Вот только маму уже было не вернуть. И это сидело в сердце Славы холодным стерженьком отчуждения, заставляя её рот жёстко сжиматься, а глаза блестеть светлыми льдинками.
Но она всё-таки купила для сестрёнки шоколадку – большую, дорогую, с орехами. Купила бы и букет цветов, но повод для встречи был уж очень невесёлым. Гроб с телом уже стоял в квартире на двух табуретках. Взглянув в лицо отца, Слава вдруг не обнаружила в своём сердце к нему никакой вражды и обиды. Всё ушло, растаяло в огне церковной свечки, зажжённой в изголовье, осталась только смутная усталая грусть. Светлана, в чёрном платье и чёрной кружевной накидке на голове, поднялась ей навстречу – заплаканная, без макияжа, но всё равно красивая и ухоженная.
– Спасибо, что пришла. Я никогда не была против твоего общения с отцом... Жаль, что вы прожили жизнь вот так... Врозь. Но теперь уже... Что уж теперь говорить.
Слёзы набрякли на её глазах крупными каплями, губы задрожали. На диване и креслах какие-то пожилые тётеньки в платках разговаривали шёпотом, у окна стояли мужчины – вероятно, коллеги отца. Все невольно посмотрели на Славу – впрочем, она привыкла к такой реакции. Наружность у неё была примечательная.
– Карина у себя в комнате, – шепнула Светлана. – Иди, хоть поздоровайся с ней. Сёстры вы всё-таки, хоть и не кровные. – И неопределённо указала в сторону двери.
Слава, подумав, для начала постучалась.
– Да, входите, – через несколько секунд ответил девичий голосок.
Слава вошла. Комната как комната: кровать, стол с компьютером, шкаф, книжные полки. На окне – римские шторы. В кресле за столом, уронив худые руки на колени, сидела девушка-старшеклассница в длинной чёрной юбке и такого же цвета водолазке. Юбка была ей не по возрасту: такая больше подошла бы тем тётенькам в гостиной. Каштановые волосы невероятной густоты падали ей на спину косой толщиной в руку, а ресницы даже без слоя туши на них казались «мальвиньими». Её реакция на Славу не отличалась от прочих – такой же удивлённый, даже чуть испуганный взгляд. Ну, ещё бы... Одно дело – видеть баскетболисток по телевизору и совсем другое – у себя в комнате, сравнивая их рост с платяным шкафом с антресолями. Да ещё и таких атлетически сложенных, в камуфляжных штанах военного фасона с накладными карманами, кожаной куртке с кучей блестящих молний и чёрной бандане с «Весёлым Роджером». Последнюю Слава напялила прямо перед выходом из дома – дабы не шокировать людей на похоронах своим пятимиллиметровым ёжиком, которым ей вздумалось обзавестись в невыносимую летнюю жару. Жара ушла вместе с грозами, а волосы росли, увы, слишком медленно. Ребятам в отряде – всё равно, многие стриглись ещё короче, а обычным людям и без причёски хватало впечатлений от её внешности.
– Привет... Ты меня, наверно, не помнишь. – Она положила шоколадку на стол рядом с клавиатурой. – Я – Слава.
– Привет, – без улыбки ответила Карина. – Я знаю, кто ты. Мама говорила, что ты придёшь. – И посмотрела на шоколадку: – Это мне?
Слава тоже без улыбки кивнула. А уголки губ девушки чуть дрогнули:
– Спасибо...
Её, грустную, растерянную и невыносимо милую, хотелось прижать к груди и успокаивать, гладить по этим умопомрачительным волосам... Конечно, она была совсем ни в чём не виновата. Ни в комке горькой боли, ни в стуке земли о крышку маминого гроба, ни в этом ледяном стерженьке отчуждения под сердцем у Славы.
– Можно присесть?
Карина торопливо смахнула с табуретки свёрнутые джинсы с джемпером и перебросила на кровать. Слава села напротив сестрёнки. Довольно близко – так что её огромные, длинные ноги огородили с обеих сторон ноги Карины. Стерженёк таял, жёсткие клещи непримиримости отпускали сердце – а всего-то лишь стоило посмотреть этому чуду с ресницами в глаза. «Эти глаза напротив – чайного цвета» – точь-в-точь как в старой песне.
– Даже не знаю, что сказать, – призналась Слава. – Слова не помогут, наверно.
– Не надо ничего говорить. – Карина теребила ткань юбки, в которую её, наверно, обрядила мать по траурному случаю. Старушечий фасон. Ещё подобные юбки носили цыганки, только поярче расцветкой.
Карина только что закончила девятый класс, но уже сейчас строила планы на будущее. После школы она собиралась учиться на психолога.
– Инженером людских душ быть хочешь? – усмехнулась Слава.
– Типа. А ты в полиции работаешь? – Сквозь скорбную пелену в глазах Карины пробивались искорки детского любопытства, а пальцы продолжали крутить чёрную ткань на коленях.
– Угу. – Слава сама не знала, куда деть руки, поэтому засунула в карманы.
– Я люблю сериал «След», – сказала Карина. – Знаешь, ты чем-то на Майского похожа. Только без бородки.
– Понятия не имею, кто это, – усмехнулась Слава. – Телек не особо смотрю, некогда.
Они поболтали о том, о сём. Славе хотелось отвлечь Карину от грустных мыслей, и кажется, у неё это получалось. Это было совсем не обременительно, она сама отогревалась, и острая многолетняя ледышка в груди таяла.
В комнату заглянула Светлана.
– Карина, пора... Вынос.
Сразу повеяло скорбным холодом, сестрёнка побледнела, окаменела и ушла в себя, сосредоточенно поднявшись на ноги. Слава тоже встала. Рядом они смотрелись, как юная берёзка и дуб.
Гроб вынесли во двор и снова поставили на табуретки. Народ собирался: вот уже человек сто толпилось у подъезда. Кто все эти люди? Слава понятия не имела. Светлана постоянно вытирала слёзы, а глаза Славы оставались сухими. Плакала она в последний раз, дай Бог памяти... Нет, не вспомнить. В детстве, наверно. Её сейчас беспокоила только Карина: хотелось оберегать её, поддерживать. Снова стать рыцарем.
– Обопрись на мою руку, если станет трудно стоять, – шепнула она сестрёнке.
– Спасибо, Слав. – Лёгонькая девичья ручка щекотно просунулась под локоть.
Слава хотела заскочить всего лишь на минуточку, на час дня у неё был запланирован спортзал, но теперь она не могла уйти – села в автобус рядом с Кариной.
На кладбище было светло и тихо, солнечные зайчики пробивались сквозь берёзовые кроны. Батюшка взмахивал кадилом и тянул нараспев слова молитв. Когда гроб опускали в могилу, Светлана в неудобной обуви на каблуках оступилась и упала на колено, и двое мужчин помогли ей подняться. Одна из диванных тётенек, стоявшая рядом со Славой, прошептала:
– Плохая примета. Кто на кладбище упал, тот сам вскоре...
– Типун вам на язык, – перебила, нахмурившись, Слава.
Сама она в приметы не верила, но эти слова прозвучали рядом с Кариной и могли её расстроить. Впрочем, сестрёнка была погружена в беломраморную задумчивость и, казалось, ничего не слышала и не воспринимала сейчас. Слава присматривала за нею в оба и была в любой миг готова подхватить, когда та подошла к могиле, чтобы бросить комок земли на гроб.
– Платочек, в который плакали, тоже надо в могилку кинуть, – сказала тётенька, знаток похоронных обычаев. – Чтоб больше ни о ком слёз лить не пришлось.
Белый комочек ткани упал в яму, и его скрыла брошенная с лопаты могильщика земля.
На поминальном обеде в столовой Слава сидела рядом с сестрёнкой и ухаживала за ней. Кутья, куриный суп с лапшой, котлеты с гречкой, компот и блины – всё было довольно неплохо приготовлено, но Карина почти ни к чему не притрагивалась. Вездесущая диванная тётенька сказала:
– На поминках надо кушать, чтоб не обижать покойного. Раз пришёл – ешь.
Слава шепнула:
– Карин... Покушай. Всё вкусное. Давай...
Карина послушалась. Слава опрокинула в себя пару стопок водки, а девушка выпила несколько глотков сладкого кагора из пластикового стаканчика и компот.
На домашние поминки остался только самый узкий и близкий круг гостей. Слава, проводив сестрёнку до дома, засобиралась уходить, но Карина вдруг умоляюще вцепилась в её руку:
– Побудь ещё, Слав, пожалуйста...
От этого пожатия что-то горячо ёкнуло в груди. Слава не смогла отказать. Гости сидели за столом с остатками кагора и водки, а сёстры – в Карининой комнате, с чаем и шоколадкой. Карина отламывала коричневые сладкие прямоугольнички с ореховой начинкой и долго, задумчиво рассасывала за щекой, а чай стыл в её кружке. Нитка пакетика свисала через край.
– Спасибо тебе, Слав. Рядом с тобой так... спокойно.
«Надо было всё-таки цветы ей купить, – подумалось Славе. – Ладно, как-нибудь потом».
Наверняка у диванных тётенек нашлись бы какие-нибудь приметы, почему нельзя дарить цветы во время похорон.
На прощание они обменялись телефонными номерами. Точнее, у Светланы с Кариной номер Славы уже был, а вот Каринин Слава забила себе в контакты.
– Звони, если что, – сказала она.
Потом они опять как-то потерялись. Не созванивались, не встречались. У Славы была служба, у Карины – учёба... Глупо, наверно, но Слава даже не знала, когда у сестрёнки день рождения. Казалось бы, чего проще: позвони и уточни. Но она то ли стеснялась, то ли сомневалась, что нужна этой семье. Потом Слава всё-таки набрала номер, но Карина, видно, сменила его, а Светлане Слава звонить не хотела. Она нашла аккаунт Карины в соцсетях и узнала дату её рождения: двадцать восьмое апреля. «Надо будет поздравить», – сделала она себе мысленную заметку. А потом закрутилась: работа, тренировки, тренировки, работа... И, к своему стыду, спохватилась только в начале мая. Поздравлять с таким запозданием уже смысла не имело.
Но тёплый образ кареглазой девчонки с толстой косой отпечатался в душе, и Слава незримо носила его, как фотографию в кармане у сердца. Она познакомилась через форум с ещё одной девушкой, отдалённо похожей на сестрёнку; это сходство горячо толкнулось в сердце и перекинуло между ними мостик отношений, но они, увы, опять оказались недолговечными. Расставания и разочарования Слава переживала молчаливо, но не топила боль на дне рюмки – вредные привычки подорвали бы здоровье и форму, – а яростно бросалась в работу. В выходные она тренировалась до упаду и находила себе занятия, чтобы не оставалось ни одной свободной минутки на страдания. На учениях выкладывалась на двести процентов. Слава выматывала себя так, чтобы, падая в постель, отключаться моментально, а не прокручивать в голове всё снова и снова, бередить рану и корить себя за доверчивость. Увы, она постоянно наступала на одни и те же грабли: если понравившаяся девушка отвечала взаимностью, теплом и лаской, «крыша» уносилась в небеса, рассудок смолкал, и влюблённая Слава забывала обо всём. А потом – «изгнание из Рая» и окровавленная душа за маской с сурово сжатыми губами. Да, доверчивая и глупая. И ничему не училась, как видно.
«Всё, хватит с меня девиц, – решила она. – Не везёт – значит, не везёт».
Как там в песне? «Не везёт мне в смерти – повезёт в любви». А у неё, наверно, наоборот. На сердце уже живого места не осталось, зря она сняла броню... Это Карина растормошила её, растопив ледок, и Славе вдруг захотелось жить и любить. Но жизнь опять щёлкнула её по носу, и Слава запихнула душу в бронежилет, окончательно сосредоточившись на службе.
*
Самой первой картинкой, первым оглушительным и острым кадром этого задержания супермаркете стали убитая Светлана и Карина на коленях возле матери. «Кто на похоронах упадёт, тот сам вскоре...» Слава не верила в приметы, а вот поди ж ты – сбылось. А может, просто совпало так.
– Мне страшно... идти домой. – Карина жмурилась, не вытирая чёрных от туши слёз. – Я сейчас просто с ума сойду там.
– Давай ко мне, – без раздумий предложила Слава. – Мне только переодеться и машину со стоянки забрать надо. Отработала я на сегодня, всё. – Она поморщилась, осторожно трогая повязку. – Больничный ещё, чего доброго, впаяют.
– Впаяют как миленькие, я за этим прослежу, – послышался низкий, прохладно-хрипловатый голос Бати. – Чтоб никакого геройства мне тут, понял, боец?
– Так точно, товарищ капитан, – вздохнула Слава. И тут же добавила: – Товарищ капитан, разрешите обратиться с просьбой!
– Чего у тебя там?
– Можно девушку до нас подбросить? Я её оставлять одну не хочу, у неё шок... – Слава понизила голос: – Маму у неё там убили. Сестрёнка это моя младшая... сводная. Раз уж я домой, так заодно машину мою забрать. Не ехать же нам с ней на маршрутке до стоянки, в самом деле.
Батя был строгим, но понимающим.
– Свидетельские показания сестрёнка дала? – спросил он только.
– Батя... То есть, Владислав Юрич, можно, её завтра опросят? – попросила Слава. – Она всё равно сейчас просто не в том состоянии. Обязуюсь обеспечить её явку. Железно.
– У оперов отпрашивайтесь, которые там сейчас работают, – сказал Батя, кивая в сторону места преступления. – Если отпустят – пусть едет. Поживее, долго ждать не будем.
Толку от Карины как от свидетеля было мало: она сейчас могла лишь рыдать. Её отпустили, предупредив, что завтра вызовут.
– Пошли, на полицейской машине прокатишься. – Слава говорила с ней, наверно, преувеличенно ласково, как с маленькой, но это успокаивало девушку, оробевшую от сурового вида бойцов.
Место для неё нашлось только у Славы на коленях. Раненую руку Славе упаковали в фиксатор, и здоровой она аккуратно, но крепко обнимала сестрёнку. Девушка не переставала плакать, уткнувшись ей в плечо, а ребята из группы непроницаемо молчали, понимая, что сейчас лучше не лезть с вопросами. Плачущая пассажирка доехала благополучно, обнимая Славу за шею, а та только повторяла вполголоса:
– Ничего... Ничего, родная, прорвёмся.
На саму базу, конечно, с девушкой не заезжали, высадили её на автостоянке. Выкарабкиваясь из машины на своих каблучищах, Карина чуть не навернулась – Слава кое-как сумела её поймать одной рукой.
– Слушай, как ты за руль-то сядешь? – озаботился Батя. Губы у него были, как и у Славы, твёрдые, глаза – две серых, цепких льдинки с тёмными ресницами.
– Ничего. – Слава осторожно высвободила руку из фиксатора. – Как-нибудь вот так. Мне укол вкатили, там онемело всё. Доедем.
– Ну, смотри.
В форме домой со службы уезжать было у них не принято, а если и приходилось брать её с собой в стирку, то только под роспись. Переодевшись, Слава вернулась к машине. Решено было сначала заехать домой к Карине за вещами.
– Я что-то подзабыла ваш адрес. Вы всё там же живёте?
Карина кивнула и назвала улицу и номер дома. «Живёте» прозвучало странно и горько: Светлана выбыла из числа жильцов, и скоро ей предстояло получать новую прописку – на кладбище. Оградку вокруг могилы отца, как Славе помнилось, поставили широкую: если что, можно в неё и похоронить.
– Мама в обеденный перерыв заехала за мной в универ – забрать меня после пар... Мы заскочили в супермаркет... Набрали продуктов... Мама вспомнила, что мы не взяли молоко... А там... в молочном отделе... Этот... с пистолетом. Мама заслонила меня собой. Понимаешь, он стрелял в меня, а она закрыла меня собой от пуль! – Карина, рассказывая, тряслась. Вздрагивали плечи, волосы, из-под зажмуренных век сочились слёзы. – Мы упали... Мама... придавила меня. Она лежала на мне... Я не могу сказать «тело мамы», язык не поворачивается... Я думала, он сейчас добьёт и меня... Но он прошёл мимо. Наверно, подумал, что убил нас обеих. А тележка наша так и осталась там... В молочном отделе. До кассы мы не дошли-и-и-и...
И Карина зарыдала, пряча лицо в ладонях. Пожалуй, она могла бы дать показания и сегодня, но... Ладно, чёрт с ним. Всё-таки мучить её сейчас допросами было бесчеловечно. Пусть отдохнёт до завтра и успокоится.
– Солнышко, завтра всё это повторишь следователю. Не переживай, я схожу с тобой для моральной поддержки. Только с утреца заскочим в больницу, лист оформить мне всё-таки надо. – И, чтобы отвлечь сестрёнку от страшных кадров расстрела, Слава сменила тему: – Значит, у вас с мамой есть машина. А ты водишь?
– Нет, только мама водит, я боюсь, – прорыдала девушка в ладони. И добавила с протяжным надрывом: – То есть... водила...
– Чего ж тут страшного? – Слава не останавливалась на этих разрывающих душу деталях, продолжая говорить о будничном. – Мама смогла научиться ездить – и ты сможешь. Если что-то не будет получаться – помогу, натаскаю.
– Когда папа ещё был жив... мы однажды попали в аварию. – Карина полезла в сумочку в поисках платков, достала упаковку, высморкалась. – Небольшую. Никто не пострадал, но я тогда сильно испугалась. И решила, что садиться за руль не буду.