— Все?
Он кивает.
— Я в это не верю.
— Что я могу такого желать, чего бы у меня еще не было? — он тихонько усмехается. — У меня есть все, Рейчел. По крайней мере, так было, — он тянется вперед и проводит пальцем по моей щеке, пробуждая каждое нервное окончание у меня в теле.
Внезапно я чувствую ком в горле. Выражение его глаз становится темным и жаждущим, такой взгляд не должен быть у мужчины, обладающим всем.
Когда мы замолкаем, бриз проносится мимо, а воздух между нами меняется. В какую игру он со мной играет? На фотографии, которую он сделал, я такая ранимая, что на моем лице отобразилось мое замешательство. Мне невыносимо, что он видел меня такой.
С серьезным выражением он смотрит на это фото.
— Я понял, что наше общение особенное. Я ценю, что мне представился шанс загладить свою вину перед тобой, — рассудительно говорит мне Сент, смотря в небо, где совсем недавно мелькали огни фейерверков. Когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, мне приходится сдержаться, чтобы не отвести взгляда от этих проницательных зеленых глаз.
— Спасибо, что пригласил меня... я хорошо провела время, — говорю я, произнося это, как никогда, хриплым голосом.
Внезапно я тоже чувствую жажду.
Я хочу, чтобы он снова дразнил меня, заставил улыбаться, хочу увидеть искорки в его глазах, которые одновременно и бесят меня, и заставляют чувствовать пузырьки внутри. Я хочу узнать, почему он заявил на меня свои права, почему хочет, чтобы я оставила себе его рубашку.
Сент дружелюбно улыбается, указывая на меня.
— Заключим сделку, Рейчел. Если хочешь спросить меня о чем-то, я отвечу, но тоже задам вопрос, — говорит он, наблюдая за мной.
— Серьезно? — оживляюсь я, он снисходительно кивает, и я указываю на него. — Ты первый.
— Хорошо, — он наклоняется вперед, и я вижу, как напрягаются мускулы под распахнутой рубашкой. — Почему там, внизу, ты не могла смотреть на меня, Рейчел?
— Что ты имеешь в виду?
— Там, внизу. Почему ты не могла смотреть на меня? Даже сейчас, почему ты не смотришь сюда?
Я слежу за движением его пальца, указывающего на его глаз.
Я обдумываю свой ответ.
Прежде, чем я могу ответить, он тихо произносит, предупреждая:
— Правду.
Я краснею. Боже, ему всегда нужна правда. Он что, никому не доверяет?
— Ты был прав на мой счет, мне тут не место, — говорю я, поежившись. — Уверена, ты хорош в чтении людей.
— Уверен, ты тоже.
Сент ждет. Думаю, теперь моя очередь. Я хочу спросить его о личном, например, почему мне нельзя было пойти на афтепати, но мне нужно сосредоточиться на интервью. Так что я сосредотачиваюсь на нем.
— Вопрос, которым задаются все — думаешь, Она где-то там? Женщина, которая воплотит в себе все твои желания?
Я слежу за выражением его лица, но ни один мускул не выдает его мыслей.
— Это и правда, то, что все хотят знать?
— Ты отвечаешь вопросом на вопрос.
— А ты не задаешь правильных вопросов.
Я хмурюсь, и тянусь к подносу с фруктами, который обслуживающий персонал поставил и на верхней палубе.
— Это не так делается, — говорит он. Я вспоминаю, как его кормили виноградом на нижней палубе.
— Прости? Я не часть твоего гарема, — я смеюсь. — Вот твой виноград.
Я бросаю в него ягодой. Она отскакивает от его груди. Я чувствую толчок, когда бедром он касается моего, потом пододвигается и тоже хватает виноград.
— Меня учили, что нужно есть, а не играть с едой.
Когда едва ощутимо он прикасается к моему затылку, я чувствую странное тепло, разливающееся по моим венам.
— Что ты...
— Шшш.
Меня парализует, когда он наклоняется ближе. Я чувствую аромат его мыла, когда он подносит виноградину к моему лицу, зрачки его глаз настолько расширились, что это все, что я вижу.
— Открой рот, — просит он.
Нежное касание винограда к моим губам посылает разряд тока по моему телу.
Сент смотрит на меня вниз с едва заметной улыбкой, затем я снова чувствую, как он легонько проводит виноградом по моим губам. Бессознательно, руководствуясь чувствами, я открываю рот и позволяю ему покормить себя, тяжело дыша. К тому моменту, как я глотаю, его улыбки и след простыл.
Мы смотрим друг на друга весьма продолжительное время. Затем я чувствую, как он нежно касается пальцами моих щек.
Чувствую дрожь по всему телу, пока он наклоняет голову. А затем, о боже. Он оставляет один краткий поцелуй в уголке моих губ. Я дрожу всем телом.
Дрожь усиливается, когда Малкольм берет меня за подбородок, поворачивая голову, чтобы я посмотрела в его зеленые, зеленые глаза. Они полны задумчивости и все той же жажды. Я говорю себе, что происходящее не может быть реальным! «Он не может хотеть тебя!»
Я боюсь его поцелуев. Боюсь хотеть этого. Он пахнет даже лучше, чем в моем сне, ощущается даже приятнее, и я хочу его настолько сильнее.
Он часто дышит, очевидно, пытаясь удержать самообладание. А я хочу, чтобы он сорвался.
Нет. Нет, единственный, кто здесь сорвется, это я.
— Ммм. Вау, — говорю я, испытывая почти физическую боль, когда отстраняюсь. — Вау, вкус и правда, другой, когда тебя кормят. Я чувствую вкус твоих микробов на ягодах.
Он сидит все там же, и легкая улыбка озаряет его губы, словно солнце.
— Сент! — кричат парни. Он им не отвечает.
— Вы пойдете купаться голышом? — первым делом спрашивает Тахо, появляясь на верхней палубе.
— Мы с Рейчел здесь разговариваем, но вы идите, — бросает он, даже не повернувшись. Он уселся, заняв большую часть дивана. Я смущенно отодвигаюсь, а Сент начинает играть локоном моих волос.
— Ты задумал какую-то шалость, не так ли? — смеюсь я.
— Если ты присоединишься ко мне, то да, — он показывает мою фотографию на экране своего телефона, понижая голос. — Если я удалю ее... ты позволишь мне сегодня отвезти тебя домой.
— Ты уже несколько раз отвозил меня домой.
— Мой водитель отвозил тебя домой, не я, — звук его голоса низкий, но твердый, безапелляционный. — Это существенная разница, я гарантирую, Рейчел.
Моя улыбка гаснет от напряжения в воздухе, который его окружает. Я чувствую искушение, но также и страх.
— Мне нужно пораньше быть дома. Я уверена, ты бы предпочел остаться с друзьями.
— Если бы это было так, я бы не спрашивал тебя.
Его палец завис над кнопкой "Удалить", и он выжидательно смотрит на меня.
— Рейчел? — настаивает он.
— Если удалишь ее, я подумаю над этим, — предлагаю я.
Его челюсть, кажется, напрягается от вызова в моем голосе, и медленно он опускает палец и нажимает "Удалить".
— Вот, — говорит он, и его глаза радостно блестят в темноте. — Теперь я отвожу тебя домой.
Я нервничаю от одной лишь мысли об этом. Мой дом — моя крепость. Я представляю его рядом со своими девчачьими вещами, покрытыми рюшами. Чего он хочет в моем доме? Если одна лишь его рубашка смогла завладеть моими мыслями и территорией, я и представить не могу, что будет, когда Сент лично окажется там. Я киваю, в основном потому, что я хочу, мне необходимо сохранить эту возможность, но уточняю: «Да, но не сегодня вечером».
После этого мне требуется немного пространства, побыть вдалеке от его взгляда, от того, как реагирует мое тело, мое сердце колотится, каждая моя частица отзывается на его улыбку, его взгляд, его аромат.
Так что я направляюсь на нижнюю палубу, даже не говоря ему, куда иду, и ныряю в воду в своем крошечном бикини — плюх! Холодно! Я плыву вперед, все еще вскрикивая.
Тахо плывет рядом, подмигивает мне, и его ухмылка становится игривой.
— Так, так, так...
— Прекращай, Ти.
Я смотрю вверх, услышав голос. Сент стоит, склонившись над перилами, с улыбкой наблюдая за мной.
***
Той ночью я сижу дома, лихорадочно делая заметки.
Ладно, сосредоточься на фактах, Ливингстон. Я выдыхаю и пытаюсь выбросить из головы крошечную зеленую ягоду винограда. Зеленые глаза, просящие (требующие), чтобы я позволила ему отвезти себя домой. И не могу поверить, что я почти согласилась.
Он одиночка, кажется, держится особняком. Всегда на шаг впереди, мыслями где-то в другом месте.
Он привык, что женщины следуют за ним. (Они для него что-то второстепенное? Белый шум? Он не казался привязанным к кому-либо, но они же танцуют для него у шеста и из кожи вон лезут, чтобы ему понравится!)
Я иду чистить зубы и направляюсь в постель, устраиваясь поудобнее под покрывалами. Пытаюсь уснуть. Но разные образы всплывают у меня в голове.
Когда он кормил меня виноградом, я могла чувствовать его накаченную грудь рядом со своей, и его дыхание у себя на лице.
Что я могла чувствовать его запах, если ветер дул определенным образом, и различала его голос среди других.
Я пытаюсь запрятать эти мысли подальше, но чем сильнее стараюсь, тем явственнее они всплывают в памяти. Боже, я не хочу на этом зацикливаться. Не хочу. Но если я хочу, чтобы статья вышла хорошей, мне нельзя выбрасывать важные куски. Я не могу выбирать, о чем мне удобно рассказать, а о чем нет. Я хватаю блокнот и начинаю с одного слова.
«Наэлектризованный»
Воздух вокруг него наполняется электрическим током.
Затем добавляю еще несколько слов.
«Поглощающий»
Если он поблизости, вы вряд ли заметите что-либо еще.
«Непреклонный
С ним невозможно торговаться.
ЕМУ ВСЕ ЕЩЕ НРАВИТСЯ ДРАЗНИТЬ МЕНЯ!!!!!
Он подшучивал и подстрекал меня из-за фотографии, винограда, рубашки, даже тем, что он — герой Рози...
Я откладываю блокнот в сторону и выключаю лампу, но, даже в темноте все еще вижу, как он сверху наблюдает за мной, находящейся в воде. И все еще ощущаю его пальцы у себя на плече, когда я поднялась на борт яхты, чтобы почувствовать, как он оборачивает теплое полотенце вокруг моего тела.
Глава 10
НОЧЕВКА В ПАРКЕ
Последние двадцать четыре часа я штудировала интернет, просматривая все новые фотографии, где он был отмечен. Также есть несколько старых фото, на которых девушки в бикини играют в мини-гольф у него дома. И фотографии, на которых он выходит из вертолета, при этом на девушках-пилотах надеты лишь крошечные шортики.
— Эти фотографии меня и правда беспокоят, ведь столько девчонок увивается за ним, без каких-либо усилий с его стороны, — говорю я Джине.
— Подруга, Сент — редкостный бабник. Должно быть, из-за внимания, которое он недополучил в детстве.
— Скорее, он просто здоровый мужчина, на которого вешаются женщины. Я видела видео в YouTube, посвященные ему, на них женщины раздеваются или моют свои машины, предлагая также прийти и помыть его авто. Вообще, вот, посмотри на это...
Мы смотрим видео, на котором женщина без лифчика обливает водой свою футболку и улыбается. «Сент, я готова в любое время вымыть тебе машину. И прочистить тебе трубы.»
Мы заливаемся хохотом.
— По-видимому, у него огромная коллекция машин. Есть фото, видишь? Там около тридцати машин. Весьма редких. У него множество игрушек. Это о чем-то говорит?
— О чем? — спрашивает Джина.
— Когда у тебя есть все, но и этого не достаточно?
— Нам-то откуда знать? Мы в этом месяце с трудом наскребли на аренду.
— Ну же, серьезно. Когда тебе всего мало, на уровне подсознания он должен чувствовать, что его жизнь, в каком-то смысле, пуста. Джина, я видела его за работой — это словно он... одержим ею. Словно она помогает ему не думать о чем-то другом.
— О чем?
— Забудь.
Джина смеется.
— Рейчел, ты так этим поглощена. Прям философ. Пошли ему счет, поможешь сэкономить на психиатре.
Я продолжаю изучать ссылки, пока не попадаю на видео, где он рядом с отцом, который отказался следовать последней воли матери Сента — назначить его на должность члена правления директоров.
«Единственное его достоинство — это его имя», — отвечает его отец репортеру, который спросил, почему Малкольму не позволили участвовать в семейном бизнесе. Малкольм даже не дернулся. Он иронично улыбается, ничего не говоря, держа себя в руках. После этого видео все поддержали Малкольма, а не его отца. И все же, отразилось ли это каким-то образом на его психике?
— Вот ведь ублюдок, — говорит Джина позже в тот день, когда я еще раз пересматриваю это видео, на этот раз, наблюдая только лишь за выражением лица Сента, на котором, однако, ничего не отражается, будто он ждал этого удара и был к нему готов.
— Не удивительно, что Сент и сам мудак — он был так воспитан.
— Он не мудак.
— Прошу прощения?
— Он не мудак, — говорю я, не подумав.
— Кто-то тут расчувствовался?!
— Никаких чувств. Простая констатация факта.
— Ладушки. Тебе не понравилось содержимое нашего холодильника, хотя была твоя очередь идти за покупками на неделю; ты одержима этим компьютером; у тебя круги под глазами; у тебя на лбу написано: «разоблачающая статья», а на твоей заднице уже крестик, призывающий Сента тебя трахнуть. Да ты втрескалась в него, не так ли?
— Нет.
— Что ж, отлично, потому что ты хотела этого всю свою жизнь. Посмотри на фотографии всех этих женщин, окружающих его. Черт, да их сиськи почти на его лице. И этот парень тебе нравится?
Я не отвожу взгляда от видео.
— Мне нравится этот, — бормочу я, когда она уходит, хмурясь на саму себя. Нет, Рейчел, он тебе не нравится. Тебе просто хочется быть справедливой, ты хочешь быть честной.
Я иду за своим спальником для ночевки в рамках нашей кампании «Конец насилию».
Мои друзья считают, что какая-то ночевка сама по себе многого не изменит, но каждый раз, когда я туда хожу, я чувствую себя лучше, так что хожу я часто. А когда моя жизнь настолько нестабильна, я хожу еще чаще, потому что чувствую себя более безопасно. Сосредоточиться на ком-то другом — единственный известный мне способ забыть о своей собственной боли, да и не так много в моей жизни боли. У меня отличная жизнь. Была.
Меня воспитывали иначе. Мне не говорили: «Ты безответственна, единственное твое достоинство — твое имя». Моя мама дарила мне столько любви, что вот она я — берусь за проекты, которые, возможно, не потяну, лишь потому, что достаточно ненормальна, чтобы верить, что справлюсь с ними.
Я настолько озабочена тем, чтобы справиться с происходящим, что мне нужно услышать ее голос.
— Привет, мамуль.
— О, привет, солнышко. Чем занимаешься? Ты идешь на ночевку?
— Да, просто хотела узнать, чем ты занята. Тебе что-нибудь нужно?
Я всегда могу точно сказать, когда мама в порядке, а когда она притворяется. Я успокаиваюсь от того, что сегодня, судя по голосу, она искренне счастлива.
— Рейчел, я в порядке. Когда я последний раз проверяла, то это я была твоей мамой, — она еще и подшучивает надо мной. — Как моя девочка?
— Хорошо, — я слышу звуки ее любимого CD Кэта Стивенса на заднем плане. — Я завтра напишу тебе с работы. Прими свой инсулин, ладно? — я жду, когда она согласится, а затем тихонько шепчу:
— Мам, я люблю тебя.
— Рейчел! Погоди. Что-то случилось?
Я замолкаю.
— Что ты имеешь ввиду?
Вот блин, мой голос, что — звучит взволнованно? Я всегда говорю ей, что люблю ее, так что это не могло стать причиной ее беспокойства.
— Ничего не случилось, у меня все замечательно. Я пишу новую статью, скоро расскажу тебе о ней.
Тишина.
— Ты уверена?
Черт, она что-то подозревает.
Бессмысленно просить её не беспокоиться обо мне, потому что в этом случае она ответит, чтобы я не беспокоилась о ней, а я слишком сильно ее люблю, чтобы этого не делать. Но я не хочу, чтобы она волновалась по пустякам.
— Да, — смеясь, заверяю я ее, — я люблю тебя. Скоро увидимся, — кладу трубку и выдыхаю.
Несмотря на то, что я вызвала подозрения своей мамы, я правда нуждалась в этом звонке. Мне нужно было напомнить самой себе, что ее я люблю больше всего на свете, и что мечтаю дать ей хороший дом, хорошую машину, хороший больничный уход, безопасность. Я не могу вернуть ей своего отца, но хочу дать ей то, что в моих силах. Я хочу дать ей то, чего бы хотел он. Для меня это означает, почтить его память (где бы он ни был), — обеспечивая нас тем, что он бы хотел нам дать. Моя мама — диабетик. Годами она держит болезнь под контролем, но я забочусь, чтобы ее здоровье и дальше было хорошим, даже если она отказывается признавать, что ее это тоже заботит.