Легенда о Драконах: Врата Хаоса
прими вызов судьбы
Пролог
Спокойствие не могло быть вечным.
Хрупкое равновесие, баланс Добра и Зла на весах времени, было нарушено в тот миг, когда Хаос, терзаемый жаждой новых побед, обратил свой взор на мир Фэо, много лет
пребывавший в мире и покое.
И хотя покой был относителен, ибо в мире Фэо существовали две вечно
противоборствующие расы — люди и магмары, он все же был. Благодаря мудрой Шеаре, Повелительнице Драконов, обе расы воспряли духом и встали на путь развития и
процветания.
Никто из жителей мира Фэо ни на миг не забывал о Хаосе, но казалось, что сам Хаос
забыл о Фэо.
Но день настал.
Тот самый день, когда Хаос, омерзительный в сущности своей и смертоносный в своих
устремлениях, обратил разрушительный взор на мир Фэо, благостный и процветающий...
Верховный Бог, воплощавший собой Хаос, удостоил Фэо своим вниманием.
Сочтя, что этот мир слишком мал, чтобы заняться им лично, но слишком велик, чтобы
пренебречь, отдал он его на растерзание своему детищу, алчному и гнусному полубогу.
Знали магмары и люди — самые страшные битвы, самые грандиозные сражения еще
впереди. Знали магмары и люди — когда-нибудь снова обрушится Хаос на мир Фэо. Знали
магмары и люди — следует всегда быть наготове... Но не был бы Хаос самим собой, лишись
он великого коварства, присущего ему. Умела рука Хаоса наносить удары внезапно, бить
первой и исподтишка — так верней и надежней. Поэтому, несмотря на бдительность свою, обе расы мира Фэо позволили Хаосу нанести первый удар.
И был тот удар коварен, внезапен, а потому и успешен.
Возрадовался Хаос, ликуя в предвкушении легкой победы.
Возрадовался Хаос, ликуя в предвкушении богатой добычи.
Возрадовался Хаос, ликуя в предвкушении приумножения своего могущества.
Казалось слугам и приспешникам Хаоса, что конец мира Фэо близок, неминуем и
неотвратим.
Но у жителей мира Фэо было иное мнение. Совершенно иное...
Глава 1
Нелюдимого Гестейна, посвятившего свою жизнь удивительной науке геологии, все
интересовало лишь с одной точки зрения — возможно с помощью этого обнаружить новые
залежи полезных ископаемых или нет. В первом случае человек, явление, событие или
предмет признавались достойными внимания и дотошно изучались. Все же, что не помогало
в поиске полезных ископаемых, Гестейн игнорировал.
Простодушный геолог был с малых лет пленен миром Фэо, в котором он родился, миром, в чьих недрах так много полезных ископаемых.
Сегодняшний день начался неудачно — с перепалки, вернее, с научного спора, в котором
обе стороны сгоряча наговорили друг другу много лишнего. Гестейну было особенно обидно
из-за того, что его оппонентом оказалась Ферци, девушка образованная, толковая и весьма
сведущая в геологии. Переночевав в Ратном стане, Гестейн рано поутру заглянул проведать
подземных рыцарей и, сам того не желая, ввязался в спор с Ферци, которая утверждала, что
на кряже Кайар, возможно, есть месторождение лунного камня. Ферци нравилась Гестейну
не только своими познаниями в геологии, но и доброжелательностью, вежливостью и
терпением. Кроме того, она была хороша собой.
— О, мастер Гестейн! — Ферци искренне обрадовалась гостю. — Как славно, что ты
заглянул к нам. Я только вчера вспоминала о тебе. Неплохо было, думаю, посоветоваться с
Гестейном, кто лучше его знает наши недра?
— Посоветоваться можно, — ответил донельзя польщенный Гестейн. — Я всегда к
твоим услугам.
— Пойдем. — Ферци взяла гостя за руку и потащила в лабораторию. Там она усадила
Гестейна на скамью и протянула ему хрустальный флакон, до половины заполненный
землей. — Взгляни-ка, это образец почвы с восточной стороны кряжа Кайар. Видишь
мельчайшие желтые крупинки? Как по-твоему, что это такое?
Гестейн высыпал щепотку земли на широкую ладонь, внимательно рассмотрел, понюхал, лизнул и честно ответил:
— Ратнар, в просторечии именуемый «око огня» за желтый цвет.
— Какой ратнар? — воскликнула Ферци. — Обрати внимание: края у крупинок
сглаженные, словно обточенные — это «застывшие брызги» лунного камня!
— Это — ратнар, — упрямо повторил Гестейн. — Края осколков сгладились от времени.
Ни один из них не желал уступать. На смену доводам быстро пришли взаимные упреки и
обвинения в невежестве. Слово за слово, Гестейн и Ферци наговорили друг другу столько
колкостей, что Гестейн ушел не попрощавшись и даже громко хлопнул дверью.
По мере того как Гестейн удалялся от Ратного стана, гнев его остывал. Вскоре ему стало
стыдно — считает себя великим знатоком недр и лучшим из геологов, а не сумел доказать
свою правоту научными методами, сорвался и первым нагрубил хорошей девушке, которая
годится ему в дочери. Девушка, конечно, не осталась в долгу, но что с того — виновной
стороной считается тот, кто начал ссору первым.
Гестейн уже собирался повернуть обратно и извиниться перед Ферци, как в голову ему
пришла блестящая мысль: «Тут недалеко есть известные всем и каждому залежи ратнара.
Надо взять оттуда несколько образцов почвы и показать Ферци. Пусть она убедится, что
ошибалась. Ну а извиниться — это уж обязательно. С извинений я и начну».
Отыскав по памяти, которая никогда его не подводила, нужную тропинку, Гестейн
быстрым легким шагом путешественника направился в сторону океана.
Вскоре он достиг нужного места и только собрался взять первый образец, как услышал
приглушенный разговор на незнакомом языке. Почуяв недоброе, Гестейн спрятался в
зарослях диких ягод и стал наблюдать.
Гунглов в набедренных повязках он увидел почти сразу — негромко переговариваясь, они шли вперед, за ними следовал высокий, худой мужчина, закутанный в красную мантию.
Голову его
скрывал капюшон. Гунгл, идущий вторым, тащил на плече длинный мягкий сверток
белого цвета. Тащил без натуги, играючи.
Зеленых, мускулистых гунглов, с голыми безносыми головами и когтями, похожими на
искривленные кинжалы, невозможно спутать ни с кем из обитателей мира Фэо. Зловещие
порождения мрачного Хаоса и его преданные солдаты, они были пришельцами, а точнее, незваными гостями, несущими смерть и разрушение.
Первым порывом Гестейна было тихо отползти подальше и со всех ног бежать в Ратный
стан, чтобы предупредить подземных рыцарей о появлении в окрестностях гунглов, которых
вместе с мужчиной в красной мантии он насчитал четырнадцать. Гестейн так бы и поступил, но, на его беду, гунглы вдруг остановились и принялись рыть землю своими большими
руками с длинными широкими когтями. Все, кроме одного — того, что нес на плече сверток.
Он бережно опустил свою ношу на землю, уселся рядом с ней, обхватив мощными руками
бугристые колени, и замер. Человек в мантии остался стоять поодаль.
«Этот дылда в красном по всему видать — человек. Интересно, что его побудило
переметнуться к гунглам?» — подумал геолог.
Профессиональное любопытство одержало победу над страхом и осторожностью —
Гестейн решил задержаться, чтобы узнать, что хотят найти в земле незваные гости. Наконец
первый из гунглов отрыл какой-то бесформенный предмет, похожий на маленький бочонок, взял его в руки, подошел к человеку в красной мантии и положил свою находку перед ним.
Вернувшись на место, гунгл продолжил раскопки.
Вот следующий гунгл потащил человеку в красной мантии что-то продолговатое и
изогнутое.
За ним последовал третий... Свои находки они не сваливали в кучу, а аккуратно
раскладывали на земле.
Гестейн в укрытии сгорал от любопытства. При всем своем опыте, при всех своих
знаниях он никак не мог понять, что же выкапывают из земли гунглы, и поэтому продолжал
наблюдение, надеясь, что какая-нибудь из находок поможет ему разгадать загадку.
Гунглы оказались поистине неутомимыми землекопами — до самого заката они без
отдыха рылись в земле. У неподвижно лежащего Гестейна затекло и начало ныть все тело.
От жажды язык прилип к иссохшей глотке, а пыль вызвала нещадную резь в глазах, но
Гестейн терпел и ждал. Добрый геолог не сомневался, что рано или поздно он все узнает.
Его стоическое терпение было вознаграждено — уже в сумерках гунглы сообща
выкопали сразу три самые большие из сегодняшних находок.
Повозившись немного, они собрали из найденных предметов нечто вроде ворот, а точнее, проем конической формы. Фигура в красной мантии взмахнула рукой, и проем засветился
зеленым светом.
Сидевший на земле гунгл вскочил на ноги, поднял с земли свой груз и первым скрылся в
зеленом свечении проема. Не вышел с обратной стороны, а словно растворился бесследно.
Остальные гунглы выстроились гуськом и незамедлительно последовали за своим
товарищем. Возле светящегося проема остался только человек в красной мантии.
Изумление доброго геолога было столь велико, что он на миг утратил самообладание и
приглушенно вскрикнул. Тихо, почти неслышно, но человек в красной мантии услышал
непонятный звук, обернулся и увидел в зарослях прячущегося Гестейна. Их взгляды на
мгновение встретились, и Гестейн оцепенел от ужаса. Облаченный в мантию не имел ничего
общего с людьми.
Взмахнув рукой, которая показалась Гестейну неестественно белой, существо в красной
мантии метнуло длинный трехгранный клинок, который вонзился несчастному геологу
точно в левый глаз и, пробив затылок, вышел наружу.
Последней мыслью Гестейна было сожаление о том, что он так и не помирился с Ферци.
Подойдя к своей жертве, убийца легко выдернул окровавленный клинок из глазницы, аккуратно вытер его травой и спрятал под мантией. Затем он прошептал заклинание, и тело
Гестейна, вспыхнув белым пламенем, в считанные мгновения сгорело дотла. Превратились
в серый пепел даже железные инструменты геолога, его нож, пряжка от пояса и подковки
на каблуках сапог.
Металлическим носком сапога убийца разворошил пепел и поспешно вернулся на то
место, где простоял весь день. Взмахом руки заставил бесследно исчезнуть светящийся
проем и следом за ним немедленно исчез сам. Так же бесследно.
Глава 2
Загадочное исчезновение дочери воеводы Дамируса разделило жителей столицы на два
лагеря. В первом преобладали мужчины. Они сурово сверкали глазами, хмурили брови и
говорили о происках недругов. Женщины загадочно улыбались и стояли на том, что
красотка Орлуфия сбежала с возлюбленным.
— Посудите сами, почтенный Гасстерт, — горячилась наша кухарка Фелидия, пылкая и
скорая в суждениях, как все старые девы, — наш воевода никогда не согласится отдать дочь
за человека ниже его рангом. А среди достойных дочери Первого Воина О'Дельвайса
холостяков — раз-два и обчелся. И что же оставалось делать бедной малютке? Как, скажите
мне вы, устраивать ей свою жизнь?
Зная Фелидию, мой отец не спешил с ответом, ибо добрая женщина всегда успевала
ответить на свой вопрос сама.
— Ей пришлось выбирать: или бежать с кавалером из отчего дома, или всю жизнь
провести в одиночестве, всеми забытой и никому не нужной. Совсем как я...
Фелидия горестно вздохнула, извлекла из бездонного кармана фартука вкусно пахнущий
стряпней платок, столь же необъятный, как и его хозяйка, и принялась усиленно тереть
сухие глаза. Отец воспользовался паузой, чтобы высказать собственное мнение.
— Я знаю Орлуфию с пеленок, — откашлявшись, начал он, — и никогда не поверю, что
она могла бы сбежать с любовником, опозорив своего отца...
— Да полно вам, хозяин, — отмахнулась Фелидия, — разве вы забыли, что начертано на
гербе нашего славного воеводы? «Обращаю в бегство!» — вот что!
— Да, но имеются в виду враги... — возразил отец.
— Имеются в виду все, кто осмелится пойти наперекор его крутому нраву. Я не возьмусь
утверждать, что суровый характер — плохое качество для воеводы, скорее наоборот. Но не
для отца, запомните это!
Отец покосился в мою сторону, видимо думая о том, что полное отсутствие суровости у
отца тоже не идет на пользу детям. Из них вырастают бездельники вроде меня, способные
променять положение уважаемого столичного лекаря и аптекаря на незавидную долю
бродячего искателя приключений, не забывающего, впрочем, иногда наведываться в отчий
дом, пусть даже это происходит, когда в очередной раз заканчиваются эликсиры, врачующие
раны и ушибы. Сокрушенно покачав седой головой, отец не смог удержаться от упрека в
мой адрес:
— Ты уже давно шляешься по миру в поисках богатства и славы, но везет тебе только на
порезы и шишки, мой мальчик.
Мне не хотелось возобновлять старый спор, поэтому я промолчал. Отцу ответила
Фелидия.
— Как ваш язык повернулся сказать такое, хозяин?! — возопила она. — Пусть ваш сын
пока еще не купается в золоте, но славы ему не занимать! На счету этого мальчика, которого
я помню еще вот таким крошкой, — Фелидия свела свои большие ладони почти вплотную,
— больше побед в поединках, чем у всех наших
рыцарей, вместе взятых! Кстати, мастер Гасстерт, вы никогда не задумывались, почему
ваши пациенты в последние годы перестали рассчитываться с вами обещаниями вместо
золотых монет? Хоть один из этих богатых бездельников осмеливается задолжать вам за
лечение или за снадобья?
— Мои пациенты — достойные, благородные люди! — возразил отец. — Их понятия о...
— Их понятия не мешают им подолгу не платить портным, парикмахерам, ювелирам.
Послушали бы вы, что говорят на рынке об этих достойных, благородных людях! А с вами
рассчитываются вовремя благодаря вашему сыну!
— Что ты говоришь, Фелидия? — Отец недоуменно развел руками. — Уж тебе-то
должно быть известно, что Эвальд никогда не вмешивался в мои отношения с пациентами!
— Ему и не надо вмешиваться. Вполне достаточно, чтобы те, кто хочет обвести вас
вокруг пальца, представили себе, как однажды поутру на пороге их дома появится
разгневанный мастер Эвальд, небрежно поигрывающий своим мечом! О-о-о, этот визит
чреват таким расстройством здоровья, которое может оказаться не под силу даже вам, мастер Гасстерт!
Есть хороший, безотказный способ вывести моего кроткого отца из себя. Стоит только
затронуть его профессиональное самолюбие, как седобородый лекарь превращается в
яростного монстра.
— Укороти свой язык, Фелидия! — вскричал он, вскочив на ноги и потрясая сжатыми
кулаками. — Или я сделаю это своим ножом для ампутаций! Не берись судить о том, чего не
в силах постичь твой куцый умишко!
Во дворе, словно желая поддержать отца в его праведном гневе, властно зарычал Хьюгго.
Хьюгго ценит искренность и яркие эмоции.
Фелидия сложила свои мощные длани в молитвенный жест и голосом, полным лживого
смирения, сказала:
Не гневайтесь на меня, неотесанную деревенскую дуру, о мудрейший из лекарей всех
времен! Покорнейше прошу прощения за то, что не ведала о вашем умении пришивать на
место отрубленные головы.
Я не сумел сдержать смех, отец рухнул в кресло, закрыл лицо ладонями и самозабвенно
предался тому же занятию. Очередная попытка вразумить меня потерпела сокрушительный