- Сударь, что здесь происходит?
В памяти Элизы эхом отдалось: "Я - Провинциал-охранитель Гетенхельсмкий!". Тот же голос, такой же тон приказа...
Полковник с деланой усталостью вздохнул:
- Расследование государственной измены, Ваше Преосвященство. Дело в юрисдикции Корпуса, церковные власти не имеют к нему никакого отношения. Прошу вас прекратить препятствие правосудию.
- Это Я прошу Вас прекратить препятствие правосудию, - раздельно и четко проговорил всадник. - В покушении замешана магия, это дело охранителей.
Блеснула серебряная бляха. Со второго этажа чеканку было невозможно разглядеть, но Элиза, как и любой житель Империи, прекрасно знала, что на ней.
Крест, герб графства или герцогства и имя - у Провинциал-Охранителей в сане епископа. Крест, герб и номер - у простых охранителей. Помощники и ученики обходились медными бляхами.
К лицу Элизы нежно прикоснулся августовский ветерок - дыхание огромного города. Смесь ароматов поздних цветов, созревающих в садах яблок, подстриженных газонов у богатых особняков и вездесущего угольного дыма. Было тепло, несмотря на поздний вечер.
Элиза вздрогнула, как будто в нее плеснули ледяной водой.
Магия?
Господи, ведь это так логично!
Кто-то околдовал отца, свел его с ума...
Епископ спешился, подошел почти вплотную к полковнику и что-то негромко ему сказал. Полковник не изменил ни позы, ни выражения лица, но Элизе показалось, что его ответ был скорее щитом, блокирующим удар в поединке, чем фразой.
Епископ улыбнулся, отступил на шаг, не принимая вызов. Коротко поклонился полковнику, махнул рукой своим стражникам - они немедленно рассредоточились по двору, причем трое явно направились к черному ходу - и легкой, пружинистой походкой поднялся на крыльцо.
Никто ему не препятствовал.
Когда провинциал-охранитель Гетенхельмский вошел в гостиную, Элиза уже снова сидела в кресле. Как будто и не шевелилась. Шагнувший следом за ним полковник мог бы отметить, что даже складки ее юбки лежали точно так же, как до его ухода.
Поднимаясь по лестнице, вежливый епископ успел снять шляпу.
Элиза не взялась бы на глаз определить хотя бы примерный возраст охранителя. Все что угодно от тридцати до шестидесяти. Среднего роста, крепкий, почти не видно седины в темно-русых коротких волосах, обрамляющих тонзуру. Он двигался нарочито медленно, как если бы боялся напугать маленького ребенка. Охранителя было легко представить и в сутане, и в доспехе, даже плащ капитана стражи охранителей не казался маскарадом.
На балу она на него и внимания не обратила. Вроде бы, епископ о чем-то говорил с императором - но церковная политика не интересовала Элизу.
Она запомнила только голос в залитой кровью комнате.
Кое-что, конечно, слышала о новом Провинциал-охранителе даже она. Сейчас вспомнилось - скорее как попытка спрятаться от ужаса, чем как желание понять, с кем предстоит говорить.
Назначение на высокий столичный пост малоизвестного охранителя из провинции обсуждали во всех салонах. Дворянин, при императрице Изольде служил в тяжелой кавалерии, герой Рогенской кампании. После заключения мира с юго-западным соседом оставил армию и посвятил себя делам церкви. Вначале служил в страже охранителей - помимо святого слова в борьбе с колдунами часто нужны крепкие парни с мечами. После принял сан и сам стал охранителем. Весьма преуспел в борьбе с магами, за что и получил прозвище "Жар-Птица".
Говорят, не простое прозвище... С намеком. Именно он отправил на костер Фон Герреншвейгов, не спасла древность фамилии и родство со многими знатными господами.
Незадолго до войны принцев Жар-Птица чем-то провинился перед высоким церковным начальством и был сослан в глушь. А недавно - надо же! - снова выслужился.
Элиза встала навстречу охранителю.
В нем действительно было что-то птичье, но не от сказочной красавицы с огненными перьями, а скорее от ястреба. Острые черты лица, тонкий нос с едва заметным намеком на крючковатый клюв, обманчиво-спокойные движения и внимательные карие глаза.
Епископ смотрел на Элизу с неожиданным сочувствием. Подходя к ней, охранитель как-то очень естественно заслонил полковника и вежливо поклонился.
- Примите мои соболезнования, сударыня, - мягко сказал он. - Я епископ Георгий, провинциал-охранитель Гетенхельмский. Могу я с вами поговорить?
- Спасибо, Ваше Преосвященство, - наклонила голову Элиза. - Конечно.
Охранитель обернулся к полковнику. Тот демонстративно не заметил взгляда и сделал вид, что рассматривает портреты на стене гостиной.
Епископ усмехнулся одними губами.
Капюшон плаща охранителя странно зашевелился. Элиза, как завороженная, смотрела на небольшого мохнатого серого кота, выбирающегося из складок ткани на плечо епископа. На ошейнике зверя блестел серебряный крест.
Кот потянулся, сощурил на Элизу золотистые глаза и спрыгнул на пол. Прошелся около нее, задел мохнатым хвостом ножку кресла и важно отправился дальше.
Всем известно, что у охранителей служат не только люди. Коты видят магию, от их взгляда не спасает никакая иллюзия, они различают оттенки колдовства, как люди видят цвета. Вот только уговорить котов сообщать об этом сумели только гетские охранители. Заозерские инквизиторы пытались разведать секрет, даже, по слухам, то ли украли, то ли выпросили, то ли купили кошку... Закончилось все болезненными царапинами у заозерцев и самостоятельным возвращением грязной, уставшей кошки на подворье охранителей.
Это вам не служебные собаки, тут все сложнее.
Охранительский кот методично исследовал гостиную. На Элизу он не обратил никакого внимания, будто хозяйки дома тут и не было. Закончил обход и глянул на епископа - мол, дальше что? Тот указал на дверь.
Гвардеец, шагнувший было в комнату с докладом для полковника, замер на пару секунд, а потом осторожно обошел мохнатого зверя.
Опасно стоять на дороге хищника, идущего по следу. Особенно, если за его спиной вежливо улыбается охранитель Жар-Птица.
- Елизавета Павловна, - повернулся к Элизе епископ, - я понимаю ваше состояние. Вы в шоке, растеряны и не понимаете, что произошло.
От сочувствия, звучавшего в его глубоком голосе, у Элизы защипало в глазах. Она боялась, что не сдержится и разрыдается, и только кивнула.
- Ваш батюшка, Павел Николаевич Лунин, покушался на жизнь канцлера Империи. Покушение не удалось, господина Лунина остановил Георг фон Раух, кавалергард Его Величества. Вы там были, да?
"Меч Императора, - пронеслись в голове у Элизы слова из историй о легендарном фон Раухе, - Цепной пес династии, Смерть с аксельбантом... Палач..."
- Я прибежала на крик, - тихонько ответила Элиза. Уже потом, после... всего. Скажите, отец жив?
- Он потерял очень много крови, - уклончиво ответил охранитель. - Я не верю, что Павел Николаевич совершил покушение по своей воле. Возможно, он стал жертвой чьих-то злых чар.
- И я не верю, - эхом повторила Элиза.
- Помогите мне, Елизавета Павловна, - попросил епископ. - Расскажите все, что знаете, о том, что происходило с вашим отцом в последнее время. Ему уже ничто не навредит, зато мы с вами можем восстановить его доброе имя. Скорее всего, он не преступник, а одна из жертв чудовищного заговора.
Элиза моргнула. Одинокая слеза потекла по ее щеке. Большего она не могла себе позволить.
Пока есть силы - не будет рыданий.
- Последние годы были очень тяжелыми для отца, - негромко начала она. - Он так и не сумел приспособиться к новой реальности...
Пять лет назад скончалась императрица Изольда. Умерла во сне, тихо, совсем не так, как жила. Старшего сына императрицы после попытки переворота старались не вспоминать, а младший, Ульрих, отрекся от прав на престол и ушел в монахи за пятнадцать лет до смерти матери, оставив двух наследников - Константина и Александра. Императором должен был стать старший, Константин, но после похорон вскрыли завещание...
Потом кто-то говорил, что завещание было подлогом, а кто-то клялся в его подлинности. Изольда не успела объявить во всеуслышание, кому из внуков она оставляет Железную корону - и Империя раскололась на два лагеря. После серии кровопролитных битв и мелких стычек началась такая неразбериха, что сам черт сломил бы голову, разбираясь в хитросплетениях войны двух императорских армий, баронов, объявивших рокош, стремящихся к вольности городов и обычных разбойничьих банд, расплодившихся в огромных количествах.
Кто первый назвал этот кровавый ад красивой фразой: "Война принцев" - неизвестно. Но прижилось.
Павел Лунин в деталях взаимоотношений сторон и не пытался разобраться - голову бы сохранить. Но не сумел удержать сына.
Брат Элизы горячо поддержал принца (Императора!) Александра и сложил голову в битве при Гарце.
Элиза тогда воспитывалась в монастыре под Гетенхельмом. О течении войны она почти ничего не знала - монашки строго следили за тем, чтобы никто из подопечных не получал лишних известий.
Ее вызвали в столицу только на похороны брата.
Мама... Она простудилась на кладбище, под ледяным ливнем. Не стоило так долго стоять над могилой единственного сына, воспаление легких - не шутки.
В тягучем кошмаре первого в жизни горя Элиза не сразу поняла, насколько изменился отец. Павел Лунин поседел, сгорбился и в свои сорок пять выглядел древним стариком. Он почти не разговаривал несколько месяцев. От веселого, жизнерадостного помещика осталась только осунувшаяся тень в черном.
Он пытался начать жить заново, но - не получилось.
Принц Александр опирался на промышленников, и после коронации начал претворять в жизнь данные им обещания. Для землевладельцев, чей доход составляла в основном плата от фермеров-арендаторов, это было началом краха. Лунины не стали исключением - восстанавливать разоренные войной хозяйства было почти не на что. Павел Николаевич попытался сделать несколько выгодных вложений капитала, но его предприятия методично прогорали, содержать поместья становилось все сложнее, и когда-то одна из богатейших фамилий империи была вынуждена продавать земли.
Впрочем, из всей фамилии остались только Павел Николаевич и Элиза.
Реформы продолжались, все попытки спастись от банкротства провалились, но пока еще удавалось создавать впечатление благополучия. С Элизой отец об этом почти не говорил, но она прекрасно слышала нотки ненависти, звучавшие в его голосе при упоминании канцлера Воронцова, автора всех экономических нововведений.
"Ты отнял у меня все, - однажды пробормотал Павел Николаевич портрету канцлера в газете, - если бы она сказала хоть слово, ты был бы давно в могиле..."
"Кто - она? - удивилась тогда Элиза. - О чем вы, батюшка?"
Павел Лунин не ответил. Он старчески дернул головой, махнул рукой на Элизу и молча заперся в кабинете.
Об этом эпизоде она не рассказала ни полковнику, ни епископу.
Не нужно.
Пусть сами ищут мотивы.
- Если бы не наследство от тетушки, - сказала Элиза, - я бы уже стала бесприданницей. Отец практически разорен, в конце года пришлось бы и этот дом отдать за долги. Он потому так и торопился со свадьбой - хотел успеть позаботиться обо мне, пока средства позволяли. Он с семейством Румянцевых сговорились давным-давно, когда мы с женихом были еще детьми...
- Сочувствую вам, Елизавета Павловна, - мягко повторил охранитель. - Ваш отец, наверное, не одобрял политику канцлера?
- Очень резко не одобрял. Но сейчас многие на грани разорения, он не был одинок... Ведь это не повод для нападения! - поспешно добавила она, увидев заинтересованный блеск в глазах сидящего в стороне полковника.
- Не повод, - согласился с ней охранитель. Отечески прикоснулся к ее руке и повернулся, заслоняя собой конкурента. - Сударыня, не скрою, доказать существование магического воздействия на вашего отца будет очень сложно. Но я обещаю вам досконально разобраться в этом деле. Пожалуйста, не покидайте Гетенхельм.
- Елизавета Павловна под домашним арестом до выяснения всех обстоятельств, - сообщил, вставая, полковник. В доме останется охрана.
- Не бойтесь, сударыня, - успокоил ее охранитель. - С вами больше ничего плохого не случится. Я оставлю здесь и своих людей. Если вспомните что-то важное - пошлите за мной. Даже если вам будет просто одиноко и захочется поговорить со священником - я приеду.
- Спасибо, Ваше Преосвященство, - кивнула Элиза, стараясь не расплакаться. - Обязательно.
Охранитель щелкнул пальцами, подзывая кота. Серый хищник привычно запрыгнул на руки напарнику и забрался в капюшон.
Судя по равнодушно-скучающей мохнатой морде, ничего колдовского он в доме не нашел.
Особняк стал чужим. Ее тюремщики не показывались на глаза, но Элиза точно знала - они здесь. У главных ворот и подъезда к кухне, на первом этаже, в отцовском кабинете... Везде. Даже пахло в доме теперь иначе, добавились нотки ваксы для гвардейских сапог, влажного сукна мундиров после короткого летнего дождя, сыромятной кожи ремней и пороха от их пистолетов.
Это был запах опасности, страха и беспомощности.
Посетителей к ней не допускали, даже если кто-то и заходил - Элиза об этом не узнала. Ни полковник, ни охранитель больше не приезжали. Да она и сама не рвалась ни с кем поговорить. Замерла в библиотеке, невидящим взглядом впившись в страницу книги.
Очень хотелось сбежать в Заозерье и присоединиться к господину Казимиру. Но, во-первых - кто же ее выпустит из империи? Во-вторых - а зачем пану Штутгарту какая-то Элиза? Она-то не маг.
И слава Богу, что не маг. А то бы Жар-Птица, охранитель, с ней совсем иначе разговаривал.
Элиза тряхнула головой, отложила книгу и потянулась за письменными принадлежностями.
Из дома ее не выпустят, но прошение о выдаче тела Павла Лунина передать можно.
Ей нужно похоронить отца.
Глава 4. Приметы грозы
Погода менялась.
На небе пока не было ни облачка, солнце подбиралось к зениту, только ветер подул чуть сильнее и принес слабый запах распаханных под озимые полей к востоку от столицы. И еще начал побаливать старый шрам епископа Георгия, провинциал-охранителя, прозванного Жар-Птицей.
Верная примета. К грозе.
Почти четверть века назад тварь из гетенхельмских водостоков раздробила зубами левое плечо сержанта стражи охранителей. Если бы не помощь святых братьев, быть бы епископу одноруким, а так - только ноет к непогоде.
Если к болям в спине (посиди-ка целый день в кресле с бумагами!) добавлялось покалывание в плече, значит, точно скоро загрохочет.
Отец Георгий на всякий случай плотно прикрыл окно в кабинете. Сначала будет немного душно, зато потом, когда упадет стена ливня, можно не опасаться за разложенные бумаги.
Прогулялся от стола до двери, массируя ноющую руку. Пять шагов в каждую сторону, стук подошв глушит мягкий ковер.
Крепкая дубовая дверь отделяла кабинет от приемной. Епископ подошел к ней, расправил плечи и прислонился лопатками к фигурной резьбе. Острые края выпуклых кленовых листьев впились в спину сквозь тонкую сутану, создали иллюзию массажа. Сдаваться в руки костоправа не было времени, и епископ пытался хоть так промять спину.
"Буду ходить перед Господом в стране живых" - вполголоса сказал он*
За дверью секретарь втолковывал отцу Бертрану, как писать "отчет об утрате материальных ценностей".
- Вот, смотрите, - журчал профессионально-терпеливый голос секретаря, - вот в эти строчки, столбиком, вносите, что из казенного имущества испортилось во время ареста подозреваемого. Понятно? А сюда - подлежит ли предмет восстановлению.
- Ну, я плащи зашивать не умею... - пробасил отец Бертран. - Ворожей огнищем плюнул, там дырень в кулак...