- Я? - переспросил я, все еще смотря вслед улетающему пулей “лотусу”. - Да… нормально. - Только сейчас до меня дошло, что он назвал ее по имени. Как-то так особенно назвал… Насколько я понял в процессе наблюдения, она никого к себе близко не подпускала. Я видел ее с другими, но это было не то. Неужели за то время, что мы не виделись, у Рэйчел наконец появился приятель?
У него были почти малиновые волосы, торчащие во все стороны -первое, что бросалось в глаза. Да и в остальном мальчик выглядел уж слишком для этого стерильного района - косуха и драная майка, в ушах - тысяча сережек, и в довершение ансамбля - джинсы, пропущенные через дробилку. Помесь панка, металлиста и еще черт знает чего. Парень казался подверженным влиянию субкультур: возможно, лет когда-то он ходил весь увешанный фенечками и с нарисованным на щеке цветком. Такой мог понравиться Рэйчел. Определенно.
- Что на нее нашло? - сказал он, тоже смотря в направлении исчезнувшей машины.
- Такой уж характер…
- Вы знаете Рэйчел?
- Да. Немножко.
Он улыбнулся мне так обезоруживающе. Он был очень милый.
- За ней нужен глаз да глаз. Рэйчел ничем не испугаешь, и я все время боюсь, что она влипнет в какую-нибудь историю. Хотя без этого она и жить не может. Такой вот порочный круг. Меня зовут Харлан. А вы давно знакомы с ней?
- Давно.
- Хотел бы я знать, какой она была давно.
- Она… - я запнулся. - Не уверен, что могу помочь. Мне пора. Передавай ей привет от старого приятеля.
Я медленно пошел по улице. Он догнал меня буквально через пару минут.
- Простите. Вы Улисс, да?
Я обернулся так же медленно.
Он уже не улыбался. Его лицо застыло, как гипсовый слепок, выделялись только глаза. Невинные и испорченные одновременно, сейчас они были просто перепуганными. По-детски. Даже можно сказать, по-человечески.
- Рэйчел… рассказывала… обо мне?
- Нет. Никогда… Просто она почти не спит, а когда засыпает, то повторяет ваше имя. И плачет. А потом злится так, что ее трудно успокоить.
- … выспалась… в свое время, - сказал я тихо, скорее сам себе.
Он не отрывал от меня глаз, как будто боялся, что я повернусь и уйду, оставив его без ответа.
- Вы ее убьете?
Честно говоря, я не ожидал такого вопроса. Мальчик был совсем не прост, и сама мысль, которую он выразил, явно далась ему очень тяжело. Это был даже не вопрос, по сути, потому что через секунду он сказал:
- Не убивайте ее. Пожалуйста.
Я взял его за подбородок, чтобы рассмотреть лучше; он не сопротивлялся, только зрачки расширялись и сужались в такт дыханию, а на висках под прозрачной кожей проступили голубые вены.
- Почему нет?
- Она самое лучшее, что со мной произошло.
Я отпустил его, пораженный. Вот это да! Оказывается, я создал нечто такое… нечто прекрасное; оказывается, моя Рэйчел - САМОЕ ЛУЧШЕЕ, ЧТО С КЕМ-ТО ПРОИЗОШЛО!
- Я сделаю ВСЕ, что вы захотите.
- Все? А если я захочу убить тебя?
Он посмотрел вверх, словно призывая небеса в свидетели.
- Ну, если Рэйчел умрет… это равносильно. Я без нее ничто.
Я в первый раз такое видел. Отдать жизнь за кого-то, как это странно. Как это неестественно. Но если этот кто-то - самое прекрасное, что с тобой произошло… может, я и смогу понять. Может быть. Данте бы точно не понял, а я постараюсь.
- Просто передай ей привет, - сказал я наконец, бессознательно погладив его пальцем по щеке. Он изобразил почти-улыбку, ему хотелось верить мне, но это было сложно.
- Что же вы друг с другом сделали?.. - спросил он только.
- Береги ее, Харлан. Я ее не трону. Но не дай ей охотиться на меня, иначе уже ничего нельзя будет поделать.
Я оставил его вопрос без ответа. Что мы сделали друг с другом? Я ее убил. Она меня ранила. Что же, орел - путь изначально более тернистый, чем решка, и мне было об этом известно. После слов Харлана я чувствовал себя Богом, Пигмалионом… а возможно, доктором Франкенштейном, и это было необыкновенное чувство. Чувство Творца.
Я дал слово, но не сказал, что откажусь от наблюдений за Рэйчел. Незаметно это стало важной частью моей жизни; правда, теперь у нее наверняка разовьется паранойя, но так будет даже интереснее…
*
Это был увлекательный путь, похожий на бесконечный сериал, - путь крови, дансингов и наркоты. Известие о смерти Перл общество восприняло нейтрально. Как я понял, причиной стало разбитое сердце - из обреза двенадцатого калибра в упор. Одно я знал точно - ее убил не Данте, хотя отношения между ними становились все напряженнее. При своей нелюбви к оружию он никогда не выбрал бы такой способ.
Я не знал, чем он сейчас живет - его не интересовал ни бизнес, ни что-либо еще, он, казалось, совсем потерял вкус к жизни. Раньше я еще мог расшевелить его, но с каждым разом Данте поддавался все неохотнее. А с того момента, как умерла Перл, и вовсе не подавал о себе вестей, хотя я не чувствовал переживаний, как с Хиямой. Иначе не мог бы не быть рядом.
Болтали об этом много, но ничего насчет убийцы, словно никто и не пытался свести с ним счеты. Это не было похоже на Данте - оставить без ответа такое явное оскорбление. Точнее на него прежнего, но сейчас ему вполне все могло стать окончательно безразлично. Настоящую причину я понял, только когда решил, что пора навестить моего друга и попытаться вывести его из этой кошмарной спячки. Рэйчел куда-то исчезла из Нью-Йорка, и это был сигнал к тому, чтобы прерваться и съездить посмотреть новый город Данте. Кроме того, я очень, очень по нему скучал.
Эта нить никогда не прерывалась, порой я удивлялся, как ничтожное количество его крови во мне связывало нас так прочно. Он был и оставался единственным существом во всем мире, которое было мне по-настоящему дорого, без оттенка садизма, как с Рэйчел. И в подтверждение силы нашей связи был его звонок сразу же после того, как я уже собрался в Филадельфию.
- Лис, привет! - сказал он с оттенком восторга, который меня здорово обрадовал. - Куда ты пропал?
- Привет, - ответил я, опуская тот факт, что он давно мог бы позвонить. Только сейчас я понял, что еще могла означать его молчанка - он здорово в чем-то (ком-то?) увяз. - Ты же знаешь, я кочевник, вот и заблудился. Но это не значит, что я…
- Знаю. Уже летишь. К слову, тут тебя ожидает офигенный сюрприз.
Почему-то это меня насторожило.
- Что за сюрприз?
- Приезжай - узнаешь. Кажется, наши большие игрища подошли к почетному финалу.
Когда он повесил трубку, я понял, что не выразил соболезнования по поводу Перл, хотя уже прошло лет пять. Но судя по голосу, он и тогда в них не нуждался. Ее смерть меня не удивила - врагов у нее хватало - хотя и оставила смутное ощущение тревоги. Я вспомнил о нашем с Данте уговоре в начале игры, но тогда был стопроцентно уверен, что Рэйчел не выйдет в финал. А все вон как повернулось.
Филадельфия мне понравилась больше, чем Чикаго - здесь было как-то спокойнее. Я хотел покататься по городу, но потом решил отложить это на потом. Сейчас на повестке дня были дела более важные. Для кого-то - жизненно.
В Филадельфии было самое красивое казино изо всех “Рассветов”, разбросанных по стране, даже лучше, чем в Вегасе. Глядя на пылающую вывеску из окна такси, я думал, кто же теперь этим всем занимается. Убийцу Перл только за это можно было распять. Потом мы повернули по главной улице и минут через десять подъехали к офису “Инферно”.
Данте ждал меня у самого входа. Он обрадовался мне так, что чуть на ступеньки не повалил, и какое-то время будто не мог сказать ни слова. Я держал его едва не на весу, и знакомое ощущение его тела, прижатого к моему, вкус его кожи на моих губах на какое-то время задвинули все посторонние мысли.
- Лис, я так скучал. Еле дождался, когда ты прикатишь. Новостей тьма, даже не знаю, с чего начать.
Отстранившись наконец, я смотрел на него во все глаза. Передо мной был Данте образца не-знаю-какого года, который уже к концу двадцатого века был безнадежно мертв и похоронен. Он выглядел как тинэйджер в своих кроссовках и футболке со схематичным языческим солнцем, словно кто-то счистил с него века, будто кожуру с яблока. Оставалось только гадать, что накачало его энергией, и как это вообще возможно. И начинать ли мне ревновать прямо сейчас или чуть погодя.
- Начни сначала.
Он стал на цыпочки и поцеловал меня в щеку.
- Тогда пошли.
Мы поднялись на самый верх. Изгибистый коридор, украшенный плетущимся виноградом, выводил к симпатично вогнутым дверям, похожим на иллюминатор подводной лодки, а следующий изгиб открывал вид на огромный балкон - почти вертолетная площадка. На ней было что-то вроде висячего сада из деревьев в кадках и вьющихся растений, а у самого края стояло большое плетеное кресло.
И тут я увидел ангела.
Раньше я не встречал ангелов, но сейчас понял, как они должны выглядеть. Она сидела на краешке кресла с планшетом, задумавшись, потом достала из-за уха карандаш и начала писать. Яркие рыжие волосы спадали ровной волной, заканчиваясь у талии короткими всплесками, и на какую-то секунду я был почти уверен, что она смертная. Человек может не узнать вампира, но чтобы вампир не признал себе подобного - это нонсенс. Тут я все рекорды идиотизма побил. Но было в ней что-то такое эфемерное, теплое, что нам редко свойственно, и в основном мы это быстро теряем. А может, дело в том, что я таких рядом с ним много видел. Живых. Но он никогда их не превращал. А эта…
То, как она улыбалась своим мыслям, как закладывала карандаш за ухо, дернуло мою память и чуть было не вызвало оттуда что-то… но нет. Ничего не произошло. Как никогда не происходило.
Данте смотрел на нее сияющими глазами.
- Новая Формоза? - спросил я почему-то шепотом.
- Это Пенни, - ответил он.
И в том, как он произнес ее имя, было все. Не будет больше рыжеволосых красавиц. С Формозой покончено. Она наконец упокоилась с миром в покинутом монастыре на японском острове, а взамен родилась новая легенда.
Она заметила нас и подошла. Свободного покроя платье из нескольких слоев газа разных оттенков зеленого окутывало ее и делало похожей на фейри.
- Привет, - она прикоснулась губами к щеке Данте и отдала планшет. - Я заканчиваю сценарий, осталось три последние сцены. Кажется, вышло еще лучше.
- Улисс, это Пенелопа, - произнес Данте. - Совпадение потрясающее, не спорю, но не спланированное.
Пенни поцеловала и меня в щеку, и запах ее волос на минуту ввел меня в ступор. Наверное, у нее был шампунь с полевыми травами, но к нему примешивался запах осени, на который не в силах наложить лапу парфюмерия. Кленовые ангелы. Это я помнил.
- Данте рассказывал обо мне? - спросил я, отступая, чтобы выйти из-под влияния этого аромата.
- Данте рассказывал мне только о хорошем, что происходило с ним, - она улыбнулась, и глаза ее вспыхнули отражением луны. Они не были зелеными или карими, как это часто бывает у рыжих. Потрясающие глаза, их цвет возвращал в те далекие времена, когда я мог видеть голубое небо, не рискуя сгореть заживо, - времена, которых я не помнил. - Это значит, что он только и говорил, что о вас. Я давно хотела с вами встретиться и проверить.
- Что?
- Так ли вы красивы, как ему кажется.
Она приблизилась и осторожно сняла с меня темные очки. Я уже давно успел привыкнуть к своему моновидению - сменил повязку на “гуччи” и забыл. Впервые за все время я об этом вспомнил, и во второй раз это вызвало сожаление. Я просто хотел ей понравиться.
Данте стоял рядом с выражением лица, похожим на гордость за свою собственность (меня или Пенни?…), наматывая на палец прядь моих волос. Они постоянно доставали меня тем, что отрастали быстрее, чем я успевал избавляться от них.
- Говорил же тебе.
- Ничего подобного в жизни не видела, - призналась Пенни. - Это потрясающе. Я вас нарисую, можно?
Я не знал, что со мной происходит. Может, это, как обычно, просто проекция чувств Данте к ней? Но одно это ее замечание сделало меня счастливым.
- Вы еще и рисуете?
- Недавно. Хотите, покажу? - Она сбегала к креслу и принесла несколько листов. Это были только мутные наброски карандашом, но я бы и оставил их на этой стадии. Один рисунок изображал горящий вертолет, падающий в пустыню, клубы песка и дыма затягивали его в гигантский смерч; на втором человек умирал среди песков, было видно, что он еще жив, но ему осталось немного, и в эти последние моменты он рассматривает помятую фотографию с полустертым изображением. Третий рисунок - двое детей, мальчик и девочка, обнявшись, сидят на пороге дома. И даже в таком расплывчатом изображении было заметно, что они переживают нечто непоправимое, самое сильное горе, какое можно представить.
Я не мог сказать ни слова, но ей было достаточно моего выражения лица.
- Опять себя мучаешь? - спросил Данте, бросив взгляд на рисунки. Она улыбнулась, так мягко, и совсем не было похоже, что она страдает.
- С прошлым нужно прощаться, а не прятать его. Иначе потом оно все равно освободится, и тогда будет больнее во сто крат.
- Это больше, чем одаренность, - сказал я наконец, и Пенни снова просияла улыбкой. Я был готов смотреть на нее до судного дня.
- Талантливая личность талантлива во всем, - Данте возвратил ей планшет. - Не будем отвлекать тебя, милая, увидимся позже. Сейчас мы с Лисом должны закончить одно дело.
Пенни протянула мне очки, но я отвел ее руку.
- Возьми себе. Он мне больше не нужны.
Она тут же надела их - ей они шли больше. И даже темные стекла не могли спрятать такие глаза.
Мы вышли из здания молча. Потом, когда мы уже сели в машину, Данте сказал:
- Я все-таки должен тебе кое-что сказать.
- Все-таки? Ты уже не беспокоишься о моем спокойном сне?
- Просто больше я не могу сказать это никому. Мне страшно.
Я повернулся к нему и понял, что он не шутит.
- То есть?
Он смотрел на руль и медленно водил по нему пальцами, будто раздумывая.
- Когда не стало Хиямы, я решил, что больше никто не заставит меня пережить ничего подобного. Я хотел отвыкнуть от тебя, забыть тебя, но это оказалось слишком тяжело. И вот когда я почти поверил, что у меня получается, появилась Пенни.
- Она - самое лучшее, что с тобой произошло? - спросил я, даже не сразу вспомнив, от кого слышал эти слова.
- Я чувствую, что должен беречь ее так, будто от этого моя жизнь зависит. С ней можно разговаривать о чем угодно, но только не о таком - она верит в то, что я всемогущ. А это, черт возьми, все-таки преувеличение.
Ну спасибо за откровенность. Ничего, что я, черт возьми, тоже в это верил?
- И что хуже всего, Лис, мне кажется, что я не переживу ее смерть, как бы глупо-неправдоподобно это ни звучало. Так что все прежние формулировки любви можно забыть. Одна только мысль о таком роняет меня в депрессию.
- Это звучит не глупо, а жутко.
- Вот это точно.
Внезапно я кое-что понял.
- Ее… кто-то очень сильно любил, да? Ты забрал ее у кого-то, кто ее очень сильно любил?
Он оставил мой вопрос висеть в воздухе. Это было то самое молчание, которое знак согласия. Вот и пресловутое чувство вины, а я-то думал, что я выродок вампирской породы, которая в целом не знает страха и упрека. Донателла когда-то сказала: в нас больше человеческого, чем всем нам хотелось бы. А я ей не поверил.
Машина остановилась у казино, но мы обошли его к черному ходу. И тут как по волшебству я увидел Харлана; так бывает: вспомнишь о ком-то - и он тут же является, хотя этому нет видимой причины. Данте не обратил на него внимания (или сделал вид), но проходя, я замедлил шаг. Харлан сидел на бордюре, обняв руками колени, словно ему было холодно. Он полностью сменил имидж, только волосы остались того же ядовито-красного цвета; его глаза закрывали очки с голубыми стеклами, но основные изменения были на другом уровне, не внешнем - он будто вырос, ну или повзрослел. В нем почти не осталось прежней уязвимости. Это был совсем не тот мальчик, который просил меня не убивать его возлюбленную… лучшее, что с ним произошло.