— Выходит, вы в любое время за эти шесть недель, в любую секунду любого дня в течение целых шести недель могли проверить вакцину и убедиться, что она непригодна к употреблению? Правильно, доктор?
— Наверное, мог,— согласился Морган.— Просто у меня…
— У вас не было времени,— кротко подсказал Уоррен.
— Ну-у, не то чтобы…
— У вас, вероятно, хватало других проблем?
— Да, вообще-то, нет…
— И вы осознаете, что неделю назад мы могли связаться с кораблем по радио, и он мог бы вернуться, чтобы забрать нас? Они непременно сделали бы это, дай мы знать о ситуации с вакциной.
— Прекрасно осознаю.
— И осознаете, что теперь они уже вне зоны связи? Мы не можем дать им весточку, не можем попросить их вернуться; и вообще, в ближайшие два года мы напрочь отрезаны от остального человечества.
— Я,— промямлил Морган,— я…
— Рад был познакомиться,— ответил Уоррен.— И сколько же нам, по-вашему, осталось жить?
— Мы станем восприимчивы к вирусу через неделю или около того. В случае высокой сопротивляемости организма он сможет противостоять болезни недель шесть, прежде чем та убьет его.
— Два месяца,— подытожил Уоррен,— от силы — три. Я правильно понял, доктор Морган?
— Да.
— Скажите-ка мне одну вещь…
— Да?
— Как-нибудь, когда у вас выпадет свободная минутка, когда У вас найдется время и это не причинит вам излишнего беспокойства, поведайте мне, каково чувствовать себя убийцей двадцати пяти соплеменников?
— Я,— сказал Морган,— я…
— И себя, разумеется, тоже,— добавил Уоррен,— Итого двадцать шесть человек.
Назвать Буяна Брэди личностью заурядной нельзя было даже с большой натяжкой. Уже больше тридцати лет он сопутствовал командору Айре Уоррену во всех инопланетных экспедициях, хотя в самом начале Уоррен был не командором, а всего лишь вторым лейтенантиком. И по сей день они держались вместе, образовав сплоченную команду закаленных космопроходцев, хотя никто из посторонних и не подозревал, что они работают в паре,— ведь Уоррен возглавлял экспедиции, а Буян оставался простым коком.
Теперь же Уоррен поставил на стол бутылку и послал за Буяном Брэди.
Узнать о приближении Брэди можно было задолго до его появления — он перебрал глоток-другой и горланил самые непристойные песни из своего обширного репертуара.
В палатку он вошел, неестественно выпрямившись и шагая строго по прямой, будто для него по полу прочертили меловую линию. Увидев стоявшую на столе бутылку, он сразу сграбастал ее за горлышко, не обратив никакого внимания на поставленные рядом стаканы, и опустил ее на стол лишь после того, как содержимого поубавилось на добрых три дюйма; затем расположился на приготовленном для него складном стуле и спросил:
— Ну, чего там еще? Ты никогда не посылаешь за мной, ежели чего не стрясется.
— Ты что, пил? — поинтересовался Уоррен.
— Так, сварганил кой-чего по мелочи.— Буян смерил Уоррена недобрым взглядом,— Раньше можно было взять кой-чего с собой, а теперь вдруг оказалось — нельзя. А ту малость, что у нас есть, ты держишь под замком. А когда начинает мучить жажда, у человека просыпается изобор… изобер… изобр…
— Изобретательность,— подсказал Уоррен.
— Вот именно. Это самое слово и вертелось у меня на языке.
— Буян, мы попали в передрягу,— сообщил Уоррен.
— Мы вечно попадаем в передряги,— не смутился тот.— Нынче уж не то, что прежде. Тогда с нами были настоящие мужики, а нынче…
— Я понимаю, о чем ты,— кивнул Уоррен.
— Детишки! — Буян с презрением сплюнул на пол.— Им бы соски сосать. А мы должны утирать им носы и…
— Нет, кое-что похуже. На сей раз мы влипли по-настоящему. Если не придумаем чего-нибудь путного, то через пару месяцев все до единого отправимся на тот свет.
— Дикари?
— Дикари ни при чем, хотя наверняка с удовольствием прикончили бы нас, будь у них хоть шанс.
— Наглецы,— сказал Буян.— Один такой пробрался в палатку кухни, и я безоговорочно дал ему изрядного пинка. Он порядком повопил — мое обхождение пришлось ему явно не по вкусу.
— Не следовало его пинать, Буян.
— Ну, Айра, я и не пинал-то его, если честно. Это я как бы для красного словца. Нет, сэр, я его не пинал! Я приласкал его лопатой. Я всегда управлялся лопатой лучше, чем ногой. И достает дальше, и…
Он снова потянулся к бутылке и опорожнил ее еще на дюйм– другой.
— Так что ж за беда, Айра?
— Дело в вакцине. Морган дождался, пока корабль покинет зону слышимости, и только тогда надумал проверить вакцину. Она непригодна — просрочена лет на десять.
Буян оцепенел.
— Так что прививок не будет,— продолжал Уоррен,— а это означает, что мы обречены. Тут есть смертельный вирус… э-э… ну ладно, забыл, как он называется. Да ты о нем знаешь.
— Еще бы! Разумеется, знаю.
— Курьезное дело,— заметил Уоррен,— Казалось бы, чего– нибудь подобного следует ждать где-нибудь в инопланетных джунглях — ан нет, эта штука поджидает здесь. Это из-за туземцев — они гуманоиды и устроены вроде нас с тобой. Так что вирус развил способность нападать на гуманоидные организмы, а мы для него — отличный свежий материал.
— Но дикарей-то он вроде как не трогает,— возразил Буян.
— Да, похоже, им вирус не страшен. Одно из двух: или они нашли лекарство, или у них развился естественный иммунитет.
— Ежели они нашли лекарство, то можно вытряхнуть из них рецепт.
— А если нет, если дело лишь в адаптации, то мы, как пить дать, покойники.
— Что ж, начнем их обрабатывать. Они нас ненавидят и с радостью поглядят, как мы квакнемся, но мы что-нибудь придумаем, чтобы заполучить у них лекарство.
— Нас ненавидят все и повсюду. Почему бы это, Буян? Мы ради них из кожи вон лезем, а они — куда бы ни ступила нога человека, на какую бы планету мы ни прилетели — всякий раз встречают нас ненавистью. Мы стараемся сделать их похожими на нас, мы делаем для них все, что в наших силах, а они отвергают нашу помощь и уклоняются от нашей дружбы. Или принимают нас за ораву сопляков — так что в конце концов терпение у нас лопается и мы обхаживаем их лопатой.
— А это,— с ханжеским смирением добавил Буян,— только подливает масла в огонь.
— Что меня беспокоит, так это настроения людей. Когда они узнают о вакцине…
— Им нельзя говорить. Нельзя, чтоб они прознали. Разумеется, они все равно проведают рано или поздно, но все ж таки не сразу.
— Об этом известно одному Моргану, но он балаболка, и рта ему не заткнешь. К утру об этом узнают все до последнего человека.
Брэди тяжеловесно встал и потянулся к бутылке, возвышаясь над Уорреном, как скала.
— К Моргану я на обратной дороге заскочу и улажу все так, что трепать языком он не станет,— Буян сделал большой глоток и поставил бутылку на стол,— Я просто намекну ему, что будет, ежели он не удержится.
Уоррен с облегчением откинулся на спинку стула. «Вечно на взводе,— подумал он, глядя Буяну Брэди вослед,— зато всегда есть на кого положиться».
Не прошло и трех минут, как Брэди вернулся. Хмель с него как рукой сняло. Замерев у входа в палатку, он с торжественной серьезностью воззрился на Уоррена расширенными от увиденного глазами и сказал:
— Он себя порешил.
Это была истинная правда: доктор Джеймс Г. Морган лежал у себя в палатке с перерезанным горлом. Разрез был сделан с таким профессионализмом, что сразу выдавал работу хирурга.
Около полуночи поисковая партия привела Фолкнера.
Уоррен устало оглядел его: парнишка явно напуган. Бессистемно блуждая во тьме, он исцарапался, скулы его побледнели.
— Он увидел наши огни, сэр,— доложил Пибоди,— и поднял крик. Вот мы его и нашли.
— Спасибо, Пибоди. Увидимся утром. А сейчас я хочу побеседовать с Фолкнером.
— Да, сэр,— кивнул Пибоди,— Я рад, что мы его нашли.
«Жаль, что у меня людей вроде него — раз, два и обчелся,— подумал Уоррен,— Ну, Брэди — тот давний космопроходец; Пибоди — старый армейский вояка, да еще Гилмер, поседевший в походах интендант,— и все. Только на этих троих и можно положиться; остальные — просто сопляки».
Фолкнер изо всех сил старался стоять по стойке «смирно» и не горбиться.
— Видите ли, сэр,— попытался объясниться он,— дело было так: я увидел жилу…
— Вы, несомненно, знаете, мистер Фолкнер,— перебил его Уоррен,— что в экспедиции действует правило: никогда не уходить в одиночку; никому и ни при каких обстоятельствах не позволительно ходить без сопровождения.
— Да, сэр, я знаю…
— А вы понимаете, что остались в живых только благодаря какой-то невероятной причуде судьбы? Вы бы непременно к утру замерзли, если только туземцы не добрались бы до вас прежде.
— Я встретил туземца, сэр. Он меня не тронул.
— Значит, вам сверхъестественно повезло. Не часто у туземца не найдется лишней минутки, чтобы перерезать человеку горло. В предыдущих пяти экспедициях они убили целых восемнадцать человек. А их каменные ножи, уверяю вас, оставляют прескверные рваные раны.
Уоррен подтянул к себе экспедиционный журнал, распахнул его и сделал аккуратную запись, вслух сказав:
— Мистер Фолкнер, за нарушение внутреннего режима вы на две недели лишаетесь права покидать территорию лагеря. Кроме того, на этот срок вы прикомандированы к мистеру Брэди.
— К мистеру Брэди, сэр? К коку?!
— Так точно. Он вас приставит к делу. Вероятно, вам придется ходить по дрова, помогать ему по кухне, выносить мусор — словом, пока что вы будете у нас на легких работах.
— Но меня отправили в эту экспедицию заниматься геологическими изысканиями, а не прислуживать на кухне.
— Истинно так,— признал Уоррен,— Но вместе с тем вас сюда прислали при условии, что вы будете подчиняться определенным правилам. Вы же сочли уместным нарушить эти правила— в результате чего я нахожу уместным немного поучить вас дисциплине. У меня все, мистер Фолкнер.
Фолкнер с одеревенелым выражением развернулся и направился к выходу.
— Да, кстати,— бросил ему вслед Уоррен,— забыл сказать: я рад, что вы вернулись.
Фолкнер промолчал.
Уоррен было вскинулся, но тут же расслабился вновь. «В конце концов — какая разница? — промелькнуло у него в мозгу,— Через несколько недель и мне, и Фолкнеру, и всем прочим будет на все глубоко наплевать».
А утром к нему первым делом заявился капеллан — Уоррен еще сидел на краю койки, натягивая брюки. Несмотря на пыхтевшую возле письменного стола печурку, в палатке было довольно прохладно, и Уоррена била дрожь.
Капеллан с ходу очень точно и по-деловому изложил цель своего визита.
— Мне казалось, что надо переговорить с вами на предмет заупокойной службы по нашему дорогому усопшему товарищу.
— По какому еще дорогому усопшему товарищу? — спросил дрожащий Уоррен, натягивая ботинок.
— Ну конечно же, по доктору Моргану!
— Ах да! Да, по-моему, его надо похоронить.
Капеллана это слегка шокировало.
— Я просто не ведаю, имелись ли у доктора религиозные убеждения, какие-либо предпочтения на сей счет.
— Весьма сомневаюсь,— ответил Уоррен.— На вашем месте я бы упростил службу до минимума.
— Именно так я и полагал поступить,— согласился капеллан,— Пожалуй, произнесу несколько поминальных слов и простую молитву.
— Да, обязательно помолитесь,— сказал Уоррен.— Теперь нам очень нужны ваши молитвы.
— Простите, сэр?
— О, не обращайте внимания! Я просто витал в облаках, вот и все.
— Понятно,— кивнул капеллан.— И еще, сэр: быть может, вы имеете понятие, что заставило его так поступить?
— Как — так?
— Что заставило доктора совершить самоубийство.
— Ах, это! Наверное, просто неустойчивая психика.— Уоррен закончил шнуровать ботинки и встал.— Мистер Барнс, вы человек духовного звания, и притом лучший из всех, с кем мне приходилось иметь дело. Быть может, у вас есть ответ на вопрос, который меня тревожит.
— Ну, почему же я…
— Что бы вы сделали,— осведомился Уоррен,— если бы внезапно узнали, что жить вам осталось не больше двух месяцев?
— Ну, полагаю, продолжал бы жить почти как всегда — разве что, пожалуй, уделял бы побольше внимания своей душе.
— Весьма практичный подход. И, по-моему, самый здравый из возможных.
Капеллан пристально вгляделся в лицо Уоррена.
— Не хотите ли вы сказать, сэр…
— Садитесь, Барнс. Я включу печку пожарче. Вы мне нужны. Искренне говоря, я никогда особо не ратовал за то, чтоб ваш брат богослужитель участвовал в экспедициях. Но, наверное, бывают случаи, когда без вас просто не обойтись.
Капеллан сел.
— Мистер Барнс,— продолжал Уоррен,— этот вопрос я вам задал не из праздного любопытства. Если Господь не сотворит чуда, через два месяца мы все будем покойниками.
— Сэр, вы шутите?
— Вовсе нет. Вакцина непригодна к употреблению. Когда Морган надумал ее проверить, слать весточку на корабль было слишком поздно. Потому-то он и покончил с собой.
Говоря это, Уоррен вглядывался в лицо капеллана, но тот даже не вздрогнул.
— Честно говоря, я не собирался вам об этом сообщать. И больше никому говорить не намерен — по крайней мере пока.
— К этой мысли нужно привыкнуть, сжиться с нею,— произнес капеллан,— могу сказать по себе. Быть может, вам следовало бы сообщить остальным, дать им возможность…
— Нет,— отрезал Уоррен.
Капеллан воззрился на него.
— Так чего же вы ждете, Уоррен? На что надеетесь?
— На чудо,— ответил тот.
— На чудо?!
— Несомненно. Вы ведь верите в чудеса. Вам положено в них верить.
— Право, не знаю. Разумеется, кое-какие чудеса случаются — хотя назвать их чудесами можно лишь в переносном смысле, и порой люди придают им гораздо большее значение, чем они того заслуживают.
— Я не настолько наивен,— охрипшим голосом возразил Уоррен.— Чудо заключается в том, что туземцы — такие же гуманоиды, как и мы, но ни в каких прививках не нуждаются. И еще возможность чуда заключается в том, что только первые из высадившихся на Ландро людей пытались выжить без помощи прививок.
— Ну, раз уж вы об этом заговорили,— подхватил капеллан,— то чудом является и то, что мы вообще оказались здесь.
Уоррен бросил на него быстрый взгляд.
— Вот именно. Скажите-ка, как по-вашему, зачем мы здесь? Должно быть, так назначено судьбой. Или это необъяснимая игра таинственных сил, ведущих человечество по уготованному ему пути?
— Мы здесь затем,— отчеканил Барнс,— чтобы продолжить работы, начатые предыдущими изыскательскими партиями.
— И эстафету подхватят новые партии, которые придут вслед за нашей.
— Вы забыли,— заметил капеллан,— что все мы умрем, а к отправке новых экспедиций на смену поголовно погибшим относятся с большой неохотой.
— А вы,— возразил Уоррен,— забыли о чуде.
Основательно покопавшись в папке с бесчисленным количеством копий отчетов предшественников, Уоррен нашел нужный — отчет психолога, принимавшего участие в третьей экспедиции на Ландро — и углубился в чтение.
— Бред сивой кобылы,— наконец бросил он, припечатав бумаги кулаком.
— Я мог бы сказать тебе об этом, даже не читая,— заявил Буян.— Нет ничего такого, что хоть один сопливый молокосос мог бы рассказать бывалому ветерану вроде меня об этих абр… абер… абор…
— Аборигенах,— подсказал Уоррен.
— Вот именно. Это самое слово и вертелось у меня на языке.
— Туг говорится,— сообщил Уоррен,— что у туземцев Ландро сильно развито чувство собственного достоинства, что оно очень тонко настроено — именно так он выразился,— и существует тщательно разработанный кодекс чести в отношениях между собой.
Буян фыркнул и потянулся за бутылкой. Сделав глоток, он с беспокойством взболтнул остаток содержимого и поинтересовался:
— А ты уверен, что у тебя больше ничего на этот счет?
— Тебе лучше знать,— отрезал Уоррен.
— Это утешает,— покачал головой Буян,— очень утешает.
— Тут говорится,— вел дальше Уоррен,— что у них есть система взаимоотношений, соответствующая этикету, хотя и на довольно примитивном уровне.
— Ничего не могу сказать про соответствующие эти-как– там, но место насчет кодекса чести мне не по нраву. Да эти грязные скоты у покойника с глаз монетку стибрят! Я всегда держу лопату под рукой, и если хоть один высунет нос…