— Тебя вызывают на Кеннор, — явившийся в палату командир впился в лицо Вильхельма цепким взглядом. — Покрасоваться перед прессой. И не только… скажи мне, Бауэр, чем ты мог заинтересовать Эрлиха? До такой степени, что он назначает тебя личным пилотом и устраивает обследование в столичной больнице? Что я в тебе такого не приметил, а?
«Неужели догадался о донорстве? Я же все-таки не один такой в Корпусе… вроде бы. Из моей группы еще трое зачет на «отлично» сдали, я точно знаю».
Надо было снимать подозрения с себя и со светоча, уводить командира подальше от опасных гипотез, и Хельм набрал воздуха в грудь и ляпнул:
— Ну, я это… понравился ему. Он собирался… ну… особые услуги. Но сначала муха в кашу влипла, а потом нас сбили.
— Бауэр… — нахмурился командир. — Ты ему понравился? Ты соображаешь, что говоришь? Да кто ты такой, чтоб принцу нравиться? Или у тебя в ушибленной голове все так перемешалось, что охота выдать желаемое за действительное?
— Он мной заинтересовался в сексуальном плане, — заупрямился Вильхельм, не желая сдавать выгодную позицию. — Он меня трогал руками. Руку на плечо клал. И сказал, что у меня красивые глаза.
— Бауэр…
— Да. А еще он сказал, что у меня ресницы длинные и как будто накрашенные.
— Бауэр… — ошеломленно пробормотал командир. — Я тебя восемь лет знаю. Ты такое придумать не мог. Ты вообще врать не умеешь. Неужели ты ему и правда приглянулся? Что творится-то… кошмар.
— Почему — кошмар? — обиделся Хельм.
— Да не в тебе лично дело, успокойся. Просто поражаюсь тому, как его на дворняжек тянет. Ладно… примем за рабочую версию. Но ты, Бауэр, много о себе не воображай. Ресницы — ресницами, а свое место помнить надо.
— Я помню, — заверил Хельм. — Подождать, пока два раза не прикажет. Прямым текстом. После второго можно снимать штаны или открывать рот — что потребуется.
— Умница, — кивнул командир. — Действуй по инструкции, и будешь жить без всяких проблем. Долго и счастливо.
На Кенноре Хельму не понравилось. Его нервировали чужие взгляды и прикосновения — находиться в центре внимания оказалось до одури неприятно. Хороший пилот, хороший охранник должен быть незаметным. А его выставили на всеобщее обозрение, да еще и хором называли героем, — ну какой он герой, какой спаситель? Глупости это все.
Светоч вел себя странно. Когда они остались наедине, Вильхельм окончательно запутался в происходящем. Версия, что Эрлиху — вот зачем только на Кенноре? — срочно понадобился донор, рухнула. Светоч искрился магией, и Хельм не мог отдать ему даже каплю, при всем желании. В полный кувшин воды не дольешь — только лужи плодить.
Неожиданный поцелуй его ошеломил. Несмотря на брехню командиру, он ни на секунду не допускал того, что Эрлих вызовет его на Кеннор, чтобы изменить Юргену. В самом деле… не такое он, Вильхельм, сокровище, и без него найдется с кем потрахаться.
Понять, что происходит в этой больнице, похожей на сумасшедший дом, было невозможно. Когда светоч во время прогулки выразил желание целоваться — недвусмысленно выразил, первый полез — Хельм перестал докапываться до истины и поплыл по течению. Ему казалось, что он видит фантастический сон — Кеннор, музей Штольца, Эрлих в его объятьях.
«Хоть бы не проснуться среди серого свалочного киселя в аварийной капсуле… Не переживу, сдохну от разочарования».
Он боялся. Боялся проснуться. Боялся слишком сильно прижать светоча и доломать ему перебинтованную руку. Боялся, что его оттолкнут и насмешливо проговорят: «Ну, все, поиграли и хватит». Боялся потери контроля — очень уж хотелось повалить Эрлиха на землю и как следует ему засадить. А это было бы неправильно. Со светочем нельзя, как со шлюхой из борделя. И даже как с инструктором, обучавшим Хельма основам секса — тоже нельзя. С инструктором у него оставалось право на ошибку. А с Эрлихом такого права нет.
Светоч словно издевался — то целовал его до темных пятен перед глазами, то ласкал, избегая касаться члена, то вдруг усаживался на колени и начинал елозить задницей, в последний миг отстраняясь и не позволяя разрядиться в штаны.
В палате, стягивая с Эрлиха брюки, Вильхельм вспомнил, что прямого приказания он так и не получил. И, касаясь щекой возбужденного члена, уточнил:
— Можно?
— Хель… — простонал в ответ светоч. — Я не подозревал, что тебя будет так трудно соблазнить! Ты поразительный!
«Зачем было соблазнять? — удивился Вильхельм. — Не мог сразу сказать прямо! Зачем к музею ходили? Столько времени зря потеряли».
Остатки контроля куда-то исчезли, когда он уложил Эрлиха на бок. Укладывал-то еще осторожно, старался не придавить перебинтованное плечо, не задеть руку, потом увидел розовеющее ухо, загорелую шею, и пропал. Все это досталось ему — может случайно, а может — назло Юргену… какая разница?
Хельм заявил право на собственность, вцепившись зубами в шею светоча — ухо тоже привлекало, но это после — подхватил его под колено, облегчая себе доступ в тело, вошел одним сильным толчком и сорвался в «штопор». Кое-что он запомнил — смутными отрывками. Стон-выдох-ругательство, шлепки, с которыми встречаются подающиеся друг к другу тела, судорожное ускорение темпа, провальную попытку притормозить — Эрлих, он же еще не?.. теплую сперму на пальцах, свой крик и обессиливающее опустошение.
Шевельнуться и отодвинуться, или отпустить любовника он не мог. Его выжало досуха — непонятно, почему магия осталась.
— Слезь с меня, — через некоторое время попросил светоч и слабо дернулся.
— Сейчас, — пообещал Вильхельм и уткнулся носом в стриженый затылок.
Он понимал, что второй раз Эрлих его к себе не подпустит, и тянул секунды, отодвигая изгнание из постели. А скорее всего, не только из постели, но и из Корпуса… в общем, отовсюду, где он мог попасться светочу на глаза.
— Слезь с меня, — повторил тот и попытался уползти на край кровати. — О-ох… Как будто еще раз катапультировался, честное слово!
Они расцепились. Вильхельм успел поцеловать укушенную шею, — в качестве извинения — сполз на пол и стал дожидаться ругани и криков. Он успел заучить наизусть цветочный бордюр на краю простыни, не осмеливаясь поднять глаза на ворочающегося и постанывающего Эрлиха. А когда все-таки осмелился, обнаружил, что тот сладко спит. Сообразив, что скандал откладывается, Хельм вернулся в кровать — ну как было упустить такую возможность? — и долго и тщательно целовал светочу спину и разукрашенное наливающимися синяками бедро. Потом тоже заснул, почти в ногах, умостившись щекой на колене Эрлиха — так имелась хоть какая-то гарантия, что он не помнет ему руку во сне.
Самым удивительным оказалось то, что скандала не было и после пробуждения. Светоч продолжал поминать катапультное кресло, но без злости, не всерьез — Хельм понимал это по интонации. Он пытался извиниться за свое поведение без слов: вылизал Эрлиха с головы до ног, отсосал, пропуская член в горло, добился знакомого низкого рычания, а потом заработал неожиданный бонус. Светоч, как выяснилось, тоже умело брал в рот, а даже если бы и неумело — Вильхельму хватило бы готовности, и того, что он касается членом именно этих губ.
Вечером они опять пошли гулять. Хельм, утоливший первый голод, неожиданно для себя проникся очарованием сумрачного сада и распробовал тягучую сладость поцелуев, не заканчивающихся немедленным сексом. Он понял, что ему напоминает эта прогулка — когда-то давно, в училище, он встречался с парнем из архитектурного техникума, не-браслетчиком, и на выходных бегал на свидания в Императорскую рощу — огромный старый парк с аттракционами, брусчатыми и песчаными аллеями и лавочками в укромных уголках. Роман довольно быстро сошел на «нет». У Вильхельма было слишком много дополнительных занятий, да и куратор напомнил ему, что сотрудники Корпуса не могут состоять в браке — даже неревнивому мужу встанет поперек горла «особый момент».
В больнице он словно вернулся в юношеские годы и быстро забыл, что обнимает и целует самого завидного жениха Империи — Эрлих смеялся, дурачился, лез в дырки в заборах и с энтузиазмом щенка обследовал колючие кусты. Хельм проникся его настроением, и, когда очередной лаз вывел их на ярко освещенную улицу столицы, предложил найти какое-нибудь кафе и съесть по мороженому. Они бродили по городу около часа. В кафе почему-то так и не зашли, зато купили мороженое в автомате, — тот, заурчав, выкинул им четыре брикета за кредитку — ели его до замерзших пальцев и губ, а потом, уже привычно, грелись поцелуями.
Ночью, глядя на растворяющиеся в воздухе кольца дыма — оттраханный светоч отыскал в вещах помятую пачку сигарет и закурил — Вильхельм осмелился задать беспокоящий его вопрос:
— А сколько я здесь пробуду?
— Не знаю, Хель, — лениво и сонно ответил Эрлих. — Как получится… а ты хочешь уехать?
— Ты что?! — поразился он. — Почему же?.. не хочу!
Сказать «я хочу остаться с тобой навсегда» Хельм не решился. А светоч, помолчав, затушил окурок в вазе с цветами и предложил:
— Давай спать? Завтра будет новый день. Всё успеем.
Зыбкому обещанию «всё успеем» Вильхельм сначала не поверил. Как оказалось — зря. Светоч, которому снова заковали руку в пластик, его не прогонял. Они приспособились к больничному укладу — гуляли до и после приема эликсиров, коротали вместе «тихий час» с ноутбуком и пасьянсами. Хельму нравилось, привалившись под бок Эрлиху, смотреть как быстрые двойные щелчки заставляют собираться разрозненную колоду в стопки. Младшие воины покорно ложились под старших, императоры покрывали аристократок, и все это венчал яростно скалящийся двуглавый гербовый лев.
Зрелище навевало дремоту и он, гордясь светочем — не каждому удается так ловко упорядочивать хаос — засыпал, уткнувшись носом в его теплое плечо. Самому Вильхельму искусство укрощения карт не давалось, несмотря на терпеливые и нетерпеливые объяснения Эрлиха и его же заявление: «Этот пасьянс сходится всегда!»
«Да уж… всегда… конечно… у кого-то, может, и всегда. А мне какие-то неправильные расклады выдают, со сбоем в программе, потому и не сходится», — думал он и напоминал себе, что во время очередной вылазки за мороженым надо будет купить кроссворды. И, разумеется, забывал.
По ночам Хельм пробирался к светочу в палату и оставался там до утра. Врачи, застукав их вместе, начинали ругаться, показывали Эрлиху снимки сломанных костей, стыдили, но попусту — каждый вечер на лавочке звучало: «Приходи через час, когда они уймутся», и Вильхельм распоряжение выполнял. С радостью и пылким энтузиазмом.
Немного насытившись близостью — Хельму даже удалось затащить светоча на себя, после чего он весь день ходил с блаженной улыбкой — они начали разговаривать. Вернее, говорил Эрлих — Вильхельм помалкивал и запоминал. Он узнал много интересного — например, рассказ, что светоч давно уже не живет с Ланге, изрядно изменил восприятие действительности. И дал ему повод питать некоторые надежды… не строить далеко идущие планы, нет. Просто он стал верить, что светоч не выгонит его через пару недель, наигравшись и натешившись.
Буря грянула внезапно. Они мирно валялись в кровати, соблюдая «тихий час». Вильхельм разгадывал кроссворд, а Эрлих скучал и дергал его за волосы. После очередного рывка прозвучал ошеломительное заявление:
— Надо решить, что купить — дом или квартиру. Купишь ты, ладно? Я дам деньги.
Хельм, грызший карандаш, от неожиданности прикусил язык — больно, до выступивших на глазах слез.
— Что такое? — недовольно спросил Эрлих, заглянув ему в лицо. — Боишься, что начальство узнает? Или что сослуживцы содержанкой дразнить будут?
Вильхельм, решивший уйти подальше от опасной темы «содержанки» — дом он сразу же решил купить за свой счет — буркнул:
— А что — начальство? Начальство и так в курсе.
Светоч нехорошо прищурился и осведомился:
— Что значит — «в курсе»? Ты докладывался кому-то, что ли?
То, что Эрлих ничего не знал об «особых инструкциях», Хельм понял уже в разгаре скандала, выслушивая гневное:
— Трахали меня, чтоб что-то выпросить, трахали за деньги — когда я был молод и неопытен и учился сексу с платным партнером. Но по инструкции еще ни разу не трахали! И углублять опыт в этой области я больше не хочу. Уходи.
— Совсем уходить? — растерянно уточнил Вильхельм.
— Ну, совсем-то ты не уйдешь… — скривившись, как от зубной боли, прошипел светоч. — Уже вся Империя знает, что ты — мой личный пилот. Уже телесериал снимают «Спасение принца». Уже мама сказала, что я с надежным мальчиком летать буду, и ей теперь на сердце легко. История так раскручена — не откатить. Так что не беспокойся, хлебное место мимо не просвистит, если ты меня трахать не будешь. Просто не показывайся мне на глаза во внеслужебное время. Вали. В флаере встретимся.
Возражать Хельм не посмел. То есть, он хотел еще раз, внятно и складно объяснить Эрлиху, что заговорил с начальством о возможных сексуальных отношениях только чтобы откреститься от донорства, но увидел, как тот тянется к вазе с цветами, и вышел вон.
Возвратившись с Кеннора на Альфу, Хельм пару дней маялся от глухой тоски. На медкомиссию ему велели явиться через неделю, тренировки временно отменили, а в бордель… какой после Эрлиха бордель? Завистливые взгляды товарищей раздражали, впрочем, как и загадочное молчание командира, и душевное равновесие не могла вернуть даже обретенная возможность завтракать любимыми плавлеными сырками. Завтраки рядом со светочем были для Вильхельма пыткой — тот старательно приучал его есть натуральные продукты и пичкал дорогим сыром разных сортов. Большинство сыров пахли так, что у Хельма пропадал аппетит, а от вида плесневелых ломтиков его начинало подташнивать. Он ел деликатесы, не желая расстраивать Эрлиха, который таким образом проявлял искреннюю заботу. Но, оказавшись дома, облегченно вздохнул и перешел на свой обычный рацион.
Он пару раз заглядывал в блог Эрлиха, убеждался, что там не появилось ни одной записи — последним так и висел пост о пиве и креветках. В сотый раз пытался понять, что он сделал не так, и терпел сокрушительное поражение.
Ход мыслей светоча был ему непонятен. Ладно бы он, Вильхельм, оказался шлюхой. Или трахался с Рудольфом, к примеру. Или с Эдвардом. Но он даже ни разу не оказывал никому этих самых «особых услуг»!
«А Юргеном, значит, не брезговал…»
Отвлечься от размышлений об Эрлихе у Хельма не получалось. Он внимательно просмотрел репортаж с похорон принца Рудольфа — следствие по делу о самоубийстве закончилось и тело упокоилось в саркофаге в семейной усыпальнице. Светоч явился на церемонию не в форме, а в строгом черном костюме: как была одета рубашка — непонятно, но пиджак накинут на плечи. А из-под темной ткани выглядывал пластик повязок. Эрлих держался чуть в стороне от родителей, но время от времени переговаривался с Эдвардом и его мужем, главкомом ВВС. Вильхельму вспомнился негромкий, насмешливый голос — он тогда ржал до слез, слушая рассказ, как светоч запирал нынешнего главнокомандующего в спортзале и дразнился под окном, а тот мстительно плевался в него через щель фрамуги.
Ему все-таки удалось узнать настоящего Эрлиха. Не охраняемое лицо, не блогера, не принца, а спрятанного за этими масками молодого, упрямого, чуточку пакостливого и не до конца повзрослевшего мужчину. Товарища по озорным проделкам, который потащит тебя в дыру в заборе, а когда ты в ней застрянешь из-за габаритов, будет тебя, конечно, вытягивать… но с какими комментариями! И — одновременно — отзывчивого любовника, хорошего рассказчика, умницу, который легко отгадывает сложные слова в кроссвордах.
«Как бы его вернуть?»
Хельм отдавал себе отчет, что светоч не вещь и не потерявшееся домашнее животное, и вернуть его будет очень и очень сложно. Если вообще получится.
«Надо попробовать. Но как?»
В простом плане — вызвать Эрлиха на разговор и еще раз объясниться — обнаружилось неожиданное препятствие. Приглашать светоча к себе в казарму было смешно. Да и не пойдет он в гости в казарму. Разговаривать в кабаке или в кафе? Мало ли чьи уши окажутся неподалеку. В флаере или где-нибудь на лавочке такую тему обсуждать не станешь.
«А что если?.. — оброненное Эрлихом предложение крепко засело в памяти. — Пожалуй, куплю я дом. И приглашу его в гости».
Он перебрал десяток агентств по недвижимости, остановился на солидной конторе — пусть чуть выше процент, но не шалман с тремя стульями. Сформулировал требования: «Желательно с посадочной площадкой и ангаром для флаера», и на следующий же день получил десяток адресов.