Заметив материнский интерес, несчастный сын не стал расписывать детали воздушного боя, а сосредоточился на бытовых подробностях ночевки в охотничьем домике. Как он и рассчитывал, рассказ о выстиранной и выглаженной рубашке заставил умилиться матушку, регулярно почитывавшую die Taschenbücher*. Она, без всяких дополнительных понуканий, пообещала «что-нибудь сделать для бедного мальчика», велела Эрлиху провести с ним совместный брифинг и почти расщедрилась на личную аудиенцию. Эрлих, вспомнивший о вечном стояке Вильхельма — на который, у него, между прочим, были свои планы! — от аудиенции мать отговорил. А на брифинг согласился. И попросил отдать приказание секретарю, чтобы «бедному мальчику» оформили обследование в этой же больнице на Кенноре.
— Хочу, чтоб его осмотрели хорошие врачи, — врал Эрлих, преданно глядя матери в глаза. — Он же будет моим личным пилотом. Надо убедиться, что него не осталось последствий после перегрузок при катапультировании.
Побуждения у него были благими — ему хотелось обеспечить Бауэру более-менее безопасное место проживания. Поблизости от собственной персоны. Туда-сюда через главные Врата простому пилоту мотаться не получится, а снимать ему жилье на Кенноре… у Рудольфа тут слишком много друзей и знакомых. Не стоит кидать ягненка в пасть волку.
________________________________________________
*die Taschenbücher — любовные романы о браслетчиках.
Брифинг, проведенный в любезно выделенном главврачом помещении, едва не привел Эрлиха к конфузу — он с трудом удержался от того, чтобы не расхохотаться под прицелом камер. Бауэр, запакованный в парадную форму, был похож на перепуганного жеребца-тяжеловоза, не знающего, чего ожидать от окруживших его ветеринаров и заводчиков. На все вопросы бедолага отвечал невнятным мычанием, на Эрлиха смотрел, как на последнюю надежду, и нервно кусал и без того припухшую нижнюю губу. Это зрелище заводило — губы у Вильхельма и без того были достаточно «минетными» и вскоре желание смеяться вытеснила совсем другая потребность.
После брифинга Эрлих сам отвел Бауэра в выделенную ему палату. Потрепал по коротким светлым волосам, уговорил снять китель — хотя бы китель — и лечь поспать.
— Я думал, они тебя заранее привезут, — объяснил он, глядя в недоумевающие серые глаза. — Мы бы поболтали, ты бы акклиматизировался за денек. А тебя — с корабля на бал.
— Вы на меня правда не сердитесь? — неожиданно спросил Вильхельм и осторожно коснулся запакованной в пластик руки. — Я же… вы же теперь не сможете заклинания…
— Наверное, не смогу, — согласился Эрлих. — Это и к лучшему. Браслеты мне потом вернут, я уже выяснил. Гордость не пострадает. А воевать… воевать будут другие. Я теперь собираюсь руководить.
Утро на озере подготовило его к тому, как Бауэр может выразить свои извинения и преданность. И когда припухшие губы дотронулись до его пальцев, он наклонился и поцеловал Вильхельма, пробуя его на вкус. Это ошеломило жеребца больше, чем вопросы журналистов на брифинге — он захлопал своими длинными, словно подкрашенными ресницами и окаменел.
— Поспи, — посоветовал Эрлих, поднимаясь с кровати. — Выспишься, потом поговорим. Завтра мне снимут лангету и подвесят руку на повязку. Как выпустят на волю — погуляем в саду. Это старейшая больница столицы. Часть зданий — исторические памятники. Хочешь, сходим к лаборатории Эрика Штольца?
Бауэр кивнул — похоже, даже не вникнув, куда именно его позвали.
— Вот и замечательно. Поспи.
К себе в палату Эрлих не пошел. Прогулялся по аллее, завернул за один из старых корпусов, нашел уютную лавочку, нагретую ласковым осенним солнцем Кеннора — жара осталась в Нератосе, и это радовало безмерно. Уселся на жесткие доски и, впервые за время пребывания в больнице, пожалел об отсутствии сигарет. Он курил редко — перенервничав, или после хорошего секса.
«Сейчас-то почему припало, интересно?»
И опять — в который раз! — вспомнился охотничий домик. Пробуждение среди ночи, растерянность — где я? Кто это со мной? — сильные нахальные руки, беззаботно храпящий под ухом Вильхельм. Страж-охранник.
Эрлих тогда выбрался из объятий — надо признать, с некоторым трудом, потому что тяжеловесный наглец положил на него не только руку, но и ногу — добрался до туалета, побродил по дому, пытаясь отыскать сигареты, плюнул и улегся под бок к Бауэру. Тот, не просыпаясь, подгреб его к себе и удовлетворенно вздохнул.
«Никаким донорством в тот момент и не пахло. Мне просто было приятно чувствовать на себе его руки. И я отлично выспался, хотя думал, что проснусь с раскалывающейся от боли головой».
— Вот ты где!
— Юрген!
Появлению бывшего любовника он искренне обрадовался. Юрген обещал вырваться на Кеннор еще пару дней назад, но потом его задержали какие-то дела.
— Как ты тут, маленький? — губы привычно коснулись виска, а на колени к Эрлиху плюхнулась пачка тонких сигарет.
— Я — нормально. Как ты догадался? Про сигареты?
— Решил — раз ты вызвал сюда этого пилота, сигареты тебе понадобятся.
— Да, я собираюсь с ним переспать, — распечатывая пачку, признался Эрлих. — Он симпатичный. Преданный. И у него на меня стоит.
— У половины дивизии на тебя стоит, — усмехнулся Юрген. — Когда ты яблоко на плацу уронил и поднимал три раза, потому что был занят телефонным разговором, я думал — групповое изнасилование случится. А насчет определения «преданный»… Он офицер Корпуса. Для того чтобы там удержаться, мало лояльности. Надо быть именно преданным вашей семье.
— Ты не знаешь деталей!
«И я не собираюсь докладывать тебе о том, что он — мой донор. Этого я не буду говорить даже тебе».
— Детали мне не нужны, Эль, — вздохнул Юрген. — Я тебя не отговариваю. Заводи любовника. Сколько можно маяться? Заводи. Ты — молодой мужик. Тебе трахаться надо. Но не придумывай об этом Бауэре большего, чем он есть. Чтоб потом не пришлось разочаровываться.
— Ты пришел меня предостеречь? — прищурился Эрлих.
— Нет. Так и знал, что не надо затрагивать эту тему. Ты ощетинился, как бешеный ежик. Я пришел сообщить тебе новость. Рудольф отравился ядом тайпы.
— Как это? Когда?
— Три часа назад, в своем поместье на Флоре. Официально пока никого не известили, но у меня есть знакомый в тамошнем комиссариате… сведения верные.
— Почему?!
— Эль, ты и вправду как маленький, — покачал головой Юрген. — Твой отец его снял? Снял. И этим открыл сезон охоты. И Руди прекрасно понял, что на него сейчас повесят все скопившиеся за последний десяток лет грехи. Не покушения на твое высочество, а использование просроченных эликсиров, эксплуатацию непригодной боевой техники, повлекшую за собой гибель военнослужащих. Это могли сделать — чтобы Эдвард принял «чистую армию». И укрепил свой авторитет в глазах окружающих.
Осеннее солнце спряталось за хмурые облака, и Эрлих поежился. Посетившие его чувства были смешанными: обида — не успел он до дядюшки добраться, облегчение — не надо ввязываться в очередной виток войны и обострять отношения с отцом. Все так удачно сложилось… можно даже не ходить на похороны — притвориться, что слег от неведомой болезни, подхваченной на Свалке.
— Приуныл?
— Странно как-то себя чувствую, — признался Эрлих. — Как будто он меня обманул… начал игру и бросил без всяких объяснений.
— Да, объяснений от него никто уже не получит, — согласился Юрген.
Они дружно перешли на нейтральную тему и еще полчаса болтали о пустяках. Беседу прервало появление лечащего врача. Ланге немедленно откланялся. Спохватившийся Эрлих вырвал у него обещание присматривать за пальмой, пока он не заберет ее во дворец — «я, наверное, туда вернусь, или квартиру в Нератосе куплю» — и пообещал звонить, когда появится на Альфе.
После этого он переключился на врача и смесью лести и угроз выторговал у него свободный день:
— Подождет до послезавтра ваша гимнастика! Один день. Мне нужен один день и один свободный вечер. Я хочу показать Бауэру памятники на территории больницы. Переговорить с ним на личные темы. Мне нужно отдохнуть, почувствовать себя живым.
Добившись согласия — «только ни грамма спиртного, ваше высочество» — Эрлих выпил эликсиры, сходил в процедурную, а на обратном пути заглянул к Вильхельму. Проверить — освоился или нет.
Бауэр все-таки снял форму. И улегся спать — то ли вымотался от перехода сквозь Врата и очищающие камеры и случившегося после перемещения брифинга, то ли просто выполнил указание, не представляя, чем еще заняться в незнакомом месте. Эрлих посмотрел на светловолосый затылок, на выглядывающее из-под одеяла голое плечо и улыбнулся.
«Спи, герой. Завтра я подберу тебе интересное занятие».
Утром Вильхельм, одетый в гражданское, притопал к нему в палату и замер на пороге комнаты — взгляд у него был вопросительным и немного виноватым.
— Ты поел? — отрываясь от овсянки, поинтересовался Эрлих.
— Нет. То есть, яблоко съел. Я больше ничего не хочу.
— Так дело не пойдет, — еще не хватало, чтоб Бауэр хлопнулся в голодный обморок. — Иди сюда. Садись на кровать. Давай позавтракаем вместе. Что тебе заказать?
— Не надо ничего.
— Что ты обычно ешь на завтрак? — мирно спросил Эрлих.
Выяснилось, что Вильхельм имел привычку завтракать вторсырьем — плавлеными сырками, и запивать их растворимым кофе. Пришлось объяснять ему, что подобные продукты можно употреблять в пищу только при отсутствии натуральных. А при наличии — незачем травить организм всякой дрянью. Бауэр лекцию прослушал внимательно, пару раз кивнул, выпил свежевыжатый сок и покорно съел принесенный медбратом бутерброд с твердым сыром.
После завтрака они отправились в перевязочную, где с Эрлиха наконец-то сняли лангету. Правда, тут же обмотали бинтами, словно хотели упаковать в кокон, но это все равно не так стесняло движения. Вильхельм, дожидавшийся его под дверями, перемене обрадовался — просиял, осторожно потрогал руку, и снова замер, словно боялся сделать лишний шаг или жест.
«Надо его утащить туда, где не будет чужих глаз. Похоже, он врачей стесняется. Не меня же он стесняется? И не помешает проверить — стоит у него, или после катастрофы отшибло?»
Первые полчаса Бауэр дичился, и Эрлих начал отчаиваться. Ему хотелось заполучить того сильного хищника, который по-хозяйски обнимал его в доме у озера. А не сумрачную тень, стремившуюся забиться в кусты, и рассматривать его оттуда виновато-растерянным взглядом.
После экскурсии к музею-лаборатории Штольца — не блиставший архитектурными достоинствами домишко, обсаженный чахлыми кустами — Эрлих пошел в наступление. Он потребовал, чтобы Вильхельм перестал ему «выкать» и, по отсутствию выпивки, предложил закрепить договор поцелуем. Оказалось, что стоит у Бауэра, как обычно — то есть, очень хорошо — а целуется он довольно неумело. Но горит желанием научиться.
Они целовались на лавочке за музеем, потом, спасаясь от гомона экскурсантов и визгливого голоса гида, перебрались на территорию хозчасти, где нашли приют на пожарном коробе с песком. А когда их вспугнули санитары, протиснулись в дыру в сетчатом заборе и забились в какие-то заросли. Вильхельм был осторожен и нежен — так трогательно боялся задеть поврежденную руку, что Эрлих стал его дразнить. Он просунул здоровую ладонь под рубашку Бауэра и оглаживал поясницу до тех пор, пока тот предупреждающе не зарычал ему в губы. После этого — словно повязку с глаз сдернул кто — стало ясно, что зверь вернулся. И может вставить Эрлиху прямо тут, на холодной траве, без презерватива и смазки. Это немного отрезвило, и он, оторвавшись от припухших губ, предложил:
— Давай вернемся в мою палату?
Глава 5
— Эрлих… что с ним?
Голова кружилась, мысли путались. Вильхельм помнил, что принял решение об аварийном катапультировании — был шанс покинуть флаер в тот момент, когда заклинание преследователя сожрет удвоенную силовую сферу, но еще не уничтожит сам летательный аппарат. Он выставил дополнительный щит, закрывая светоча…
— Что с ним?
— Его высочество транспортировали в больницу на Кеннор.
— Он цел?
— Травмы средней степени тяжести, — ответил врач и засыпал Хельма ворохом дурацких вопросов: как вас зовут, сколько пальцев вы видите, где служите, какого цвета этот платок?
Разговаривать об Эрлихе врач больше не хотел, и это настораживало. Что значит — травмы средней степени тяжести? Переломы? Вильхельм представил себе светоча, обездвиженного, закованного в пластиковый корсет от шеи до копчика, содрогнулся и перестал отвечать на вопросы. Какая теперь разница?
Попрыгав вокруг кровати, врач оставил его в покое. Хельм этому немного обрадовался — ну, насколько можно было обрадоваться в его положении, и погрузился в раздумья.
«Надо было возвращаться к тем Вратам, из которых мы выскочили. Был шанс оторваться и уйти, был! А я, идиот, на Свалку прыгнул. В самое дерьмо… Интересно, как нас оттуда вытащили? Кто? Хотя… какая разница».
Через некоторое время в палате появился командир Корпуса, который прямо с порога спросил:
— Офицер Бауэр, что за цирк? Под дурака косить надумал? Не поможет.
— Что с Эрлихом? — Вильхельм упрямо продолжал называть светоча по имени — покатать на языке напоследок.
— Руку он сломал, — подвигая к койке стул и усаживаясь, сообщил командир. — И отшиб все, что при катапультировании отшибается. Вы как заговоренные, честное слово! Особенно ты, Бауэр. Ты даже не сломал ничего. Мне сейчас доложили — у тебя только синяки на жопе… вроде еще головой ударился. Но это не беда. Голова у тебя крепкая.
— И что теперь? Трибунал?
— Не знаю, — в тоне командира проскользнуло сочувствие. — Не знаю, Бауэр. Светоча нашего ты из рядов браслетчиков исключил. Руку ему погано раскрошило. Вряд ли он после больницы заклинания кидать сможет.
— Трибунал, — сам себе подтвердил Хельм.
То, что он остался цел и невредим, усугубляло ситуацию. Головой ударился… какой пустяк! А вот Эрлих… Эрлих, которого лишил равновесия мимолетный провал магии, наверняка взбесится, узнав, что катапультирование из флаера отняло у него право творить заклинания навсегда.
— Поживем — увидим, Бауэр. Пока распоряжений взять тебя под стражу не было. Идет следствие. Подождем выводов.
Выводов Вильхельм ждал в тоскливой, наполненной скверными видениями полудреме. Ему мерещился укоризненный взгляд светоча, чудилось щекотное покалывание магии, заставлявшее отниматься и холодеть руки. Мысль о неизбежном трибунале уже не пугала — пусть судят, пусть вешают, только бы помогли забыть о том, что он сделал Эрлиха калекой.
Когда командир объявил, что его представили к Серебряному кресту и наградили премией за хладнокровие, выдержку, профессиональный расчет и принятие верного решения в чрезвычайной ситуации, Хельм решил, что это какая-то мистификация. Но поздравления принял — и от командира, и от врачей, и от посетивших палату сослуживцев. На вопрос: «А правда, что светоч тебя личным пилотом сделать хочет?», он пожал плечами и честно ответил:
— Не знаю. Вряд ли… зачем ему это?
В следующие дни он размышлял: мог ли Эрлих распорядиться о награждении и рассказать всем о его назначении личным пилотом для отвода глаз? Для того чтобы потом, когда все поуляжется, вывезти его куда-нибудь на берег озера и убить лично. Ну, или при помощи Юргена.
Версия была сомнительной. На берег можно вывезти, и не награждая. Светоч бы не стал тратить столько сил, чтобы продемонстрировать всем, что он не сердится на искалечившего его пилота. Или стал бы?
Вильхельм совсем запутался и решил больше не думать вообще — попросил у врачей пару сборников кроссвордов, получил, и погрузился в отгадывание слов. Он старался изгнать из мыслей не только Эрлиха, но и колкий вопрос: «У кого могло хватить власти, чтобы выслать с Альфы на Руду четыре флаера-перехватчика и заглушить связь?». Ответ ему не нравился, и он повторял себе: «Не моего ума дело. Не моего ума дело, сами разберутся».
А потом — на тумбочке даже стопки кроссвордов скопиться не успело — события завертелись с удивительной быстротой. Император принял отставку принца Рудольфа. Армия — и сам Хельм — присягнули на верность новому главнокомандующему принцу Эдварду. А потом…