Елагин и Поремский уже собирались вставать, как дверь открылась и в кабинет вошел Саша Курбатов.
— Слушайте, Александр Борисович, — недоуменно сказал Курбатов, — я чего-то ничего не понимаю.
— В чем дело, Саша? Ты связался с Андреевым?
— Вот в этом-то и дело, — ответил Курбатов. — Я связался с ГУБЭП. И там мне сообщили, что бывший капитан Олег Андреев приговорен к трем годам тюремного заключения и в данный момент находится в пересыльной Краснопресненской тюрьме.
— Что за черт? — откинулся на спинку стула Александр Борисович. — За что?
— На этот вопрос мне ответили, чтобы я посмотрел дело. Но я, как человек простой в общении, приложил их так от лица Генеральной прокуратуры, что они мне рассказали сразу. Олег Андреев привлечен по обвинению в избиении свидетеля. Но это еще ладно. Второе обвинение звучит лучше. Его обвинили в грабеже.
Последовала пауза. Елагин и Поремский переглянулись.
— В грабеже? — удивленно переспросил Турецкий.
— В грабеже, — подтвердил Курбатов. — Больше они ничего не сказали, но в одном точно правы. Нам срочно необходимо просмотреть это дело.
— Ты абсолютно прав, Саша. Занимайся. этим. Только езжай сам, чтобы без проволочек. Бери дело, привози сюда и садись изучай. Проверь протоколы суда. Если кто-то из свидетелей, не работники ГУБЭП, выступал в защиту Андреева, срочно вызывай его и выясняй, что там было на самом деле. А я поехал в Краснопресненскую тюрьму, пообщаюсь с Андреевым лично. Все, ребята, разбежались.
10
Олег Андреев с многодневной щетиной и покрасневшими глазами произвел на Александра Борисовича тяжелое впечатление.
— Чем обязан столь неожиданному визиту, — криво усмехнувшись, поинтересовался Андреев. — Я, знаете ли, с некоторых пор стал относиться к работникам прокуратуры, мягко скажем, паршиво.
— Олег, — попросил Турецкий, — ответьте мне только на один вопрос: почему вы здесь?
— Я не на допросе, Александр Борисович. Мои допросы кончились, суд вынес мне обвинительный приговор. Так что я не буду вам ничего отвечать. Хотя мне, честно говоря, и самому интересно: а вы-то что здесь делаете? С какого это бока моей фигурой заинтересовался старший следователь Генеральной прокуратуры?
— Я расследую убийство журналиста Дмитрия Корякина, и мне известно, что вы работали вместе. Я пришел к вам за помощью, — объяснил Турецкий.
Андреев посмотрел в сторону.
— Значит, они убили Диму, — глухо произнес он. — Скоты! Видите, я еще легко отделался. По крайней мере пока. У вас есть сигареты?
Турецкий вынул из кармана пачку и зажигалку и пододвинул к Андрееву.
— Для меня здесь это самое сложное, — сказал тот, закуривая. — Раньше курил одну за другой, а тут… — Андреев, помолчав, вдруг спросил: — Как его убили?
— Вывезли на пустырь и забили до смерти бейсбольной битой.
Андреев выпустил облако дыма.
— Скоты! — повторил он, и на его сизых от щетины щеках заиграли желваки. — Твари! А что вам нужно от меня?
— Мы арестовали убийц. Ими оказались трое оперативников Гагаринского УВД и охранник ЧОП «Чайка».
— «Чайка» охраняла «Кассету». Извините, Александр Борисович, вы вообще в курсе, о чем я говорю?
— В курсе, Олег. Я получил признание охранника, он назвал имя заказчика. Это Вячеслав Фартунов, директор «Кассеты». Но на допросах он молчит, поэтому, чтобы распутывать этот узел дальше, мне нужна ваша помощь. Я так понимаю, что вы в курсе, кто стоит за Фартуновым. Корякин это тоже узнал и хотел обнародовать, за это его и убили. А вы находитесь здесь.
— Вы говорите, что Фартунов молчит? Так я вам скажу, что он и дальше будет молчать. Фартунов — никто. Он самая мелкая пешка в этой игре, к тому же большой трус. Для него начать говорить — значит подписать себе смертный приговор. Если бы он сказал вам хоть слово, он уже был бы мертв. Его защищает случайно не Кирилл Трофимович Иванов?
Турецкий кивнул.
— Я так и думал, — продолжил Андреев, закуривая новую сигарету. — Советую вам навести справки об этой звезде московской адвокатуры. Лучше всего в его же профессиональных кругах. Вам станет понятно, что это за персонаж. Что касается меня, то у меня с ним личные счеты. Хотя он всего лишь посредник.
— Олег, расскажите мне, как дальше двигается эта цепочка.
— «Кассета», которую возглавлял Фартунов, была фирмой-распространителем. Ее эксклюзивным поставщиком является завод «Арбат», генеральный директор которого Марк Петрович Андрейченко по совместительству занимает пост руководителя НАЗИА. Знаете, что это такое? Национальное агентство по защите интересов авторов. То есть структура, призванная бороться с пиратством. Андрейченко — это первая крупная фигура в данном деле. Если мы уж начали шахматную терминологию, то Андрейченко — конь. Но существует еще одна организация, которая стоит над НАЗИА. Это КАП. Комитет по авторскому праву. Его возглавляет Игорь Иванович Донской, который имеет непосредственное отношение к некой фирме «Старт». Эта фирма является учредителем завода «Арбат». То есть, по сути дела, именно этот человек контролирует весь отечественный рынок пиратской продукции. Дима назвал свою статью «Капитан пиратского корабля». Это было про Донского. Естественно, в статье прослеживалась вся цепочка. Я так понимаю, что Дима не успел ее напечатать.
— Его убили накануне того, как он должен был сдать материал. Все, что он собрал, было похищено.
— Это очень могущественные люди, Александр Борисович. Я, естественно, не пытаюсь вас напугать. Я просто предупреждаю, как человек, испытавший их могущество на собственной шкуре. Вы должны хорошо представлять себе, с чем вы столкнулись.
— Олег, я не самый большой специалист по шахматам, — сказал Александр Борисович, — но, насколько мне известно, имеется еще и ферзь.
Андреев улыбнулся:
— А говорите — не специалист. В ином случае вы назвали бы ферзя королевой. Да вы правы, ферзь существует. И в жизни наш ферзь обладает не меньшими возможностями, чем его шахматный двойник. Рядом с этим человеком даже Донской не более чем прыщавый студент. Этог человек не вдается в детали и подробности. Для него это мышиная возня. С фигурами уровня Андрейченко он наверняка даже не знаком.
— И вы узнали, кто этот человек?
Андреев усмехнулся и закурил новую сигарету:
— Это было последнее, что я узнал, перед тем как оказаться здесь.
— Хотя наш ферзь не имеет к моему аресту никакого отношения. Это просто не его уровень. — Андреев глубоко затянулся. — Понимаете, Александр Борисович, как бы крут ни был Донской, я понимал, что его кто-то покрывает. Всегда найдется кто-то, кто сидит выше. И я решил тщательно проверить его родственные связи. Один раз мне это уже помогло, я тогда вышел на фирму «Старт». Так вот, проверяя, я наткнулся на одного интересного человека и понял, что именно он и покрывает Донского. Дело в том, что у жены Донского есть родная сестра. Ее муж занимает важный пост в правительстве Москвы. Если точнее, он вице-премьер.
— Олег, вы сказали «вице-премьер»? — переспросил Саша, чувствуя, как к его горлу подбирается комок. — Как его имя?
— Его имя Арнольд Иванович Беседин. Он и есть ферзь в нашей игре. Извините, Александр Борисович. Но больше мне сообщить вам нечего.
— Спасибо, Олег, — сказал Турецкий. — Вы и так сообщили больше, чем я ожидал. Я даю слово, что много времени здесь не проведете. Следователь моей группы уже занимается вашим делом, а прокурор внесет протест на эти судебные решения. Я сейчас же распоряжусь, чтобы вас перевели в отдельную камеру. Пока это все, что я могу для вас сделать.
— Спасибо, Александр Борисович. Желаю удачи. И прошу вас, — произнес Андреев негромко, — доберитесь до этих сволочей. Только будьте осторожны. Еще раз повторяю, это очень могущественные люди.
— Да, Олег. — Саша вытянул из-за стола полиэтиленовый пакет. — Я тут по дороге в магазин зашел, купил кое-что. Сигареты там, еще что-то. Возьмите.
— За сигареты большое спасибо, Александр Борисович. Да и за все остальное тоже.
— Держитесь, Олег. Я вас вытащу.
Выйдя на свежий воздух, Турецкий остановился прямо посередине дороги и какое-то время стоял, глядя перед собой. Как же так? Он обвел взглядом улицу и заметил неподалеку вывеску кафе. Как во сне Саша направился туда.
В кафе он заказал двойную чашку кофе, потом, подумав, заказал сто пятьдесят граммов коньяку. Как же так? Как же это могло случиться, Арнольд?
Саша достал из кармана мобильный и отключил его. Неправильный поступок, неправильный, но по-другому сейчас нельзя. По-другому сейчас просто не получится.
Девушка принесла коньяк и отдельно на блюдечке нарезанный ломтиками лимон. Взяв в руку стакан, Саша взглянул в окно. За окном шли люди. На перекрестке мигал желтым огнем неисправный светофор. Глядя на этот пульсирующий фонарь, Саша сделал первый глоток.
Саша и Арнольд познакомились во время учебы в МГУ. Сколько же лет назад это было? 1974 или 1975 год. После первого курса. В стройотряде во время сбора помидоров, под Астраханью. Прямо на колхозном поле. Арнольд внезапно повернулся тогда к сидевшему по соседству Саше и спросил:
— А ты знаешь, что древние тольтеки никогда не ели сырые помидоры? Они считали, что в них содержится мировой ужас.
— Я помню только, что Остап Бендер советовал Корейко не есть на ночь сырых помидоров.
— Корейко — это голова! — протянул Арнольд, подражая интонации зиц-председателя Фунта. — Я бы ему палец в рот не положил.
И оба рассмеялись..
Выяснилось, что они учатся на одном и том же курсе, но на разных факультетах. Саша учился на юридическом, Арнольд — на философском.
— Никогда раньше не встречал человека с философского факультета, — признался Саша. — Я думал, что там учатся одни идиоты.
— Я про вас думал примерно так же, — ответил Арнольд. — Хотя ты прав касательно нашего факультета. Там действительно учатся одни идиоты. Они критикуют эту гребаную марксистско-ленинскую философию только за то, что неспособны один раз ее выучить.
Фраза тогда озадачила Сашу. Не тем, что пресловутую философию назвали гребаной, а самим подходом к этому делу.
Они проговорили с Арнольдом всю ночь. Разговаривали обо всем — о музыке, книгах. Саша предпочитал тяжелый рок — «Led Zeppelin», «Deep Purple», Арнольд любил более сложных «Pink Floyd» и «Кт{> Сптзоп». Оба любили «Rolling Stones». В художественной литературе Арнольд тоже оказался искушеннее. Он называл имена писателей, большинство которых Саша даже не слышал. Как потом объяснил Арнольд, практически все они были запрещенными, и найти их в Москве можно было только в самиздате. Арнольд сообщил Саше, что в Москве у него собрана большая коллекция самиздатовской литературы и при желании Турецкий всегда сможет ею воспользоваться.
После знакомства с Арнольдом Саше открылся совсем другой мир. Арнольд был знаком практически со всей тогдашней полулегальной богемой — художниками, поэтами, музыкантами. В этих компаниях царил совершенно иной дух, тогда его гордо называли духом свободы. В компаниях вовсю ругали гэбэшников, мечтали о демократии. В каждой компании обязательно находилась пара людей, побывавших на принудительном лечении в дурке. Саша видел перед собой абсолютно нормальных, вменяемых, умных людей, которые даже о сумасшедшем доме умели рассказывать так, что все окружающие покатывались со смеху.
Саша удивился еще больше, когда узнал, что Арнольд приходится внуком известному чекисту. Что его отец занимает достаточно высокий пост в авиационной промышленности.
— А что ты удивляешься? — улыбнулся тогда Арнольд. — Хочешь быть диссидентом, имей хорошую родословную.
В период учебы они виделись практически каждый день. Часто бывали на даче Бесединых в Кратове, где жили семьи старых большевиков. Множество раз ездили на перекладных в Ленинград. Вместе объехали практически все недалеко расположенные от Москвы города. Венцом их совместных туристических скитаний стала поездка автостопом в Крым. С канистрой разливного крымского портвейна они пешком обошли весь полуостров. Поднимались на Ай-Петри, ловили камбалу, ныряли над срезанными днищами затопленных кораблей и собирали креветок.
— Мы живем в удивительную эпоху, — сказал однажды Арнольд Саше, когда они ночью сидели у костра на берегу Черного моря и пили портвейн. — Скоро все изменится.
— Так уж и все? — скептически усмехнулся Саша. — Сложно представить.
Он привык доверять мнению Арнольда, но тогда, в 1976 году, окружающий их мир казался Саше настолько незыблемым, что такое невозможно было даже вообразить.
— Великие перемены вообще трудно себе представить, — спокойно ответил Арнольд. — Это я говорю тебе как философ, исповедующий практицизм. Разве кто-нибудь мог предположить, что Петр Первый заставит всех брить бороды? Это было настолько невероятно, что просто не могло прийти в голову. Результат, однако, всем известен. Или пятьдесят третий год… Кто мог предположить, что через восемь лет будет двадцать второй съезд партии, и Сталина вынесут из мавзолея? Лежа в мавзолее рядом с Лениным, он казался незыблемым, вечным. Сталин сам создал эту идею незыблемости, когда сделал из Ильича мумию и положил на века под стекло на всеобщее обозрение. А у истории на этот счет было, как видишь, свое особое мнение.
— Хочешь сказать, что наступит момент, когда и Ленина вынесут из мавзолея? — засмеялся Саша.
— А почему бы и нет? — серьезно посмотрел на него Арнольд. — Выкопали же много веков назад из могилы Оливера Кромвеля. Понимаешь, Саня, людям свойственно цепляться за собственную жизнь. Даже нет, не за собственную. Вообще за человеческую жизнь. Она является для них мерилом истории. Это было у всех, даже у самых масштабных исторических деятелей. Знаешь, чему больше всего удивился Сталин перед началом Ялтинской конференции? Тому, что вместо Черчилля на нее приехал новый премьер-министр Англии. У Сталина это просто не уложилось в голове. Почему не приехал Рузвельт, ему было понятно — Рузвельт умер. Но как мог не приехать живой Черчилль? Так что видишь, история меняется внезапно и совсем не так, как все ожидают. Все, кто скажет, что они знают, какой будет страна через двадцать лет — не важно, гэбисты они или диссиденты, — врут. Вот если ты спросишь меня, что будет через двадцать лет, я тебе честно скажу: не знаю. Но, — Арнольд многозначительно поднял палец, — все будет совсем не так. Это я тебе обещаю.
— Ну уж мы-то с тобой через двадцать лет будем общаться? — улыбнулся Саша. — Или станем делать вид, что незнакомы?
— С тобой, Саня, мы обязательно будем общаться, — улыбнулся в ответ Арнольд, беря двумя руками пятилитровую канистру. — Вот за это давай мы с тобой и выпьем. Чтобы всегда друг о друге помнить.
Арнольд сделал из канистры несколько внушительных глотков и протянул ее Саше.
— За будущее, — сказал Саша, — каким бы оно ни было.
— Вам принести еще что-нибудь? — неожиданный вопрос вывел Сашу из состояния глубокой задумчивости.
Александр Борисович тряхнул головой и увидел стоявшую рядом со столиком официантку. Потом перевел взгляд на стоящий перед ним опустевший стакан.
— Принесите, пожалуйста, еще сто граммов того же. И посчитайте сразу.
— Одну минутку, — удалилась официантка.
Саша дождался, пока принесут коньяк, и расплатился.
«Вот ты и наступило, будущее, — подумал он. — Только сейчас за него пить как-то не хочется».
А потом закончился четвертый, предпоследний курс. Вместе с ним завершались ненавистные занятия на военной кафедре. Впереди были три месяца военных сборов, звание младшего лейтенанта запаса и последний, пятый курс.
Так впоследствии и не выяснили, что послужило причиной пожара. В плане пожарной безопасности их военная часть была образцово-показательной. Как, впрочем, и все советские военные части в 1977 году.