выбился из сил. От усталости мне даже померещилось, что левее меня, за соседним валуном, прячется магмар.
«Не хватало еще увидеть здесь Великого Дракона Эрифариуса», — подумал я, затем
закрыл глаза и энергично потер их указательными пальцами. Спасибо Фелидии, научившей
меня, в бытность еще мальчишкой, этому простому средству распознавания наваждений, —
когда я снова посмотрел влево, то, разумеется, никакого магмара там не увидел.
Чтобы скрасить ожидание и чем-то занять себя, я принялся думать о Великих Драконах, Эрифариусе и Стриагорне, созданных Шеарой, Повелительницей Драконов.
«И каждое новолуние сходиться им в поединке, олицетворяя борьбу своих рас. Лишь
одному из них дано стать победителем, который сумеет дать отпор темным силам Хаоса, ибо
получит он силу побежденного всю, до последней капли. Прочее же — в ваших руках!» Из
Пророчества Шеары многие мои соплеменники делают вывод о том, что вражда между
людьми и магмарами предопределена свыше, а значит, была, есть и будет вечно, и ничего с
этим не поделать. Но Учитель Панеоник считает иначе:
«Мы должны соперничать с магмарами в науках, ремеслах, искусствах, а не только на
поле брани. Обе расы должны брать лучшее друг у друга, тогда они станут поистине
великими народами и сообща победят любого врага! Запомни, Эвальд, и передай мои слова
своим детям и внукам: соперничество должно быть созидательным, а не разрушительным!»
Я запомнил слова Учителя и обязательно передам их потомкам. Если, конечно, будет
кому передавать, для чего мне сначала надо вернуться домой целым и невредимым.
Что касается Великих Драконов, то, насколько мне известно, никто из ныне живущих их
не видел. Но если верить преданию, то, по крайней мере, один из Великих Драконов должен
повести нас на битву с Хаосом. Значит, он или они где-то живут? Где же? Дракон не муха, его видно издалека. Как им удается сделать свое присутствие незаметным для нас? Или это
все же сказка? Красивая древняя легенда...
Размышления так увлекли меня, что я не сразу заметил, как наступила ночь. При тусклом
свете нарождающейся луны попытка проникнуть в башню могла увенчаться успехом. Я
поостерегся шагать по открытой местности как ни в чем не бывало. Безопаснее было бы
передвигаться ползком. Я отцепил меч от пояса, чтобы он не выдал меня случайным лязгом
о камень, и надежно укрепил его за спиной, под дорожным мешком. К тому же в положении
лежа выхватывать меч из-за спины гораздо удобнее.
Полз я долго, для выбранного мной способа передвижения триста шагов — приличное
расстояние. Уже приблизившись к строению, я обнаружил, что оно окружено узким, в один
шаг, пустым рвом. Немного поломав голову над назначением рва, я приподнялся и прыжком
преодолел его, рассудив, что не стоит спускаться туда и касаться этой странной преграды.
До башни мне удалось добраться незамеченным. Я был несколько удивлен отсутствием
дозорных, — видимо, гунглы чувствовали себя здесь в безопасности. Теперь следовало
найти дверь, именно дверь, потому что окон башня не имела. Монолитной, сужающейся
кверху глыбой стояла она передо мной. Осторожно перебирая руками по стене, я дважды
обошел вокруг нее, но так и не смог найти ничего, хоть немного напоминающего вход.
Оставалось одно — притаиться и ждать, пока кому-то из гунглов не понадобится войти или
выйти. Я очень надеялся, что не все гунглы ночью спят.
Заметив в лунном свете небольшую глухую нишу в стене, расположенную у самой земли, я вжался в нее и постарался по мере возможности устроиться поудобнее — вдруг ждать
придется долго.
Долго ждать не пришлось, не успело мое сердце отсчитать две дюжины ударов, как я
провалился вниз, в освещенную нещадно коптящим факелом комнату. Приземлился я мягко
благодаря гунглу, который гостеприимно распростерся подо мной, не подавая никаких
признаков жизни. Для почина, а также из любопытства, я все же отсек ему голову и нашел
что это совсем незатруднительно — кожа и мышцы гунглов столь же податливы для доброго
лезвия, как и человеческие. Это меня немного обрадовало, но гораздо больше я порадовался
собственной удачливости: желая спрятаться получше, я нашел вход в башню!
Хвала Эгосу, в помещении, должно быть служившем чем-то вроде прихожей, гунглов
больше не было.
Прямо перед собой я увидел грубо сколоченную дверь, она была единственной, если не
считать зияющего люка в потолке. Перед тем как двигаться дальше, следовало скрыть следы
своего вторжения. Поднапрягшись, я выпихнул тяжеленное тело гунгла на улицу, зашвырнул вслед отрубленную голову, вылез сам, оттащил вражеские останки в сторону и
вернулся обратно, не забыв плотно закрыть круглый люк за собой.
«Теперь — вперед!» — скомандовал я себе, но не успел сделать и шага, как услышал
отчетливый, с хрипотцой голос, несомненно принадлежавший мужчине:
— Когда прервала ночь заката нить,
Явился ты ко мне, дабы спросить
Меня о том, что не вернуть тебе...
Ступай обратно, покорись судьбе.
Я подошел вплотную к двери. Голос зазвучал вновь:
— Нельзя упрямством славы заслужить.
Оно поможет голову сложить.
Ты станешь пищей для моих цветов,
Ужель к концу такому ты готов?
Осторожно приоткрыв дверь, я увидел за ней пустую винтовую каменную лестницу с
крутыми ступенями, освещаемую неровным светом факелов. Интересно, чем меня будут
пугать?.. С первыми звуками таинственного голоса я понял, что, несмотря на все ухищрения, не смог пробраться в башню незаметно. Жаль, я так старался...
На третий раз я уловил в голосе отчетливые нотки раздражения и обрадовался.
Раздражение — удел не уверенных в собственных силах, так что твоя песня еще не спета до
конца, Эвальд, сын Гасстерта!
— Уйди, несчастный, мой покой храня!
Остерегись ты ввергнуть в гнев меня,
Ничтожнейший, словам моим внемли...
Обучение азам стихосложения обязательно для каждого столичного подростка. Когда-то
мне даже нравилось сочинять стихи, правда, недолго. Однако моих способностей хватило
для того, чтобы еще больше вывести из себя неизвестного болтуна, докончив вместо него
четверостишие.
— Как надоели мне стихи твои! — на одном дыхании выпалил я и стал ждать ответа, который последовал после недолгой паузы. На сей раз мой собеседник поленился или просто
не пожелал облечь свои слова в рифму.
— Поднимись ко мне, наглец. Не бойся, все, кроме меня, крепко спят.
Я принял приглашение, обнажил меч и стал подниматься по лестнице.
Глава 18
Я прекрасно понимал, что мои невидимый собеседник пытался заставить меня повернуть
обратно не из желания сохранить мою драгоценную жизнь. Цель его была более практичной: проследив мой обратный путь, можно понять, как мне удалось попасть на остров Фей-Го, форпост темных сил Хаоса. Другого объяснения его заигрыванию с незваным гостем я не
нашел.
Поэтому, без особой спешки одолевая крутые ступени, я постарался за это время
придумать правдоподобную версию, и, смею надеяться, мне это удалось.
Единственная дверь, в которую упиралась лестница, была прямой противоположностью
своей нижней сестре. Гладкая, отполированная до блеска, украшенная кокетливым узором (в
голове мелькнула мысль, что передо мной — таинственные руны Хаоса), да к тому же
окруженная
мягким красноватым светом, казалось проникавшим изнутри. При моем приближении
она медленно и бесшумно отворилась, а стоило мне войти — так же плавно вернулась на
место.
Очутившись внутри, я первым делом огляделся по сторонам и увидел, что оказался в
большом, хорошо освещенном зале, где все было окрашено в красный цвет — и стены, и
обстановка, и мантия хозяина. Бросив беглый взгляд наверх, я увидел, что куполообразный
потолок имеет ту же окраску. Только настенные канделябры с причудливо изогнутыми
свечами баловали разнообразием — они были белыми, потому что материалом для них
послужили кости.
Да, веселым или приятным это место можно было назвать с большой натяжкой. С очень
большой.
Не останавливаясь у порога, я подошел поближе к единственному окну, возле которого в
одном из двух кресел с высокими прямыми спинками сидел мой собеседник. Будучи
готовым к любым неожиданностям, я тем не менее не сумел совладать с собой и отшатнулся, когда он откинул с головы капюшон.
— А ты не такой храбрец, каким казался недавно, — довольно сказал хозяин и
рассмеялся, если звук, подобный скрипу, который издает несмазанное колесо, можно назвать
смехом. — Вложи меч в ножны и присядь — ты, должно быть, устал. Кем бы не были те, кто
приходит сюда без зова, для меня гостеприимство — прежде всего.
Повинуясь его воле, моя правая рука вложила меч в ножны, а ноги подвели меня к
пустому креслу, в которое я и уселся. Вернее — в которое меня усадили при помощи магии.
Дело принимало серьезный оборот. Едва успев войти, я оказался во власти противника и
уже почти готов был раскаяться, что предпринял экспедицию на остров в одиночку. Если бы
раскаяние было бы вообще мне свойственно. Обычно я предпочитаю не жалеть о содеянном.
Куда полезнее на основании опыта делать для себя выводы.
Глаза пока еще слушались меня, поэтому я постарался получше разглядеть
«гостеприимного» хозяина: обтянутый морщинистой кожей уродливый череп,
«украшенный» разномастными извивающимися
щупальцами и покрытый местами тонким слоем блестящей серо-зеленой слизи. В
сравнении с ним любой гунгл мог считаться писаным красавцем. Руки с длиннющими
костлявыми пальцами-когтями превосходно дополняли его дивный облик. Урод из уродов, иначе и не скажешь.
— Назовись, пришелец, — сверкнув длинными острыми клыками, потребовал хозяин.
Я выдержал паузу, чтобы убедиться, что язык мой повинуется мне. Убедился и ответил:
— Перед тобой Уллиус, сын Майвена. «Никогда не открывай врагу своего
имени, — наставлял меня Панеоник, — так поступают только самонадеянные глупцы.
Узнав имя человека, противник скорее и вернее сможет нанести вред его владельцу».
— Откуда ты? — тотчас же последовал второй вопрос.
— Из Грандфорта, — не моргнув глазом, солгал я снова. — А кто ты?
— Перед тобой Великий колдун Миаллоу, Тень полубога РускриуЦу и один из Семи
Высших чародеев Хаоса! — торжественно представился мой собеседник.
Я выслушал новость молча, чем привел в раздражение моего высокопоставленного и, как
оказалось, весьма тщеславного собеседника.
— Перед тобой, о ничтожный представитель людской расы, Великий колдун Миаллоу, Тень полубога РускриуЦу и один из Семи Высших чародеев Хаоса! — повторил он, заметно
возвышая голос.
— Но тебя никоим образом нельзя отнести к людской расе... — съязвил я, относя слово
«ничтожный» на счет противника.
— Отнесись же ко мне с должным почтением, презренный слизняк, теперь ты знаешь, кто удостоил тебя беседы!!! — прогремел Миаллоу.
Щупальца на его отвратительной морде лихорадочно зашевелились, должно быть
выражая гнев.
— У тебя плохая память, Седьмой чародей, — с издевкой произнес я, стараясь вывести
противника из себя. — Меня зовут Уллиус, сын Майвена, а не «презренный слизняк».
Снова послышался скрип несмазанного колеса. Гнев сменился весельем. Миаллоу нельзя
было отказать в уме — он пони-
мал, что пренебрежение насмешками является лучшим средством от насмешек.
Отсмеявшись, Миаллоу задал новый вопрос:
— Как ты попал сюда?
— Пробрался через люк, затем вошел, в дверь и поднялся по лестнице.
— Как ты попал на остров? Я не спрашиваю, зачем ты явился сюда, и так ясно, что ты
пришел за девчонкой. Но как тебе удалось попасть на остров, который вы именуете Фей-Го?
Как само собой разумеющееся, я выдал заготовленную еще на лестнице ложь, оставаясь в
прежней роли наглого простака.
— А как еще сюда можно попасть? Разумеется, прилетел на грифоне. Грифоны могучи, и
им ничего не стоит пересечь океан по воздуху. Однако я осмелюсь заметить, что для тени
полубога ты недостаточно осведомлен, почтеннейший.
Обладая «Поглотителем мглы», можно было и впрямь попытаться достичь острова Фей-
Го и на грифоне. Я предпочел морской путь по двум соображениям: во-первых, огромного
зверя, шумно машущего крыльями и порой издающего весьма громкие крики, непременно
заметили бы еще на подлете к острову, а во-вторых, мне никогда бы не удалось подбить
прямодушного и честного Лурана, Опекуна и Погонщика Грифонов, на такую авантюру. Он
денно и нощно сдувает пылинки со своих немногочисленных питомцев и никогда не
согласится подвергнуть их риску ради прихоти какого-то спятившего бродяги. Да еще такой
дурацкой прихоти, как полет на проклятый остров Фей-Го. Приказ Багурона — другое дело, его Луран выполнит не раздумывая, но ведь я предпочел обойтись своими силами.
— На грифоне. Да-да, именно так я и думал, — покивал уродливой башкой Миаллоу.
Радость нахлынула на меня, и я постарался скрыть ее приход от чародея Хаоса. Мне
стало ясно, что искусство чтения чужих мыслей недоступно Миаллоу. Прекрасно! Я
приободрился и стал ждать следующего вопроса, уже заранее зная, каким он будет.
— Неужели грифоны могут найти дорогу в туманном мороке, окружающем остров?
— Могут, если подвязать им на шею магический Кристалл Всеведения, что добывают в
Чионьских горах.
На самом деле, если я ничего не путаю, там можно найти только энергетические
кристаллы. Несуществующий Кристалл Всеведения я придумал, поднимаясь сюда по
лестнице.
— Понятно! — Миаллоу звонко постучал Когтями по подлокотникам своего кресла. Его
любопытство было удовлетворено, теперь он мог спокойно убить меня. Откуда я узнал, что
Орлуфия находится на Фей-Го, его не интересовало.
Предприняв осторожную попытку пошевелить конечностями, я убедился, что в моей
власти по-прежнему остается только моя голова.
Пауза, не сулившая мне ничего хорошего, затянулась. Наконец Миаллоу, видимо
принявший какое-то решение, заговорил:
— Мне нравятся наглецы. Их нежелание подчиняться кому-либо, ошибочно
принимаемое за любовь к свободе, — первый шаг к Хаосу. Поэтому я хочу сделать тебе
подарок, который ты, несомненно, примешь с великой благодарностью...
— У нас говорят: «Не хвали вино в погребе, а хвали его на столе», почтеннейший
Миаллоу. Даже неразумные дети следуют этому правилу. — Дерзость придавала мне сил. —
Прежде чем рассуждать о благодарности, дай мне хотя бы посмотреть на твой подарок.
Очень надеюсь, что это не ожерелье из зубов твоих приятелей – гунглов. Не хотелось бы
получить смердящий подарок!
— Нет, это не ожерелье. И запомни, Уллиус, если ты не прекратишь дерзить мне, заставлю тебя проглотить твой длинный язык. Так, чтобы ты сдох, подавившись им.
Прекрасная смерть для наглецов, лучше и не придумаешь.
«Мой язык впятеро короче твоего, и подавиться им мне будет трудно даже с твоей
помощью», — собрался ответить я, но взглянул в раздувшиеся от негодования глаза чародея
и решил промолчать.
Мое молчание понравилось Миаллоу.
— Я не ошибся — ты благоразумен, — удовлетворенно сказал он. — Хорошее свойство, оно продлевает жизнь и делает ее лучше. Показать тебе мой подарок я не могу, хотя это