Гордо отвергать «овчарок» Эрлих не стал. Даже при отсутствии усилителей было ясно — магия «скачет». Время от времени леденеющие ладони согревало знакомое тепло, но надолго не задерживалось — убегало, как пугливый зверек, заставляя хозяина стонать от бессильной злости.
Он покинул Кеннор и, пройдя главные Врата, попал в надежные объятия Юргена. Бывший любовник приказал ему переехать в дивизию — «мне так будет спокойнее» — и Эрлих облегченно подчинился. В дивизии он чувствовал себя в безопасности: никто не станет засылать убийц в элитную военную часть, зато полеты и поездки с охраной заставляли нервничать вдвойне, если не втройне.
Магия вернулась, и теперь Эрлих не хотел, чтобы очередная попытка покушения унесла жизни ни в чем не повинных кеннорийцев. Симпатичные, уравновешенные телохранители, водители, пилоты — их-то за что?
Тягостное положение продлилось недолго. Отец вызвал его на Кеннор и объявил, что покушавшийся оказался маньяком-одиночкой. «Опасность миновала. Я не думаю, что тебе в ближайшее время причинят зло». Эрлих согласно покивал — ему было неинтересно, как именно Рудольф заговорил зубы брату-императору — и отказался от охраны. Ему не удалось вывести из-под удара всех. Остались водители и пилоты, но спорить с командиром Корпуса, получившим распоряжения императора, принц не стал. С таким же успехом может погибнуть водитель такси или флаера, который повезет его из клуба в дивизию. Кто-нибудь рядом, да окажется. На необитаемый остров не сбежишь.
«Интересно, пилот улетел, или по-прежнему тут торчит?»
Одновременно с любопытством явилась досада на себя. На пилота он наорал зря. Парень не виноват в том, что на пороге клуба его покинула магия. А взгляд Рудольфа, веселившегося в компании офицеров, и отсалютовавшего ему бокалом, был полон превосходства и торжества.
«Неужели Руди понял? Неужели он понял, что я тоже?..»
Сколько ни напоминай себе, что отсутствие или наличие магии невозможно определить на взгляд, все равно душу будет подтачивать трусливое «неужели?». Эрлих вздохнул, встал с кровати и пошел к двери.
«Если пилот еще здесь, извинюсь. Извинюсь, и попрошу улететь. Объясню, что я хочу остаться в одиночестве. А я действительно хочу остаться в одиночестве. Иногда шутки Юргена утомляют. До такой степени, что хочется наплевать на личную безопасность. И как втолковать этому парню, что Руди, заметив бегство из клуба, может выслать кого-то по мою душу? И ни пилот, ни телохранитель в этом случае не защитят — их попросту раздавят, как попавших под ботинок червей».
И, конечно же, флаер стоял на посадочной площадке. А пилот… пилот сидел в тенечке, на пробивающейся сквозь песок траве, что-то жевал, всматривался в мятую книжку и чесал ухо карандашом — похоже, разгадывал кроссворд. Эрлих поневоле усмехнулся — доев кусок, парень старательно облизал пальцы. Это выглядело забавно и в то же время сексуально.
«Соблазнительный экземпляр… это он мне постоянно членом в спину тычется? Да, он… Эх, затащить бы его в кровать, да покувыркаться от души».
Фривольную мысль пришлось отставить — насмотревшись на Эдварда и Рудольфа, тянувших в койку солдат и офицеров, не учитывая их желания, Эрлих дал себе слово: «Никогда». Никаких шашней с подчиненными. Проще и честнее купить шлюху.
«О! Заметил… перепугался, что ли? Вот бестолочь. Не собираюсь я больше на тебя орать».
Эрлих подошел к вытянувшемуся по стойке «смирно» пилоту и миролюбиво проговорил:
— Почему не улетел? Я же просил!
— Не имею права, хаупт, — голос был извиняющимся, но твердым.
— Послушай… — он коснулся ладонью ладони пилота — исключительно для доверительности и убедительности слов — и вздрогнул от незнакомого ощущения. Легкое покалывание чужой магии вызвало необъяснимый трепет, и Эрлиху захотелось увеличить соприкосновение — прижаться носом к шее, потереться, впитывая крохи силы.
«Впитывая?!»
— Ты — донор? — отрывисто спросил он, отдергивая руку. И тут же пожалел о вырвавшемся вопросе — молчать, надо молчать, не позволять себе даже упоминаний, не касаться скользкой темы!
«Он, может, и не знает, что это такое».
— Да, хаупт, — спокойно ответил пилот и потянулся к его ладони.
— Нет, — хрипло сказал Эрлих, развернулся и пошел, а потом практически побежал к дому.
«Нет! Только не это! Я никогда не унижусь до того, чтобы подбирать крошки с чужого стола».
Глава 3
Убедительно лгать Вильхельм не умел. К счастью, это и не понадобилось. Услышавший координаты командир назвал строение на берегу озера «шлюшьим домиком», а блеянье «ну, тут, жаровня и дрова…» оборвал решительным: «Велели следить за мясом, так не отвлекайся!». Напоследок Хельм удостоился совета: «И смотри, если Юрген вдруг нагрянет, не отсвечивай, и в их разборки не встревай. Не убьет он принца».
Он ответил командиру уставным: «Так точно!», а сам подумал, что если Юрген сюда наведается, «не отсвечивать» не выйдет. По той простой причине, что спящий светоч встретить гостя не сможет, и разговаривать с командиром «Дикой дивизии» придется ему.
«Спящий».
Вильхельм отставил чашку с чаем и неслышно прокрался в спальню. Эрлих заворочался, словно почувствовал взгляд, но глаз не открыл, только натянул на себя простыню, будто мерз — и это в такую жару.
«Хоть ложись рядом и грей!»
Идею следовало обдумать. Чтобы не наделать глупостей, Хельм убрался в ванную, подобрал с пола белую рубашку светоча, снял свою, разыскал стиральную машинку — хозяйственные помещения располагались в цокольном этаже — и забросил вещи прокрутиться в режиме «быстрой стирки».
«Завтра утром поглажу. Хозяйские шмотки — ни уму, ни сердцу. Мне — малы, ему — велики. Он такой забавный в этой серой футболке с чужого плеча».
Мысли все время уползали «не туда». Вместо того чтобы разобраться в накопившихся проблемах, Вильхельм думал об изгибе спины, сильных литых плечах, которые было так приятно оглаживать, о ежике волос, щекочущем ладонь.
«Главное, чтоб он, выспавшись, меня под трибунал не отправил. За рукоприкладство».
Основания для опасений имелись. Когда Эрлих, после их короткого разговора на берегу, рванул к дому, Хельм бросился за ним — видно же, что не в себе, еще учудит глупость какую-нибудь! Дальше холла светоч не побежал — развернулся и попытался врезать преследователю по физиономии. Кулаком, без магии, тем самым продемонстрировав глубину пропасти, в которую нечаянно заглянул Вильхельм.
Драки не вышло. Хельм прижал брыкающегося Эрлиха к паласу — заломил руку, на всякий случай придавил всем телом — и начал уговаривать успокоиться. Позже, прокручивая в голове этот эпизод, он сообразил, что стороннему наблюдателю происходящее меньше всего напомнило бы общение реципиента и потенциального донора. Скорее — банальное изнасилование. Светоч рычал: «Отпусти, не трогай меня, мне это не надо!», а он бубнил что-то вроде «сейчас, сейчас все будет хорошо».
«Если тут где-то камера есть, мне не поздоровится».
Физическое противостояние закончилось довольно быстро. Эрлих в очередной раз дернулся — уже слабее, без прежней ярости, и выкрикнул:
— Я не буду брать чужую магию!
— Да вы и не берете! — отчаявшись его успокоить, заорал в ответ Вильхельм. — Может, и берете, но как-то не так.
— А ты знаешь, как это должно быть?
— Конечно, знаю. Меня проверяли. Я зачет сдал. На «отлично».
— А кто… кому ты отдавал магию? — светоч извернулся и заглянул ему в глаза. И выглядел при этом уже нормальным — уставшим, помятым, заинтересованным разговором, и вполне вменяемым.
— Не знаю, — Хельм пожал плечами и ослабил захват, позволяя Эрлиху повернуться сильнее. — Я лица не видел. Только спину. Зашел в комнату, там полумрак. На стуле кто-то сидел… разумеется, мужчина. Без рубашки. Только нижняя майка. Я подошел, положил ладони ему на плечи, размял шею.
— И что?
— Руки сразу онемели. И заклинание два дня кинуть не мог.
— А я? Что ты чувствуешь?
— Щекотно было, когда вы притронулись, — признался Вильхельм, отпустил вывернутую руку и поднял светоча с паласа, помогая ему усесться. — Но это почти сразу прошло. Давайте, я вам плечи разомну? Проверим, что получится.
Конечно же, без боя Эрлих позиции не сдал. Пришлось его упрашивать, рассказывать об оценке «отлично» по прикладному предмету «массаж». Спасибо, зачетку предъявлять не пришлось.
Уже волоча светоча в спальню, Вильхельм добрым словом помянул дальновидность кеннорийцев, составлявших программу обучения для будущих сотрудников Корпуса. Помнится, его удивляло — зачем пилотов учат делать массаж? А вот надо же — пригодилось!
Обидно было только то, что Эрлих понял слово «плечи» очень прямолинейно — расстегнул и слегка стянул на спину рубашку, да и все. Но и эта малость подарила Хельму незабываемые впечатления — он узнал, как звучит низкий, полный наслаждения стон, когда под руками начинают расслабляться напряженные, почти сведенные судорогой мышцы. Временами пальцы покалывала знакомая щекотка. Вильхельм не чувствовал грубого отъема силы. Он словно помогал Эрлиху напиться — держал ладони «ковшиком» и позволял припасть к льющейся из родника воде. И еще…
«Еще мне его было жалко. И я хотел для него что-нибудь сделать».
Потом он отправил зевающего светоча в душ, нашел ему чистые вещи и заставил выпить чашку какао, не принимая возражений: «Не хотите есть? Тогда пейте!». И уже слушая ровное дыхание спящего, проанализировал собственное состояние и уловил легкую опустошенность. Все-таки магию Эрлих у него вытянул. Но — если так можно выразиться — немного и деликатно.
Отъем не отменил желание пощупать привлекательную задницу — да, Хельм успел кое-что подглядеть, когда относил вещи в ванную. Совсем краем глаза. Но зрение-то у него хорошее!
«Не о том я думаю!» — в сотый раз повторил он себе.
Мелкое вранье — любовники, жаровня, слежка за мифическим мясом — меркло перед тем, что он не собирался докладывать начальству о факте донорства. Ясно же, что Эрлих именно из-за этого и бесился. И если сейчас об этом узнает кто-то, кроме Вильхельма…
«Рудольфа-то он знатно тогда подставил. А теперь…»
Эрлиха все равно было жалко. А Рудольфа — нет. Хельм слышал пару историй — поговаривали, что лет десять назад, когда главнокомандующий столкнулся с… гм… фамильной проблемой, от остановки сердца умерли два донора. То ли не смог Рудольф вовремя притормозить, то ли не захотел.
«Не буду ничего докладывать, — решил Вильхельм. — Это не донорство. Это — так… не считается».
Он допил остывший чай, вернулся в спальню, снял брюки и улегся рядом с Эрлихом. Тот недовольно завозился, но под рукой затих и даже подался назад, прижимаясь к Хельму спиной и задницей. Член отреагировал предсказуемо.
«Хоть бы не придремать… а то трахну его спросонья! Тогда точно трибунала не миновать. И не за рукоприкладство».
Спать всерьез Вильхельм не собирался. Силовой ограды нет, окно открыто… заходи, кто хочешь. Не хватает еще, чтоб на светоча кто-нибудь покусился!
Бдительные мысли путались от тихого сопения Эрлиха, стриженый затылок щекотал нос, и приходилось бороться с собой, чтобы не притронуться к соблазнительно розовеющему уху. Во время их возни на полу ухо светоча было жестче и прохладнее — Хельм случайно проехался по нему носом и запомнил ощущение. А сейчас ухо стало мягким и очень теплым, и напрашивалось, чтобы его попробовали на зуб.
«Если чуть прикусить и потянуть… Нет! Нет, нет и еще раз нет!»
Внутренняя борьба привела к удивительному результату — Вильхельм заснул, как убитый, и открыл глаза, только услышав грянувший из-под подушки государственный гимн.
— Сейчас встаю… — сонно пробормотал Эрлих и Хельм опасливо и медленно снял с него сначала руку, а потом и ногу — «трибунал, трибунал!»
Похоже, в это утро его помиловал весь пантеон богов разом. Светоч непозволительных объятий не заметил, да и проснулся не сразу — государственный гимн пришлось прослушать раз пять или шесть. А потом завертелась сумасшедшая карусель, натолкнувшая Вильхельма на мысль, что это не его высочество решил переночевать в одиночестве. Это озверевший Юрген выставил его вон из дивизии, чтобы обеспечить себе хоть одно спокойное утро.
Эрлих не захотел пить кофе с сахаром. Эрлих осмотрел апельсиновый сок и попросил дать ему ананасовый. Эрлих понюхал тосты — ну, может быть, чуть подгоревшие тосты — и сказал решительное: «Нет».
— А что вы будете? — скрипнув зубами, спросил Вильхельм, который вспомнил, что ему надо погладить две рубашки.
— Злаковую кашу, — кротко ответил светоч и вернулся к пасьянсу. — Только молоко вскипяти.
Когда Хельм вернулся с цокольного этажа с выглаженными рубашками, его ждали две новости, хорошая и плохая. У Эрлиха сошелся пасьянс, а в тарелку с кашей села муха.
«И влипла аккуратно, с краюшку… выкинул бы, да позавтракал, — думал он, доставая из холодильника молоко. — И так уже на десять минут опаздываем!»
Изготовив свежую кашу, Хельм решительно убрал со стола ноутбук — в другое время в блог нельзя написать, что ли? — поставил тарелку и с нажимом проговорил: «Кушайте, пока не остыло!». Убедившись, что светоч взялся за ложку, он помчался к флаеру — «огребу сейчас взыскание за то, что не выходил на связь!». Однако индульгенция от богов еще не потеряла силу. Командир выслушал его путаный рассказ о тостах, мухе и овсянке, похохотал, и приказал доставить Эрлиха в Генштаб, где его уже ждали второй пилот и охранник.
— Так точно, — облегченно выдохнул Вильхельм.
Он вернулся в дом, посмотрел, как светоч размазывает кашу по тарелке, осторожно опустился на стул, и задумался. Надо было — только деликатно! — сообщить Эрлиху, что он не докладывал, и не собирается докладывать начальству о его проблемах с магией. Но как подобрать правильные слова?
— Я сейчас вас к Генштабу отвезу, — промямлил Хельм. — Там другой флаер ждет. И другой пилот. Моя смена закончилась. Я же не один вас вожу.
— Я знаю, что вас четверо, — отодвигая кашу, ответил Эрлих. — Я вас прекрасно различаю. Вы похожи, но разные. У тебя глаза темно-серые. И ресницы темные и длинные. Как будто ты их подкрашиваешь.
Вильхельм ошеломленно фыркнул — вот уж чего никогда не делал.
— А еще ты кроссворды разгадываешь, когда меня под клубом ждешь.
«Надо быть осторожнее! Если он заметил, и другие видят. А начальству дай только повод оштрафовать».
Тот факт, что светоч отличал его от других пилотов, был приятен и удивителен. Хельма накрыла волна радостного ликования. И даже не вовремя закопошившаяся мысль — раз кроссворды приметил, то и стояк мог срисовать — не смогла ее остановить.
— А я ваш блог читаю, — неожиданно для себя ляпнул он и смутился. Надо было переводить разговор на донорство и молчание, а не лязгать языком ни о чем!
— Вот как…
Взгляд Эрлиха стал внимательным, испытующим, и Вильхельм решился — «сейчас или никогда». Он пожалел, что боги не одарили его красноречием. Слова ускользали, путались, Хельм почти отчаялся, но светоч вроде бы понял его косноязычные объяснения, и обещание тоже понял — положил ладонь ему на плечо и сказал:
— Спасибо тебе. За все.
Вильхельм наклонил голову и, ткнувшись носом в браслет, коснулся губами запястья Эрлиха, подтверждая и закрепляя обязательство. Больше говорить было не о чем, и они начали собираться — молча и быстро. Во флаере Эрлих включил телефон, погрузился в чтение сообщений и так этим увлекся, что на крышу Генштаба, где располагалась летная площадка, Хельму его пришлось практически выпихивать. Хорошо, хоть к делу подключились сменщик и охранник. Вынули, забрали, увели.
«И все равно — «спасибо, до завтра!» — хмыкнул он, глядя в спину удаляющемуся светочу. — Нет, ну надо же… «ресницы подкрашиваешь»! Ну и фантазия!»
Уже в небе, возвращаясь в ангар Корпуса, Вильхельм нашел ответ на когда-то обеспокоивший его вопрос — не всерьез Эрлих говорит о пропащем или хорошем дне, после сложившегося или не сложившегося пасьянса. То есть, в первую минуту, может быть и всерьез, а потом об этом благополучно забывает. Особенно, если в кашу села муха.
Случившиеся события заставили его изменить планы на выходные. Отчитавшись начальству, Вильхельм проигнорировал тренировку по вольной борьбе и направился в служебный бордель, где завис почти на сутки. Сначала он долго и придирчиво выбирал шлюху — рост, цвет волос, стрижка — а потом раздумал заморачиваться на сходстве и увел в номер тощенького блондина. Все равно, хоть вели заткнуться, хоть разворачивай спиной, будешь знать, что трахаешь фальшивку. Настоящий, теплый, розовеющий ухом светоч отправится из клуба в кровать Юргена. Ну, случился у него срыв… дело же в магии, не в трениях с любовником.