«Хорошо бы сделаться настолько богатым, чтобы иметь возможность отгородиться от мира бадигардами, платить другим за твою безопасность. Жизнь такая короткая, унизительно же быть открытым любому насилию любого кретина и урода, разгуливающего по улицам Нью-Йорка… Ебаное государство, — опять озлился Оскар, — оно не выполняет своих обязанностей, и ты ничего с ним не сделаешь. А если ты не выполняешь своих, скажем не заплатил налоги, — оно будет тебя судить и даже посадит тебя в клетку».
Огонь лизал сухие дрова почти бесшумно, иногда только дрова потрескивали, очевидно, огонь натыкался на сучок, и постепенно, покуривая джойнт и поглядывая в огонь, Оскар переместился из мрачного каменного города в область теплой сказки. «Хорошо бы жить в тепле, среди цветов, растений и бабочек», — полусонно пожелал Оскар, и ему вдруг представилась голая прекрасная Наташка, лежащая в поле из цветов и показывающая язык голому Оскару… Оскар заулыбался от удовольствия, но, вспомнив о случившемся с ним и Женевьев, тотчас окружил Рай, себя и Наташку и поле из цветов колючей проволокой, несколькими танками и батальоном его, Оскаровых, парашютистов. Счастье нужно хорошо охранять…
Голой из ванной пришла Женевьев.
— Куришь? — спросила она недружелюбно.
— Очевидно, — ответил Оскар насмешливо.
Ему все больше не нравилось поведение Женевьев. Редко, но Женевьев стала показывать зубы, чего «мастэр» Оскар — хозяин Женевьев — не должен был допускать.
«Кажется, я не сумел установить над мадам де Брео полный контроль не только в постели, но и в жизни. Увы, — подумал Оскар. — Нечто было упущено мной в ее воспитании. Учтем, чтобы не повторять ту же ошибку в будущем», — решил Оскар.
Голая Женевьев, подрагивая внушительной темной грудью, пошла в кухню и принесла оттуда поднос, на котором помещались серебряный термос с водой, бутылка пива и зеленый бокал толстого стекла. Отработанным движением она поместила поднос на пол у кровати, среди лежащих прямо на полу книг — Женевьев постоянно читала — и забралась в постель.
Глядя на поставленный Женевьев на пол натюрморт, Оскар подумал, что литровая бутылка дешевого пива несколько не соответствует основному образу дамы-дизайнера, светской женщине мадам Женевьев де Брео. Скорее подобная бутылка подошла бы художнику Ворошильскому, когда-то бывшему приятелем Оскара в Варшаве. Тоже алкоголику. Но очень может быть, что алкоголики всего мира одинаковы и классовые различия над ними не властны, когда дело касается алкоголя, задумался Оскар.
— Ты всегда куришь траву, прежде чем идти со мной в постель, — изрекла хмурая-Женевьев. — Можно подумать, что без травы ты боишься лечь со мной в постель… — Женевьев хлебнула пива из зеленого бокала, размер которого удовлетворил бы и Гаргантюа.
— А ты пьешь всякий раз, прежде чем идти со мной в постель, — равнодушно парировал Оскар от камина. — Можно подумать, что ты боишься или не любишь заниматься со мной любовью, когда ты трезвая.
Женевьев проглотила замечание Оскара и впилась в свое пиво опять. Оскар поглядел еще некоторое время в свою возлюбленную огненную стихию, затем встал и начал раздеваться. Он не спеша снял сапоги и носки, аккуратно повесил на спинку кожаного стула (также сконструированного Женевьев) пиджак, снял брюки, тщательно сложил их и, оставшись в одних маленьких белых трусиках, постоял некоторое время, понаблюдал за Женевьев, уставившейся напряженно в потолок, потом снял и трусики и подошел к кровати.
— Ляг на живот! — приказал он, содрав с темного тела мадам одеяло. Ему не хотелось видеть лицо мадам де Брео. Ее подержанное лицо.
Женевьев послушно перевернулась на живот. Оскар ведь приказал это другим голосом. Постельным голосом. Голосом палача. А этого голоса Женевьев де Брео боялась.
И когда он рывком обеих рук поднял мягкий зад мадам де Брео с постели, согнул ее в коленях и правой рукой хлестнул француженку по белой мягкой половинке, она испуганно и покорно выдохнула «Ааааа-ах!», зная, что сзади нее присело могучее и безжалостное животное, по воле своей способное принести захваченной в плен Женевьев удовольствие или боль. Ужасную боль. БОЛЬ.
глава четвертая
1
Опоясанное массивным жировым поясом у талии, очень белое тело Сюзен Будъярд покоится перед Оскаром, надежно вмонтированное в деревянные балки, удерживаемое ими за шею и запястья рук. Средневековое сооружение это, занимающее теперь значительную часть спальни Оскара, он приобрел совсем недавно, и Сюзен — первая жертва машины.
Голый Оскар обходит сооружение и заглядывает, приподымая голову Сюзен за белые волосы, в глаза специалистки по сексу. Глаза у Сюзен испуганные. По-видимому, она уже жалеет, что согласилась дать себя заковать, положив шею и руки под дубовые балки. «Кто их знает, этих поляков, — очевидно, размышляет Сюзен, — еще убьет! И я совсем не знаю этого человека… Что я наделала! То, что он бой-френд Женевьев, еще ничего не значит. Более того, Женевьев алкоголичка и не очень разборчива…»
— Боишься? — спрашивает Оскар, держа беспомощное пухлое существо за волосы. — Ты сейчас так беспомощна, как никогда не была во всю твою жизнь, правда ведь? Я — твой полновластный хозяин. Что захочу, то с тобой и сделаю…
Сюзен молчит и несколько раз подряд смаргивает глазами. Вероятно, она ужасается тому, как глупо она влипла в приключение, могущее закончиться черт знает чем. Может быть, она уверяет себя, что нет, все ОК, Сю, ничего не произойдет с тобой страшного, Оскар хороший парень, и это игра. Сюзен пробует улыбнуться.
На Оскаре черная кожаная фуражка с высокой тульей, и бедра его затянуты в сеть черной кожаной сбруи, откуда странно голо и как бы ненужно свисает белый, еще не вставший, не налившийся в полную силу член. Сюзен возбуждает Оскара намного больше, чем Женевьев. Возбуждают ее коротковатые, массивные в ляжках ноги, смятые у самого основания, возбуждает порозовевшее от того, что она стоит на коленях в напряженной позе, лицо ее, свисающий вниз живот, который она забыла подтянуть. Возбуждает раздвоившаяся сама по себе, с белыми клоками волос, если зайти и посмотреть сзади, пизда…
— Блядь! — говорит Оскар. — Курва!
Неожиданно для самого себя, подчиняясь случайному импульсу, Оскар становится на колени у головы Сюзен, берет член и, глядя сверху в вытаращенные от ужаса глаза миссис Вудъярд, начинает писать ей в лицо и на голову. Наверняка никто еще не проделывал подобных вещей с известной писательницей, посему она начинает плакать, не в силах даже защититься, прикрыться рукой от наглой бесцеремонности насилия. Оскар старается попасть ей если не в рот, то на губы, потому левой рукой он опять хватает миссис Вудъярд за волосы…
— Не уклоняйся, тварь, — шипит Оскар и бьет Сюзен по мокрой щеке.
— Отпусти меня, позволь мне уйти, — скулит Сюзен. — Я боюсь! Я боюсь тебя! Ты сумасшедший!
— Молчать, пизда! — с властительным презрением бросает ей Оскар и, вдохнув запах собственной мочи, смешавшийся со слезами писательницы Сюзен Вудъярд, еще раз приподымает ее голову за волосы и дает ей еще пару пощечин. — Отныне чтоб называла меня исключительно «мастэр». Только «мастэр».
Оскар идет к кровати. У изголовья кровати висят на крюках несколько плеток. Оскар выбирает свое любимое орудие — восемь крепких кожаных узких ремней, связанных воедино в крепкой кожаной рукоятке, предназначил он для писательницы.
— Страница сто шесть, — объявляет Оскар зловещим тоном, не обещающим Сюзен ничего хорошего. — Страница сто шесть, Нэнси пришла на первое свидание к новому любовнику Оскару. Во время свидания Нэнси повторяет слова Ницше: «Женщина всегда подсознательно ищет, кому бы подчиниться».
Оскар поднимает плетку и наносит первый длинный удар, распластывает восемь концов о правую пухлость миссис Вудъярд.
— У-уу! — скулит, дернувшись, Сюзен.
Оскар снимает хвосты с тела миссис и опять опускает все восемь на ее полушария, но теперь стараясь ударить так, чтобы концы плетки, завившись под попку миссис, попали отчасти между ног, в раздвоенность, в дышащий сыростью на Оскара Большой Каньон миссис, о котором она, озабоченная нападением на поверхность попки, на некоторое время забыла… Вз-ыы! — свистят хвосты.
— Уууууууууу! — тонкой струйкой вылилось изо рта писательницы, и она, шлепнув ляжками, сдвинула ноги и некрасиво свалила свой зад набок, на одну сторону, как корова, у которой внезапно отказали задние ноги. — Не на-адо!
— «Женщина подсознательно всегда ищет, кому бы подчиниться», — бесстрастно возглашает Оскар, — Повтори! — И наносит следующий удар таким образом, чтобы концы плетки хлестнули по незащищенному теперь животу животного. — Повтори!
Сюзен всхлипывает, мычит, но не повторяет. Ее растерянности и почти шоковому состоянию способствует еще и то, что перед актом Оскар уговорил ее проглотить пару квайлюдов. В мозгах ее, очевидно, рушатся миры и дышат жаром огненные печи.
Оскар, решив раз и навсегда сломать волю миссис Вудъярд, в сокрушительном налете хлещет ее некоторое время, не останавливаясь на отдельные удары, стараясь попадать на самые нежные части — груди, живот, шею и между ног…
— Повтори! — требует он по окончании налета и, обойдя вновь свою деревянную гильотину с прикованной к ней жертвой, хватает жертву за волосы и насильно раскрывает ей руками склеившиеся от слез глаза. — Повтори!
— …Женщина… подсознательно… — хрипит, глотая слезы, то, что осталось от знаменитой писательницы, — …всегда ищет… кому бы подчиниться…
— Прекрасно! — восклицает Оскар. — Я тобой доволен. Хорошая, девочка! Сейчас ты получишь награду. — И, раздвигая пальцами блеклый липкий рот Сюзен Вудъярд, грязный рот, он кладет ей на большие губы свой сернозапахнувший, вдруг налившийся в полную силу, тяжелый член. — Не закрывай глаза, сука! — предупреждает Оскар и, глядя Сюзен в глаза, властно и глубоко вдвигает член ей в рот…
2
Оскар посадил Сюзен в такси уже в третьем часу ночи. Он претворял в жизнь свою новую теорию поведения палача, по которой он, палач, должен соблюдать дистанцию между собой и жертвой. Оставить жертву на ночь означало сблизиться, сократить расстояние между господином и рабыней, потерять эффект неприступности и преобладания. Оскар уже имел опыт с Женевьев де Брео, и этот опыт научил его, что дружески сближаться с жертвой вредно. Сближение развращает жертву. Поэтому, отъебав миссис Вудъярд так сильно и много, чтобы удовольствие от наслаждения перевешивало значительно чувство унижения в ней, Оскар выставил ее.