Держа в руке большой бокал с полоской коньяка на дне его, Сюзен Вудъярд присела рядом с Оскаром, забравшимся в самый дальний конец уникального дивана, подальше от Боба Картера.
— Я прошу прощения за несносный журналистский темперамент Боба. Надеюсь, вы не обиделись, Оскар? Я много раз просила его, чтобы он не смел брать интервью в моей гостиной.
— Нет, я нисколько не обиделся. — Оскар нагнулся и поднял с пола свой бокал с коньяком. — Однако сознаюсь, что беседы на польскую тему не доставляют мне никакого удовольствия. Политика повергает меня в ужас, поляком я не хочу быть, если я и поляк по крови, то по культуре я космополит. Куда более всех польских проблем меня интересует, с кем я окажусь в постели сегодня ночью.
— С Женевьев конечно, — позволила себе ответить дружески Сюзен, автор эротического бестселлера. — Она от вас в восторге.
— Женевьев — удивительная женщина, — прочувствованно произнес Оскар, — но она не одна на свете… — Оскар помолчал и добавил: — Вот с кем я хотел бы оказаться в постели, это с вашей героиней Нэнси… — Оскар отхлебнул небольшой глоток коньяка и заглянул в глаза эротической писательнице. Сюзен спокойно выдержала взгляд.
— Понравилась Нэнси? — спросила она насмешливо и обвела губы розовым длинным языком — один из приемов провинциальной соблазнительницы, неотразимый, как верят девочки-тинейджерс на всей обширной территории Великих Соединенных Штатов Америки, от океана Атлантического до Тихого океана.
«Подсознательное движение», — отметил Оскар-наблюдатель, потому что Сюзен поспешно спрятала язык, очевидно, вспомнив, что ей не пятнадцать лет и она не в Апплтон, штат Висконсин, где Сюзен Вудъярд родилась, в городке, прославившемся своим знаменитым сенатором Маккарти на весь мир.
— Понравилась, — подтвердил Оскар. — Я люблю нимфоманок… Да, интересно бы было оказаться с Нэнси в одной постели… Или с ее прототипом, — добавил Оскар неожиданно. — Познакомьте меня с прототипом, Сюзен, вы же не выдумали вашу сексуальную истеричку, нет?
Собственно, Оскар даже и не преследовал никакой цели. Легкий флирт, только и всего. Так, прощупать почву вокруг Сюзен Вудъярд. Испытать ее храбрость… И конечно, желание чуть-чуть досадить Женевьев, такой…
Оскар попробовал подыскать слово, но не смог. Чем-то Женевьев ему все более и более не нравилась. И не в постели было дело, нет, в постели он с Женевьев работал, и она его труды оплачивала. Нет, его скорее раздражала невозмутимая выносливость Женевьев — даже до бессознания пьяная, она ни разу не вышла из себя, не заплакана, не устроила ему истерики.
— Прототип Нэнси — это я, — спокойно и четко сказала вдруг Сюзен. — Спасибо за сексуальную истеричку.
— Bay! — издал Оскар Наташкин звук. — И вы действительно такая… — он помедлил, — …как Нэнси?
— Еще ужаснее, — ответила Сюзен и встала. — Я питаюсь мужским мясом.
И ушла, тщательно упакованная в черное платье с белыми кружевами внизу, по подолу, и белыми кружевами на рукавах. Несмотря на кружева, платье, наглухо закрытое у горла, напомнило Оскару монашеские робы несчастливых девушек с картин, висящих на стенах обеденной комнаты миссис Вудъярд.
На место Сюзен уселась Женевьев с обычной послеобеденной сигарой и с бокалом, в котором плескалось по меньшей мере на три пальца коньяка. Оскар недоброжелательно покосился на ее бокал.
— Прошлый раз кто-то заснул в моей постели, едва положив голову на подушку, — заметил он.
— Я почти не пила вина за обедом, — защитилась Женевьев. И перевела разговор. — Ты зря был так агрессивен с Картером. Он очень влиятельный журналист и когда-нибудь мог бы быть тебе полезен. Но ты все испортил, ты сам настроил его против себя…
— Ты выходила на кухню, я видел, и, наверное, выпила там несколько бокалов красного вина, — бесстрастным голосом робота, сообщающего информацию, произнес Оскар. — Я знаю твои привычки, Женевьев. Что касается Боба Картера, то я не вижу, каким образом он может оказаться мне полезен. А чтобы меня больше не беспокоили польскими вопросами, говори, пожалуйста, всем, что я родился от польских родителей, но не в Польше, а здесь, в Америке.
— Ну и глупо. — Женевьев выпустила струю дыма. — А как же твой акцент? К тому же, Оскар, мои друзья действительно интересуются тобой и расспрашивают тебя от чистого сердца, ты зря обижаешься.
— Когда тебя десять тысяч раз спрашивают одно и то же, пусть это и от чистого сердца, это уже не внимание, но пытка, — выпалил Оскар. — И говори своим друзьям, что я родился от польских родителей в Германии, пожалуйста, Женевьев…
10
Оскар все-таки не удержался от того, чтобы при выходе не задержать руку Сюзен в своей руке чуть дольше положенного и не сказать ей негромко: «Можно я позвоню прототипу Нэнси на той неделе? Может быть, Мы с ней встретимся как-нибудь и вместе пообедаем?»
— Позаботьтесь о Женевьев, пожалуйста, — сказала Сюзен. — Может быть, вам лучше взять такси?
— Так я позвоню Нэнси, хорошо? — Оскар, не дожидаясь ответа, вошел вслед за Женевьев в элевейтор. Сюзен, как видно, по-настоящему чувствовала себя подругой Женевьев и посему вела себя сдержанно, а может быть, Оскар ей не нравился.
На Пятой авеню-хододный ветер швырнул им под ноги остатки централ-парковских листьев, смешанных с газетами и другим легким нью-йоркским мусором. Оскар поежился — почему-то он надел плащ, а не пальто — и привлек к себе Женевьев, она, закутанная в шаль поверх пальто, должна была согреть Оскара.
— Фак ю! — зло бросила Женевьев, отстранившись, и качнулась.
— Что с тобой? — Оскар догадывался, что, может быть, Женевьев просто пьяна. Очень пьяная, она ругалась, да.
— Ты блядь, — шмыгнула носом Женевьев. — Я видела, как ты смотрел на нее. Блядь и эксплуататор. Выискиваешь себе новую жертву? Помоложе?
— Ты напилась, — миролюбиво отметил Оскар.
— Ты хочешь выебать мою подругу, — упрямо повторила Женевьев. — Я видела, какие у тебя были глаза, когда ты говорил с ней. Такими же стеклянными они были у тебя, когда ты соблазнял меня на парти у Мендельсонов. Говно!
— Перестань! — миролюбиво попросил ее Оскар. Они шли теперь по одной из улиц по направлению к Мэдисон-авеню, в паркинг, за «бентли». Неизменная связка ключей в руке Женевьев позванивала судорожно и рывками, и Женевьев качалась, пожалуй, больше обычного. Очевидно, в самом конце вечера она еще и еще налегла на коньяк.
— Может быть, возьмем такси? — предложил Оскар. — Я не очень уверен, что ты сможешь вести машину.
— Это не твоя проблема! — закричала Женевьев. — Ты никогда ке научишься водить машину, ты предпочитаешь, чтоб тебя возили, у тебя замашки аристократа. Ты не любишь работать!
Последняя фраза разозлила Оскара.
— Я работаю с твоим телом, — выпалил он, остановившись. — Если ты думаешь, что это легко и просто делается, ты ошибаешься. Я ебу тебя часами… И это труд, Женевьев де Брео, да еще какой!
Оскар хотел еще сказать Женевьев, что ебать пятидесятилетнюю женщину — жуткая нагрузка для воображения, но удержался, не сказал. Вместо этого он попытался помириться с Женевьев и потянулся обнять ее и обнял. Женевьев не отстранилась, Оскар повернул ее лицом к себе и поцеловал в шею, чувствуя губами, что целует старую шею. «Ужасно быть старым, — подумал Оскар. — Неужели и я буду старым и юные женщины будут содрогаться от моих прикосновений, за которые я буду им платить? Гадкая старая рептилия…»
— Поедем ко мне? — спросила Женевьев, после нескольких поцелуев примирившись с Оскаром. — Утром мне должны звонить из Рима. Очень рано.
— Поедем к тебе, — согласился Оскар. — Только возьмем такси, хорошо?
— Хорошо, — покорно согласилась Женевьев, — я и вправду не совсем трезвая.
Оскар взял Женевьев за руку, и они повернули обратно, на Пятую авеню. И Женевьев уже не ругалась, ока устала и даже шаркала ногами…
11
На углу Пятой и 87-й улицы их ограбили. Оскар заметил четыре темные фигуры, леопардами взметнувшиеся как бы из-под земли, из клочьев пара, а может быть, из Централ-парка, с другой стороны Пятой авеню, слишком поздно.
Их окружили, все черные, очевидно, гастролеры сверху, из Гарлема. Улыбаясь широко и нагло, один из них объявил: «Ваши деньги, сэр! Ваши деньги, миссис!»
Оскар хотел было что-то предпринять, впрочем сам не зная что, в конце концов, он был мускулистый здоровый человек, молодой и крепкий, но Женевьев, заметив его напряженную сконцентрированную позу, прошипела сдавленным голосом:
— Нет-нет, дадим им то, что они хотят. У меня нож приставлен к спине. Если ты двинешься, они меня убьют.
— Да, сэр, — подтвердил улыбчивый.
Оскар полез в карман, со вздохом вынул новоприобретенный бумажник и отдал бумажник улыбчивому грабителю.
— Это все? — спросил парень.
Оскар поднял руки вверх, предлагая его обыскать и убедиться. Нет, поверили, не стали лезть в карманы.
— Опусти руки! — сказал главный. У Женевьев отобрали сумку и теперь обшаривали запястья и шею.
— Сними это! — потребовал главный, указав, на уши Женевьев.
Женевьев послушно сняла подвески с ушей. Оскар знал, что подвески почти ничего не стоят, красивое стекло — пробная модель Этель Ксавьер. Если модель утвердят, она пойдет в широкое производство и будет продаваться среди другой продукции широкого потребления, производимой Этель Ксавьер, в магазинах низшего ранга.
— Сэнкю! — раскланялся веселый главарь, и секунды спустя все четыре черных леопарда уже перебежали Пятую авеню и скрылись в Централ-парке.
— Факен шит! — выругалась сразу отрезвевшая Женевьев. — У меня в сумочке было 200 долларов!
— Скажи спасибо, что они не пырнули тебя ножом, — заметил Оскар, подумав, что в общении с пожилыми женщинами есть и позитивные стороны. На Наташку они бы непременно набросились, и из легкой неудачи — в бумажнике Оскара было всего двадцать пять долларов — история эта могла бы обернуться трагедией. Оскар не смог бы безучастно смотреть, как бандиты насилуют Наташку, Оскар бросился бы ее защищать, и его убили бы или ранили. Оскар зябко поежился. Ему вдруг стало страшно только что случившегося и неудержимо захотелось выпить.
— Ну что ж, вот и взяли такси, — сказала Женевьев обессиленно. — Зачем я тебя послушалась?! Мы уже были бы у входа в паркинг…
— Теперь ты будешь обвинять меня, как же иначе. — Оскар пожал плечами. — Мы пошли на Пятую авеню только потому, что на ней легче поймать машину в даунтаун…
— Ладно, пошли, — угрюмо смирилась Женевьев, и сквозь клубы пара они побрели к паркингу.
12
В спальне Женевьев Оскар первым делом развел камин. Может быть, Оскар был неудачливым пироманом, как ему порой казалось. Он обожал живой огонь. Теплый дым и постепенно распространившееся от камина облако тепла вернули ему утраченное чувство безопасности, и он, взяв с кухни бутыль французского коньяка, присел с бокалом у камина.
Женевьев решила принять ванну и возилась в глубине своей фантастической ванной комнаты, окрашенной черной краской, где вокруг зеркала горело с дюжину маленьких лампочек, превращая ванную комнату Женевьев в сказочную пещеру. Оскар подумал, что ванная комната Женевьев мистически-сексуальна, так же как и ее спальня со сделанным по собственному проекту Женевьев обширным кожаным ложем, охраняемым высокими кожаными же спилками. Вся обширная старая квартира Женевьев в мидлтауне, выходящая половиной своих окон в сад, солнечная, когда в Нью-Йорке появлялось солнце, скрипящая старыми дощечками паркета, пропахшая соблазняющими эссенциями, которые Женевьев постоянно жгла, ароматическими свечами и маслами, была сексуальна. Если бы только Женевьев была лет на двадцать — двадцать пять помоложе и не писала бы автоматными очередями при оргазмах, меланхолически размышлял Оскар, потягивая коньяк.
«Когда-то и Наташка станет такая, как Женевьев, и молодые люди будущего времени будут ебать ее, накурившись марихуаны, со смешанным чувством отвращения и нездоровой сексуальности. Увы, никто еще не избежал старости, и, как бы тщательно ни сохраняла себя Наташка, будущие поколения мужчин станут ебать Наташку недружелюбно. Бедная Наташка! Бедная Женевьев!»
Оскар вынул из сигарной коробки, стоящей на каминной плите, джойнт и закурил. Он всегда теперь курил марихуану перед тем, как идти в постель с Женевьев. После нескольких затяжек мысли его обратились к сцене на углу Парк-авеню и 87-й улицы:
«Все мы совсем не защищены в этом мире. И Оскар Худзински, к светская мадам де Брео. Любая группа двуногих животных может спокойно отправить меня на тот свет, если захочет. Эти парни, час назад, что им стоило ткнуть мне нож в брюхо. Или в живот Женевьев… Так, ни за что, для собственного злого удовольствия. Ебаное государство как будто взяло на себя заботу о моей безопасности, а на деле отняло у меня право защититься, убить моего врага…» — Оскар зло поморщился.