— Ну конечно же, Грейс виновата, что ты согласилась, — съязвила Лиз. — Знаешь, ты тоже приложила руку.
— Каким образом, позвольте спросить? — возмутилась Конни, тыльной стороной руки откидывая со лба прядь волос. — Я была абсолютно счастлива! Я занималась своими делами. Посмотри, по-моему, Арло сейчас стошнит.
— Тогда зачем ты дала себя уговорить? — повторила свой вопрос Лиз.
Конни вздохнула. Конечно, Лиз права. И была права уже последние полтора месяца, поэтому Конни все труднее давался праведный гнев.
— То, что ты права, еще не значит, что я должна радоваться, — проворчала Конни.
— На твоем месте я бы подошла к ситуации рационально, — сказала Лиз. — Ты уже согласилась. Все что можно сейчас сделать — это перестать нервничать. Осторожно, он не уступит!
Последние слова относились к грузовику, выскочившему из боковой улочки прямо перед ними. Конни нажала на тормоз, машину повело.
Некоторое время они ехали молча. Справа уходило за горизонт серебристо-серое море, на стальной глади которого вдалеке виднелось несколько парусов. Л из приоткрыла окно и подставила лицо бризу. Соленый запах моря проник в машину, наполняя ее свежестью и прохладой. Они проехали мимо лодочной мастерской, ощетинившейся мачтами и ржавыми лесами для починки корпусов лодок. Рядом с мастерской, на деревянном подгнившем причале стояли опутанные морской травой плетеные ловушки для ловли омаров. С неба спустилась толстая чайка и, лениво хлопая крыльями, уселась на одну из ловушек. Сложив крылья, она замерла, глядя на сверкающее море.
— Смотри на все это по-другому, — осмелилась предложить Лиз, рассматривая карту.
— Да? И как же?
Лиз откинулась на подголовник и улыбнулась.
— Здесь так хорошо, — сказала она.
Полчаса прошло в добродушных пререканиях по поводу того, соответствует л и карта местности и местность карте. Необъяснимо, но факт: города Новой Англии не имеют ничего общего с идеей логичного планирования. Машина свернула в узкий переулок, затененный плакучими ивами. По обеим сторонам стояли маленькие, выбеленные солнцем и соленым воздухом домики с окнами на разных уровнях. Снизив скорость, Конин щурилась, пытаясь разглядеть номера домов на дверных табличках.
— Так какой дом мы ищем? — спросила она.
— Милк-стрит, номер три, — ответила Лиз, высовываясь из окна.
К одному из домов притулился сарай, на котором гирляндами сушились ржавые поплавки от ловушек для омаров. Другой дом почти скрылся за парусом шлюпки, подпертой деревянными сваями на заросшей сорняками дорожке. На корме заброшенной лодки Лиз удалось разобрать: Вандермент, Марблхед, Месса.
— Вандермент, — прошептала Лиз.
— Это очень старые дома, — заметила Конни, — возможно, построенные еще до Войны за независимость.
Лиз развернула карту и стала се изучать.
— Да, здесь написано, что это «Старый город».
— Охотно верю, — сухо ответила Конни. — Вон семнадцатый. Значит, третий на этой же стороне.
Она снизила скорость и остановила машину. Переулок закончился. Посыпанная гравием дорожка лентой уходила в небольшую рощу.
— Он должен быть здесь, — сказала Конни, вглядываясь в густые заросли ежевики вокруг группы деревьев.
Арло на заднем сиденье завозился и радостно гавкнул.
— А ты что скажешь? — спросила Лиз, обернувшись к нему и почесав ему шею. Он лизнул ее в руку.
— Рад, что машина, наконец, остановилась. Хорошо, что его не стошнило. — Конни помолчала. — Не знаю, Лиз. По-моему, здесь вообще ничего нет. Ты уверена, что это Милк-стрит?
— Тебе надо в туалет, малыш? — ворковала Л из с Арло, который возбужденно вилял всей задней частью. — Давай его выпустим. Подождем, пока сделает свои дела, а потом посмотрим, куда ехать дальше.
Воздух был влажный и свежий, с запахом земли и моря — совсем не такой, как в Кембридже. Конни вытянула руки над головой и выпрямилась — позвоночник хрустнул. Затем стала тереть одной рукой затылок, а другой открыла заднюю дверь для Арло.
— Выходи, паршивец.
Не успела она договорить, как щенок уже исчез и через секунду появился у зарослей ежевики и залаял, неистово виляя хвостом. Девушки направились к роще в конце переулка, надеясь, что Арло присоединится к ним, потеряв интерес к живности в кустах.
— Так чей это дом? — спросила Лиз, рассеянно теребя заусенец.
— Бабушки, — ответила Конни. — Маминой мамы.
— Но ты говорила, что никогда здесь не была, — удивилась Лиз.
Конни пожала плечами.
— Не была. Мама с бабушкой — ее звали София — не ладили, как можешь догадаться. Из-за того, что мама стала хиппи. А бабушка, видимо, была старых взглядов, строгая, сдержанная. Они общались очень редко. А потом бабушка умерла, когда я была еще совсем маленькой.
— София, — задумчиво повторила Лиз. — Греческое имя, означает «мудрость». Ты с ней виделась хоть раз?
— Мама говорила, что да. Она часто приезжала к нам в Конкорд, но каждый раз у мамы была истерика. Конечно, бабушка была против того, чтобы меня воспитывали в подобной обстановке. — Конни отчеканила последние слова.
— Мне кажется, ты бы с ней нашла общий язык. По крайней мере сошлись бы насчет Грейс. Ты хоть что-нибудь помнишь?
— Не очень, — ответила Конни. — Помню, когда она умерла, мама очень грустила. Помню, она меня обняла и говорила что-то про «вселенскую жизненную энергию», а я ее спросила: «Это рай?» и она сказала: «Да». Мне было годика три-четыре.
— Но если бабушка умерла больше двадцати лет назад, что же было с домом все это время?
Конни, не сдержавшись, закатила глаза.
— Естественно, он здесь просто стоял. И естественно, мама мне ничего не говорила. — Она покачала головой.
— Тогда зачем она тебе его сейчас поручила? — спросила Лиз. — И что самое важное, — добавила она насмешливо, — зачем было нам платить за общежитие, когда в часе езды стоял пустой, почти уже твой дом?
Конни рассмеялась.
— Надеюсь, станет ясно, когда мы его найдем. Мама сказала, что там сплошной кавардак. А поручила она мне его, потому что моя внимательная и ответственная мама все эти годы не платила налоги на собственность. — Лиз ахнула. — Да, — продолжила Конни, — а сумма росла. До недавнего времени власти не возражали. А в прошлом году поменялся закон, и маме прислали уведомление, что дом будет конфискован, если она не возместит всю сумму.
— Ничего себе, — воскликнула Лиз. — И сколько же?
— Я точно не знаю, — ответила Конни, теребя кончик косы. — Грейс так толком и не сказала. Я хочу разобрать и выбросить весь хлам, а дом продать, если, конечно, на него найдется покупатель. Вырученная сумма пойдет на уплату долга городу.
Лиз присвистнула.
— Но это же только на лето. А потом вернешься в Кембридж и выкинешь все из головы.
Девушки дошли до конца дорожки, где гравий сменился утоптанной землей. Конни посмотрела на кусты дудника, разросшиеся между деревьями. Нежные белые цветы качались на легком летнем ветерке, разносящем повсюду запах зелени и земли, а в дуплах деревьев жужжали невидимые глазу насекомые. Девушка смотрела на цветы, и глаза ее расширялись. Солнце играло на лепестках, а сознание Конни затуманилось. Ей почудилось, что по тропинке тяжело идет пожилой человек в испачканной рабочей одежде, сгорбившийся под тяжестью вязанки дров и хвороста. Лемюэль? — прозвучал у Конни в ушах чей-то голос. Иду, Софи!
Прежде чем растаять, видение повторилось. Образ был очень ярким, осязаемым. Она пришла в себя от звука голоса Лиз, которая что-то спрашивала. Конни потерла болезненно пульсирующий висок. Лиз смотрела на нее, но Конни не знала, что отвечать.
— Прости, отключилась на секунду.
— Я спросила, где Арло.
Боль начала утихать. Конни оглянулась, собаки нигде не было.
— Странно, — сказала она.
Он пошла назад в переулок. Выйдя из рощи, увидела, что Арло сидит, уставившись на заросли ежевики, как раз напротив машины.
— Ну что, паршивец, — сказала Конни, присаживаясь возле него на корточки, — кого выслеживаешь?
Пес взглянул на Конни и снова повернулся к зарослям.
— Там что, белка? — Конни посмотрела туда, куда был направлен взгляд собаки, и ахнула. Под переплетенными ветвями ежевики угадывались очертания тяжелой чугунной калитки.
Несколько минут спустя Конни уже оттащила в сторону кучу сорняков и сухую виноградную лозу, оплетавшую забор. Как только оголились прутья решетки, Арло протиснулся между ними и исчез в тени сада. К подруге подбежала потрясенная Лиз.
— Конни! — выдохнула она. — Кажется, мы нашли дом!
— Просто Арло обнаружил какую-то калитку, — проворчала Конни, оттаскивая очередную охапку веток.
— Да нет, посмотри, — сказала Лиз, тронув Конни за плечо и указывая куда-то вверх.
Конни вытерла руки о джинсы и отступила назад, на дорогу, поправляя рубашку, завязанную под грудью. Пришлось высоко задрать голову, чтобы проследить, куда указывала Лиз. Конни разглядела высокое старое дерево, увитое виноградом, а над дикой чащей переплетенных ветвей вырисовывалась деревянная крыша. Из крыши торчала массивная кирпичная труба. У Конни перехватило дыхание.
— Вот это да… — прошептала она.
— Я тебе говорила, что это Милк-стрит, — торжествовала Лиз, толкая Конни под локоть. Конни подняла брови.
— Да ты бы и не поняла, что там дом, — заметила она, поправляя волосы вымазанной в земле рукой и всматриваясь в чащу.
Теперь, когда уже было ясно, что искать, она разглядела чугунные прутья забора за густым кустарником, а сквозь зелень деревьев виднелись очертания окон.
— Ты говорила, сюда не приезжали с тех пор, как умерла София, — сказала Лиз.
— Да, но здесь как будто никого не было намного дольше, — ответила Конни.
Скрестив руки на груди, подруги молча смотрели на заброшенный дом, силуэт которого проступал за растительностью.
— Давай я помогу расчистить калитку, — нарушила тишину Лиз.
Плющ и виноград легко сдали позиции, и через полчаса у калитки выросла куча мягких веток и корней. Из сада то и дело слышались возня и лай.
— Ну хоть Арло повеселится, — сказала Конни и смахнула волосы со лба, оставив на коже грязный след.
— Думаю, мы уже почти закончили, — сказала Лиз.
Еще несколько минут девушки сражались с последними упрямыми стеблями винограда, а затем Конни присела на корточки и стала разглядывать чугунную калитку Прутья пришли в негодность от времени и ржавчины, Конни даже боялась, что они рассыплются от прикосновения. Она осторожно отодвинула засов, столько лет остававшийся без движения. Жалобно заскрипев, он поддался. Конни стала медленно открывать калитку, пока не образовался узкий проход в глубь зарослей.
— Ну что? — спросила она, обернувшись.
Лиз пожала плечами.
Конни поднялась на ноги и протиснулась в калитку. Сад оказался не такой запущенный, как можно было подумать при виде джунглей у забора. Конни очутилась на мощенной плитами дорожке, ведущей к ветхой входной двери, оплетенной всевозможными видами винограда и плюща. Откуда-то сверху спускалась цветущая глициния с зелено-фиолетовыми листьями, наполняя воздух тяжелым приторным ароматом. В саду росло несколько высоких стройных деревьев бузины, которые были видны с улицы, ольха и боярышник, которые служили опорами для вьющихся растений, протянувшихся от ограды до дома. Такой полог создавал тень и придавал уют и таинственность всему саду.
У Конни защемило сердце от тянущей, вкрадчивой боли сожаления, что ей не довелось увидеть это чудо раньше. Сад разбила София, ее бабушка. Но Конни ее никогда не увидит. Неотвратимость и безысходность навалились тяжелым грузом. Конни воскресила в памяти образ бабушки и представила, как та подходит к грядке с садовым совком в руках. На этом видение не закончилось, и, к удивлению Конни, в нем появился тот самый сгорбившийся человек, которого она уже видела в тот день, когда грезила наяву в лесу. Теперь она узнала его. Это был Лемюэль — совсем такой, как на старых фотографиях, — ее дедушка, умерший, когда Грейс еще училась в колледже.
Он вышел из-за угла дома с вязанкой дров.
Хорошо, — сказала ему воображаемая бабушка, — положи в гостиной.
Конни прижала пальцы к векам, перед глазами поплыли голубые и иссиня-черные пятна. Затем она отняла руки и открыла глаза. Видение растаяло, будто уйдя в землю. Ну конечно же, она плохо спала последние несколько дней перед переездом, а прошлую ночь не спала вовсе, лежа в обнимку с Арло и глядя в темноту. Наверное, переутомилась.
Вместо газона в саду буйствовали, вытесняя друг друга, всевозможные дикие цветы и травы. Многие из них были типичны для огорода и кулинарии: тимьян, розмарин, шалфей, петрушка, мята, турнепс, одуванчик, укроп, разросшийся многолетний лук. Конни перебегала взглядом от растения к растению и в дальней части сада обнаружила достаточно редкие, которые она встречала только в книгах по садоводству: аконит, белену, наперстянку, гроздовник. За левый угол дома цеплялась пышная зловещая белладонна, глубоко уйдя корнями в деревянную обшивку. Конни нахмурилась. Неужели бабушка не знала, что многие из этих растений ядовиты? Надо будет следить за Арло.
Помимо трав, вдоль ближней стены дома в изобилии росли овощи. Ворсистые, величиной с тарелку листья затеняли завязи кабачков, дынь и тыкв. Справа, у другого угла дома, где в пологе из плюща образовался просвет, в беспорядке теснились растения, с веток которых свешивались большие, с кулак, плоды. Конни с удивлением узнала в них помидоры. Но от тех, что обычно покупают в магазине, они отличались разнообразием цвета — и фиолетово-красные, и в зеленую полоску, и янтарно-желтые, — и формой — круглые, как шар. Стебли были похожи на стволы небольших деревьев, как будто они не отмирали в конце лета. Арло что-то раскапывал в тени их листьев.
Лиз подошла к Конни, неслышно ступая по покрытой мхом тропинке.
— Сумасшедший сад! Ты только посмотри на помидоры! — воскликнула она. — Они же просто гигантские!
Она осеклась, увидев, что Конни погружена в раздумье. Она тронула ее за плечо:
— Что с тобой?
Конни обернулась. Она еще не пришла в себя после своего яркого видения. Лиз вся светилась, и Конни не хотелось омрачать ее радость своими размышлениями.
— Ничего, все в порядке, — улыбнулась она, чтобы успокоить Лиз. — Просто немного устала. Смотри — цикорий! Можем сделать салат на обед!
Грейс говорила, что дом не новый, но не сказала, что настолько. Похоже, мастера строили его по образцам английских домов позднего средневековья. Окна были маленькие, с ромбовидными переплетами, скрепленными свинцовыми скобами. Открыв рот от изумления, она рассматривала фасад, еще никогда не удостаивавшийся даже беглого взгляда реставратора. Дом молча взирал на Конни, морщинистый и равнодушный.
Конни откинула занавес из глицинии и провела рукой по входной двери. Видимо, когда-то ее красили белой краской, но от времени и плесени поверхность позеленела. Конни попыталась представить, как ребенком жила здесь ее мама, но не смогла. Грейс, София, Лемюэль, ее дедушка, о котором Грейс ни разу не упоминала, — все поплыли перед глазами в своих маленьких мирах, лишь частично пересекаясь с домом. А Грейс — яркая и жизнелюбивая — просто не могла удержаться на этом месте. Может быть, потому и ушла.
Сад и дом жили своей, отшельнической жизнью и, казалось, не терпели присутствия людей. Конни порылась в кармане джинсов и достала ключ, который Грейс выслала по почте. Смахнув большим пальцем слой пыли и грязи с замочной скважины, вставила ключ. После небольшого сопротивления он, завизжав, повернулся. Конни нажала на дверь плечом, и та поддалась. Косяк неохотно выпустил ее из своих объятий, выдохнув облачко пыли. Конни закашлялась, отмахиваясь от нее. Сверху что-то со звоном упало на камни у ног девушки. Над притолокой, почти скрытой глицинией, Конни обнаружила подкову, проржавевшую до дыр. Один из квадратных гвоздей, крепивших ее к подгнившей деревяшке, расшатался и вывалился, и подкова теперь готова была упасть. Конни положила гвоздик в карман и ступила на порог замершего в ожидании дома.