Наконец семейка наелась, и все улеглись на траве с раздувшимися животами, перемазанные кровью и слизью и прикрыв отяжелевшие веки. Дети сразу заснули, а папаша, судя по его виду, погрузился в размышления. Через некоторое время он встал, собрал одежду Ривза и внимательно ее осмотрел. Потом разбудил дочь и долго ее о чём-то расспрашивал. Жестикулируя, она изобразила, как Ривз появился на лужайке, и показала пальцем, где это произошло. Взрослый задумчиво уставился в ту сторону, и на мгновение Гилсону показалось, что его безжалостные глаза смотрят прямо на него. Постояв, взрослый медленно направился к дому и скрылся внутри.
Наступила тишина, нарушаемая только постукиванием машины. Кранц начал всхлипывать, полковник монотонно ругался. Подошедшие солдаты ошеломленно молчали. «А ведь мы все перепуганы, — подумал Гилсон. — Насмерть перепуганы».
На лужайке тем временем началась гротескная пародия на картинку сборов после пикника. Малыши принесли корзину и под пристальным наблюдением двух женщин стали собирать кости и объедки. Один из них бросил кость собаке, и солдата с секундомером снова вырвало. Когда на лужайке стало чисто, корзину унесли, а взрослые вернулись в дом. Вскоре оттуда вышел папаша — уже в белом льняном костюме и с книгой в руках.
— Библия, — изумился Кранц. — Это же Библия.
— Нет, — возразил Гилсон. — У этих… тварей нет Библии. И быть не может. Это что-то другое.
Книга и в самом деле походила на Библию: переплет у нее был из черной кожи, а когда существо стало перелистывать страницы, явно отыскивая нужное место, они увидели, что страницы в ней из тонкой прочной бумаги, на какой печатают Библии. Отыскав то, что искало, существо стало громко читать вслух, четко выговаривая слова, — Гилсон понял это, даже не слыша ни звука.
— Что за чертовщиной он там занимается? — удивился вслух Гилсон. Не успел он договорить, как окно между мирами исчезло.
Не стало ни лужайки, ни дома, ни облаченного в белое чтеца. Гилсон успел заметить деревья на противоположном краю образовавшейся перед ним ямы, и тут мощный порыв ветра сбил его с ног. В воздух взметнулась пыль и мелкий мусор, потом ветер стих столь же быстро, как и возник, и мусор с шорохом и постукиванием посыпался на землю.
Облако пыли медленно оседало на землю. На месте лужайки с домом Гилсон увидел большую, строго квадратную яму со стороной около ста футов и примерно десяти футов глубиной. Дно ее было плоским, как стол. Прежде чем воздух заполнил образовавшийся вакуум, Гилсон разглядел, что стенки ямы были гладкими и прямыми, словно прорезаны в сыре острым ножом; теперь же по всему периметру начались небольшие оползни земли и гравия, и края ямы стали рваными и неровными.
Гилсон и Кранц медленно поднялись на ноги.
— Вот, кажется, и все, — сказал Гилсон. — Было и пропало. Но где же ваш домик? Где Калвергаст?
— Понятия не имею, — отозвался Кранц. — Наверное, сгинул навсегда. Хорошо хоть, что не угодил к тем тварям.
— Как вы думаете, кто они такие?
— Вы сами сказали — определенно не люди. В них меньше людского, чем у паука или устрицы. Но послушайте, Гилсон, почему они так выглядят и одеваются, почему у них такой дом?
— Если существует бесконечное количество возможных миров, то среди них отыщется любой мыслимый мир.
— Да, возможно, — с сомнением произнес Кранц. — Мы ведь ничего об этом не знаем, верно? — Он помолчал. — Это очень страшные существа, Гилсон. Малявка среагировала на появление Ривза мгновенно, даже не задумавшись. Она сразу поняла, что он чужой, и тут же уничтожила его. А ведь она еще ребенок. Пожалуй, теперь, когда окно исчезло, мы сможем считать себя в большей безопасности.
— Согласен. Но что, по-вашему, с ним произошло?
— Но это же очевидно. Они знают, как пользоваться энергией, на которую наткнулся Калвергаст. А книга… наверное, это сборник заклинаний. Должно быть, они у них вроде науки, набор проверенных и испытанных приемов. Они пользуются книгой, как привычным повседневным инструментом. И тому существу, когда у него прошло возбуждение после дармового пира, потребовалось всего минут двадцать, чтобы догадаться, как Ривз к ним попал и что следует сделать. Оно просто взяло книгу с заклинаниями, отыскало нужное (хотел бы я взглянуть на оглавление той книги) и произнесло требуемые слова. Паф! Окно закрывается, а Калвергаст исчезает неизвестно куда.
— Пожалуй, подобное возможно. Черт, даже очень возможно. Вы правы, мы и в самом деле ничего про это не знаем.
Лицо Кранца внезапно исказилось от страха:
— Гилсон, а что если… Послушайте, если он с такой легкостью закрыл окно, если он так умело манипулирует телекинетической энергией, то что мешает ему открыть другое окно и посмотреть на нас? А вдруг он уже смотрит на нас, как мы смотрели на него? Теперь-то они знают, что мы здесь. Мало ли что может взбрести им в голову? А вдруг им захочется мяса? И если они…
— Нет, — возразил Гилсон. — Исключено. Лишь слепая случайность открыла окно именно в тот мир. Калвергаст представлял результат своих действий не более, чем обезьяна, сидящая перед компьютером. И если верна теория о вероятностных мирах, то их мир лишь один среди бесконечного количества других. Даже если те существа умеют создавать новые окна, шансы на то, что они отыщут нас, бесконечно малы. Короче говоря, подобное невозможно.
— Да, да, разумеется, — благодарно поддакнул Кранц. — Конечно. Они могут целую вечность пытаться отыскать нас, но никогда не найдут. Даже если захотят. — Он на секунду задумался. — А мне кажется, они захотят. Они убили Ривза чисто рефлекторно, лишь взглянув на него. Теперь, зная что мы здесь, они попытаются до нас добраться; и если я верно оценил их мотивы, то поступить иначе они просто не сумеют.
Гилсон вспомнил глаза существа.
— Если вы правы, то я ни на секунду этому не удивлюсь, — сказал он. — А теперь нам лучше…
— Доктор Кранц! — в ужасе заорал кто-то. — ДОКТОР КРАНЦ!
Мужчины резко обернулись. Солдат с секундомером стоял, вытянув дрожащую руку. Они посмотрели в ту сторону и увидели, как над краем ямы в воздухе материализовалось что-то белое, пролетело вперед и упало рядом с другим таким же предметом. Следом вылетел третий предмет, четвертый, пятый. Все они упали на площадь примерно в квадратный метр.
— Это кости! — воскликнул Кранц. — Господи, это же кости! — Его голос дрогнул, едва не сорвавшись на истеричный визг.
— Прекратите! — гаркнул Гилсон. — Немедленно прекратите!
Они подбежали к белым предметам. Там уже сидел на корточках солдат, борясь одновременно с тошнотой и ужасом.
— Вот она, — выдавил он, показывая пальцем. — Та самая кость, которую они бросили собаке. Видите следы зубов? О, Господи! Та самая, что бросили собаке…
Гилсон понял, что существа уже открыли новое окно между мирами. Должно быть, они хорошо в таких делах разбираются, раз сработали настолько быстро. И теперь они наблюдают за ними. Но почему именно кости? Чтобы нас предупредить? Или это тест? Но если даже тест, то почему все-таки кости? Почему не камешек?.. Или не кубик льда? Наверное, чтобы оценить нашу реакцию. Посмотреть, что мы станем делать.
И что мы станем делать? Как станем защищаться от такого? Если этим существам присуще сотрудничество, то наша милая семейка, несомненно, не станет даром терять время и распространит весть о нас По всему своему миру, и в один кошмарный день миллионы этих тварей одновременно выпрыгнут из таких же окон по всему миру, внезапно заполнят его, словно облако гигантской хищной саранчи, и начнут утолять свой ненасытный голод, пока не превратят планету в заваленную костями пустыню. Так существует ли против них защита?
Кранц думал так же и дрогнувшим голосом произнес:
— Мы влипли, Гилсон, но на нашей стороне одно небольшое обстоятельство. Мы знаем, когда проклятое окно становится проницаемым, это время нам известно с точностью до секунд. Нашему правительству необходимо предупредить весь мир — через ООН или как-то иначе. В каждом населенном пункте планеты нужно установить систему предупреждения, и в опасный момент она должна подать сигнал — сиреной или колоколом. И когда раздастся сигнал, все должны хватать оружие и ждать. Если твари не появятся через пять секунд, сигнал звучит вновь и все продолжают заниматься своими делами до следующего сигнала. Это может сработать, Гилсон, но действовать нужно быстро. Через пятнадцать часов и несколько минут окно откроется вновь.
«Пятнадцать часов и двадцать минут, — подумал Гилсон, — потом пять секунд уязвимости и вновь пятнадцать часов двадцать минут до следующей смертельной опасности. И так далее… но сколько? Пока хищники не заявятся в наш мир, но этого может и не произойти (откуда нам знать, какая у них логика), или пока случайное открытие Калвергаста не будет повторено, но это опять-таки тоже может не произойти. А смогут ли люди жить в таких условиях, не сходя с ума? Вряд ли их психика выдержит ситуацию, когда все обозримое будущее превратится в непрерывную поездку на американских горках — сперва долгий спуск в долину ужаса и страха, затем краткий подъем на вершину облегчения. Будет ли функционировать разум, зная, что ему предстоит бесконечное балансирование между жуткой смертью и невыносимым напряжением? И сможет ли выжить человечество, сознавая, что у него нет твердого будущего за пределами ближайших пятнадцати часов и двадцати минут.»
И тут он с отчаянием и безнадежностью увидел, что у них нет этих пятнадцати часов и двадцати минут, нет даже часа. Что времени нет совсем. Он понял, что окно с той стороны открыто постоянно, потому что в воздухе перед ним возникли кости, тряпки и всевозможный мусор, которые шумно посыпались вниз, образовав неряшливый и зловеще многозначительный холм.
Эдуард Геворкян
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННЫХ ВРЕМЕН
*********************************************************************************************
Рассказ Боба Лемана «Окно» при всей незатейливости сюжета не так прост, как может показаться знатоку фантастической литературы. При внимательном прочтении он порождает массу вопросов, на которые трудно дать однозначные ответы.
*********************************************************************************************
С переводом рассказа Лемана я ознакомился в процессе редакционной подготовки его к публикации. Все это время никак не мог избавиться от ощущения «уже прочитанного». Пришлось перерыть гору сборников и журналов, опросить знатоков и любителей фантастики. Втуне! И только когда рассказ уже пошел в набор — вроде бы вспомнил.
Лет десять назад я работал в одном научно-популярном журнале. Перевод пришел, кажется, по почте, как тогда говорилось, «самотеком». Тематически рассказ вполне соответствовал профилю журнала, но начальством был немедленно отвергнут. В то время еще только-только раздувались искры перестройки, но пожар свободы слова еще не полыхал. Поэтому рассказ был расценен как: а) пропаганда мистицизма, б) апологетика насилия и страха.
Самое забавное случилось потом. Я рассказал об этой истории моему бывшему сослуживцу по тому журналу, известному критику. Он сардонически ухмыльнулся и сказал, что это был совсем другой рассказ, а вовсе и не «Окно» Лемана, а меня подвела ностальгия по тем временам.
Что же касается рассказа Лемана, то даже при нынешнем половодье фантастической литературы «Окно» не теряется на фоне повестей и романов, что десятками и сотнями наименований выбрасываются на наш рынок. Рассказ задевает какие-то струны, невольно возникает раздражение — почему именно он запоминается надолго. Неожиданный кровавый финал производит, конечно, сильное впечатление, но вряд ли причина только в нем.
В чем же дело? Оригинальный сюжет? Ну, это смотря как его оценивать. Заговоры и заклинания — как совокупность неких акустических комплексов, способных воздействовать на психику и инициировать паранормальные процессы, — тема для научной фантастики вполне «родная». Что же касается фэнтези, то объяснять физический механизм действия гримуара — дело неблагодарное да и ненужное. Параллельные миры, другие измерения? Тоже мимо: чем-чем, а параллельными вселенными фантастическая литература нашпигована, как одесская колбаса салом. Да в рассказе Лемана это вовсе и не главное. Безответственная военщина, проводящая опасные эксперименты? Так на то она и военщина, чтобы на деньги мирных налогоплательщиков устраивать локальные и глобальные армагеддоны. Что не вполне обычно для американского писателя, так это объем. С таким закрутом можно было бы склепать вполне приличный роман, долго и подробно описывая приключения героев, вступивших в схватку со злыднями из иных измерений. Что, собственно говоря, с удовольствием делают зарубежные и отечественные мастера и подмастерья фантастики. Но Леман почему-то не пошел по этому пути. Возможно, его волновал не событийный ряд, уместный в фантастике в духе action, а иные материи. Когда идет пальба и рубка, то не до рассусоливания всяких там психологизмов. Бедняга Ривз, павший жертвой ностальгии по прошлому, неуместен в боевиках и триллерах.
Ностальгия. Не это ли ключевое слово к пониманию внутреннего смысла рассказа? Автор не зря так часто упоминает его, напирая на то, что именно ностальгия явилась слабым звеном человеческой психики. Именно эту слабину и нащупала семейка каннибалов, возможно, в режиме «автоматического» поиска пищи.
Слово ностальгия, как известно, восходит к греческим nostos и algos. Первое означает возвращение, второе — страдание, боль. В сумме — тоска по родине. Тоска эта порой толкает человека на самые неожиданные поступки. В итоге же долгих и мучительных странствий он возвращается на старое пепелище. Однако вернувшись к родному очагу, мы частенько обнаруживаем, что тосковали вовсе не по местам милым, а по временам былым.
Движущая сила ностальгии — это вечная тоска по Золотому Веку, неизбывная тоска по утерянному раю. Но неужели ностальгия — всего лишь хорошо замаскированный страх смерти, попытка обмануть ее, вернув прошлое хотя бы «в ландшафте»? Механизмы адаптатации человеческой психики сыграли с нами странную шутку. О прошлом мы вспоминаем как о покойнике — или хорошо или ничего. Собственно, в способности забывать — залог душевного спокойствия. Не исключено, что стартовый механизм некоторых психозов заключается именно в невозможности забыть горькие, трагические или позорные минуты жизни, в их непрестанном «прокручивании» в голове, как заевшей пластинки на позабытых ныне патефонах. Но, с другой стороны, и ностальгия, доведенная до «крайности», в свою очередь, запускает механизм эскапизма, желания уйти, убежать от действительности. А там и до аутизма рукой подать. В прекрасном рассказе А. Бестера «Время — предатель» («Если» № 1, 1991 г.) изображены судьбы людей, ностальгирующих по иным временам. Герой полагает, что родился слишком рано или слишком поздно. В финале рассказа он обретает возможность переместиться в будущее или прошлое. Он понимает всю бессмысленность своей затеи, но дело уже сделано… Весьма поучительное, надо сказать, произведение.
Ну, человек никогда не был Удовлетворен текущим днем. Животный мир, на первый взгляд, счастливо избежал ловушки ностальгии, да и вообще — памяти о прошлом, заменив ее рефлексами. Но ведь некоторые домашние животные возвращаются к дому, преодолев по незнакомой местности огромные расстояния. Тоска по «родине» или по хозяину? Да и, вообще, многие обитатели фауны предпочитают не выходить за пределы своего ареала, четко ограниченной территории, за пределами которой чувствуют себя неуютно. Может, ностальгия есть всего лишь осложненный разумом и облагороженный культурой инстинкт? Но если живность удовлетворяется перемещением в пространстве, нам оно сулит, как правило, разочарование. Мы чем-то напоминаем перелетных птиц Атлантиды — вернулись домой, а дома-то и нет!
Не исключено, что ответ на вопрос — что собой представляет психофизиологический механизм ностальгии — найдут этологи, изучающие поведение животных.
Для любителей эзотерики вполне может подойти иное объяснение. Расхожие слова о том, что тот или иной человек родился раньше (или позже) своего времени, имеют глубокий смысл. Представления о реинкарнации возникли не на пустом месте. В этом аспекте ностальгия по иным временам всего лишь след воспоминаний об иной жизни, тень былой судьбы. Но тогда возникают совершенно другие вопросы. Неудовлетворенность реальностью, тоска по инобытию, ощущение своей случайности в этом мире: что это — треволнения праздного ума или приближение к некоей страшной истине? Суть ее может заключаться в том, что нет никакого высшего предопределения, нет изначального плана, соответственно которому конкретные души «распределяются» по конкретным физическим телам. Равно же нет и кармы, своего рода «сетевого графика» перемещения душ по означенным телам. А есть некая Высшая Лотерея, где господствует случай, а не Провидение. Впрочем, идея Бога, Абсолютно Равнодушного к созданиям своим, неоднократно обыгрывалась в литературе, в том числе и фантастической. Достаточно вспомнить великолепные «Сирены титана» К. Воннегута. Надо сказать, что подобные воззрения вполне серьезно рассматриваются в рамках креационизма. Креационисты пытаются с научных позиций обосновать библейскую космогонию. Существует любопытная гипотеза о Великом Часовщике. Иными словами, наше мироздание было создано Всевышним как некий механизм, затем он был «заведен» наподобие часов и заработал, а Создатель оставил нас наедине со Вселенной, время от времени «ремонтируя» механизм или «переводя стрелки». Шестеренки такого мира одинаково перемалывают охотника и добычу, правого и виноватого.