пригласил?
— Нет. Но наверняка не кофе пить.
Меркулов взял со стола лист, пробежал по нему глазами, нахмурился еще больше и снова вперил взгляд в Турецкого.
— Ты слышал про подростковую войну, разгоревшуюся в Питере?
— Слышал кое-что, но не вникал. Там вроде скинхеды с кем-то воюют?
— С графферами, — сказал Меркулов.
Турецкий усмехнулся и приподнял брови:
— Это еще что за звери?
— Те самые, которые раскрасили тебе гараж месяц назад. Помнишь?
— Такое не забывается. Я эту мазню два часа закрашивал. Благо бы нарисовали цветы или деревья. Это бы я понял и даже приплатил бы им за оформление. Но от вида монстров, которых они там намалевали, я аппетит потерял и сна лишился. Кстати, Кость, не знаешь, почему подростки все время уродов рисуют? Может, это болезнь какая?
— Может быть, — усмехнулся Меркулов. — Но надеюсь, что не заразная. Потому что тебе в скором времени предстоит встретиться с этими художниками. Вернее, с их питерскими коллегами.
— А вот с этого места давай подробней.
Константин Дмитриевич откинулся на спинку кресла и сказал:
— Вчера губернатор Питера госпожа Зинченко позвонила в Москву и сообщила кому следует об ужасах, творящихся в северной столице. В результате войны скинхедов с графферами погибли уже пять человек. Трое графферов и два скина.
— По поводу вторых я бы особо не переживал, — сухо заметил Турецкий.
— Саня, это ведь дети, — с укором сказал Меркулов.
— Это совершеннолетние мужчины, — отчеканил Турецкий. — Я в двадцать два года свою первую пулю получил. И не за то, что ходил по городу со свастикой на рукаве и избивал азеров.
— Ладно, не горячись. Итак, война в разгаре. Количество раненых нам не известно, но на улицах чуть ли не каждый вечер подбирают избитых парней. В связи с вышеизложенным мы получили прямое и четкое указание. Незамедлительно создать оперативноследственную группу и направить ее в Санкт-Петербург.
Александр Борисович дернул кончиком губ:
— И ты, естественно, вспомнил обо мне.
— О тебе естественно вспомнил другой человек. — Меркулов многозначительно поднял палец к потолку.
— Значит, это мне его благодарить?
— Именно, — кивнул Меркулов. — Можешь послать ему открытку, адрес я продиктую.
— Спасибо, лучше передай ему мою благодарность устно. Когда вылетать?
— Вчера.
— Ясно. — Турецкий сладко потянулся, хрустнув суставами: — Эх! А хорошо сейчас, наверно, в Питере!
— Скоро узнаешь. Кого думаешь включить в группу?
Турецкий стал загибать пальцы:
— Во-первых…
— «Во-первых» я знаю. Это заместитель директора Департамента утро МВД генерал Грязнов. Начинай сразу с «во-вторых».
— Все-то вы, Константин Дмитриевич, знаете. Мысли, наверное, читать умеете?
— Умею, умею.
— Страшный вы человек! — насмешливо сказал Турецкий. — Ладно. Значит, так. Вторым у нас будет Володя Поремский. Он сейчас, по-моему, не сильно загружен. Из оперсостава можно задействовать Володю Яковлева и Галю Романову.
Меркулов подумал и кивнул:
— Согласен. — Затем пододвинул к Турецкому стопку бумаг. — Здесь все, что ты должен знать. С подробностями и нюансами ознакомишься непосредственно в Питере.
Александр Борисович посмотрел на стопку и вопросительно поднял брови:
— Я могу это забрать к себе в кабинет?
— Можешь. И собери своих протеже — пускай тоже ознакомятся.
— Слушаюсь. — Турецкий взял стопку и выровнял ее, постучав торцом по столу. — Прикажете выполнять?
— Валяй, — кивнул Меркулов.
2
— В Питер?
Ирина опустила ложку в суп и нахмурила тонкие брови. Александр Борисович, напротив, зачерпнул своей ложкой побольше супа и спросил:
— Мне показалось или я услышал в твоем голосе нотки недовольства?
— Показалось, — ответила Ирина. — Напротив, я очень довольна. Отправлю Нинку жить к бабке, а себе устрою праздник непослушания.
На этот раз пришел черед Турецкого забыть о супе. Он с напускной подозрительностью прищурился на жену:
— Что-то я не понял. Что это еще за праздник? Можно огласить весь список праздничных мероприятий?
— Пожалуйста, — пожала плечами Ирина. — Во-первых, сбор подруг. Они, я думаю, будут не против отдохнуть от своих занудных мужей.
— Те, у кого они есть, — заметил Турецкий.
— Те, у кого их нет, нуждаются в отдыхе не меньше, — парировала Ирина.
Турецкий задумчиво поскреб подбородок.
— Боюсь, последний аргумент мне не постичь. — Он вздохнул. — Женская логика. Что же будет во-вторых?
— Во-вторых, будут разные вкусные и интересные напитки.
Турецкий улыбнулся:
— Могу посоветовать пару-тройку интересных напитков: чай, кофе, молоко. Еще неплохой напиток — кефир. Но он для вас крепковат.
— Молоко оставь себе и Грязнову, — строго сказала Ирина и тонко усмехнулась: — Будет чем опохмелиться. А наш список пооригинальней. Вино, шампанское, коньяк… Список длинен, но тенденцию ты понял.
— Так-так. Мадам решила пуститься во все тяжкие? И что же будет, когда вы напьетесь?
Ирина мечтательно закатила глаза:
— В Москве есть неплохой клуб. Называется «Красная шапочка». Давно мечтаю в него попасть.
— Что-то я про него слышал… — наморщил лоб Турецкий. — Уж не тот ли это клуб, где по сцене разгуливают толстые, потные, противные мужики? А пьяные бабы суют им червонцы в семейные трусы.
На лице Ирины появилась игривая улыбка.
— Тот, но с маленькой поправкой. На сцене танцуют стройные, мускулистые красавцы. Настоящие жеребчики! А семейным трусам они предпочитают трусики-стрингеры.
— М-да. Поправка существенная, но все равно — жуткое, должно быть, зрелище.
— Для кого как.
— Это конец праздничной программы? Или что-то еще?
— А вот это уже смотря по ситуации, — сказала Ирина.
— Так, жена. А теперь послушай меня. Три дня назад на стрельбищах я выбил восемьдесят пять очков из ста. А о моей привычке неожиданно являться домой ты давно знаешь. Так что подумай сама, стоит ли тебе… или лучше выпить стакан теплого молока, почитать на ночь Жюля Верна и лечь спать.
Ирина удрученно вздохнула:
— Нет ничего опасней, чем быть замужем за ковбоем.
— Вот это уже в самую точку, — самодовольно улыбнулся Александр Борисович. — Теперь я за тебя спокоен. Можешь идти и собирать мне вещи.
Ирина, однако, была не в восторге от этого предложения.
— А если серьезно, — вновь нахмурилась она, — как вы думаете остановить все эти ужасы? Ведь воюют, по сути, мальчишки. А мальчишки редко слушают, что говорят им взрослые.
— Солнце мое, не забивай себе этим голову.
— И все-таки у меня на душе тревожно. — Ирина вздохнула. — Наверно, это потому, что ты уезжаешь.
Турецкий встал, вытер рот салфеткой, обошел стол и, наклонившись, обнял Ирину за плечи:
— Не волнуйся. Считай, что я уезжаю в отпуск.
— Вот уж нет. В отпуск бы я тебя ни за что одного не отпустила!
Турецкий улыбнулся и поцеловал жену в щеку:
— Вот за эту непреклонность я тебя и люблю.
3
Как ни странно, но в Питер весна пришла раньше, чем в Москву. Снега на улицах почти совсем не осталось. Теплый ветер разогнал тучи, и солнце наяривало так, словно его только что помыли.
Александр Борисович Турецкий и Вячеслав Иванович Грязнов успели прогуляться по Невскому, поглазеть на изобилие мостов, лошадок и львов, на колонны Казанского собора, на маковки Спаса на Крови. Они прибыли в Питер сегодня утром. Володя Поремский приехать не смог — у него заболела мать, и он взял отпуск. Галю Романову решили вызвать, если возникнет необходимость, поэтому оперсостав представлял один лишь Володя Яковлев. После утренней встречи с местными операми он рыскал — по их наводке — по городу, время от времени позванивая Грязнову на мобильник и докладывая обстановку.
Щурясь на солнце, Вячеслав Иванович поглядел по сторонам и покачал головой:
— Все время удивляюсь, как они тут живут?
— А что тебе не нравится? — удивился Турецкий.
— Мне-то как раз все нравится. Но чувствую себя так, словно по музею хожу! Все время хочется надеть тапочки.
— Скорей уж галоши, — с улыбкой заметил Турецкий.
Прогулка по городу закончилась обедом в кафе «Крылатый лев», куда их пригласил начальник питерского утро полковник Гоголев.
Полковник поджидал их за столом и был бледен и хмур. С коллегами поздоровался сухо, как будто был недоволен их приездом.
Грязнов и Турецкий переглянулись.
Александр Борисович откашлялся в кулак и сказал:
— Виктор Петрович, мы понимаем, что вторгаемся на вашу территорию, но…
Гоголев махнул рукой:
— Бросьте. Я не помещик, чтоб запрещать вам охотиться в своем лесу. Да и вы на помещиков не слишком похожи. Так что обойдемся без извинений.
— Вот видишь, Саня, — посмотрел на Турецкого Грязнов. — Я тебе говорил, Витя наш человек. А то, что хмурый, так это, наверно, от авитаминоза.
— А, вот вы о чем, — отозвался Виктор Петрович. — Не обращайте внимания, просто спал сегодня плохо. Всю ночь зуб болел.
— Вылечил?
Гоголев ухмыльнулся:
— Ни фига. С утра собрался в поликлинику, а зуб, как назло, прошел. Я с дуру решил поход к дантисту отложить. А теперь чую, что следующая ночь будет не лучше прежней.
Грязнов и Турецкий сочувственно покивали головами.
Когда принесли обед, Гоголев заметно воспрял духом. На губах его наконец-то появилось какое-то подобие улыбки. Глаза уже не были затянуты туманом. А когда речь зашла о деле, ради которого приехали московские сыщики, он и вовсе оживился.
— Столкновения происходят в глухих районах, — объяснял он. — Либо в такое время, когда нормальные люди еще спят.
— Или уже спят, — добавил Грязнов.
Виктор Петрович кивнул:
— Именно. И потом, люди предпочитают не связываться с молодыми отморозками. Все знают, что этих зверенышей ничто не остановит.